Сложности взаимопонимания

      Пятница. День недели, которого с нетерпением ждали все ученики Академии Саотомэ. День, когда можно позволить себе немного расслабиться в предвкушении выходных и позабыть ненадолго о домашней работе и школьной суматохе. День, когда во время уроков в воздухе витает странная, на удивление расслабляющая атмосфера, которой проникаются не только ученики но и учителя - всё такие же требовательные, они отдают последние силы перед недолгим отдыхом, готовя для учеников беспощадно большие домашние задания. Все расслаблялись перед выходными, позволяя себе небольшой вздох облегчения. Все, кроме него.       Рэн, лёжа на кровати, лениво перевел взгляд с потолка на сидящего неподалеку Масато. Тот, сидя за низким столиком, склонился над тетрадями, что-то непрерывно бормоча под нос, и периодически записывая что-то в лежащий рядом блокнот. Полностью сосредоточенный, он вряд ли замечал внимательный взгляд скучающих голубых глаз, да и вообще что-либо. Рэн легко склонил голову, приподнимаясь на локте, и продолжил созерцание спины соседа. После примерно двух минут такого интересного занятия, Рэн со вздохом плюхнулся обратно на кровать, подложив руки под голову. Его уже некоторое время интересовал вопрос - отдыхает ли хоть иногда его чрезмерно трудолюбивый сосед? Всю неделю Масато неутомимо работал, пытаясь написать достойную лирику к песне Нанами. Сдача была ещё нескоро, но и каких-либо набросков текста у него долгое время не было - всё, что приходило Хидзирикаве в голову, в скором времени отметалось и уходило в небытие. Пианист хотел написать песню, которая бы идеально сочеталась с завораживающей мелодией, которая получилась у Харуки, передавала бы истинные чувства и настроение и композитора, и вокалиста. Ни о чём чуть менее грандиозном Хидзирикава и думать не хотел - чем и догнал себя до такого состояния, которое сейчас довелось лицезреть Рэну. Нанами пыталась чем-либо помочь другу, и Дзингудзи этим удивлен не был - их милая, самоотверженная козочка не упустила бы ни единой возможности помочь близкому человеку. И вскоре упорный труд этой упрямой в своих намерениях девочки дал свои результаты - всё-таки с помощью Нанами пианист смог определиться с темой и даже сделал набросок текста, который в данный момент дорабатывал. Но не только лишь песня занимала время Масато - близились экзамены, и объем задаваемой домашней работы, и так обычно немаленькой, увеличился почти вдвое. Рэна это не особо волновало - он довольно редко делал задания, задаваемые Хюга-сэнсеем, и тот, пусть и справедливо бесясь от подобной безалаберности, всё же привык к тому, что сданное вовремя домашнее задание от Дзингудзи Рэна - это редкое чудо, которое свершается лишь тогда, когда того захочет сам Рэн. Масато же был полной ему противоположностью и всегда выполнял в срок все домашки, а потому выжимал из себя все силы, пытаясь совместить громадные домашние задания и изматывающую работу над песней.       Дзингудзи вздохнул и сел на кровати, лениво потягиваясь. Взгляд его вновь скользнул по прямой, немного напряженной спине соседа, и он не удержался от тихого, ничуть не веселого смешка. Как же ж надоело видеть эту картину каждый божий день. Из-за этой чёртовой песни они даже ссориться перестали - не то что бы Рэну их ссоры доставляли какое-либо удовольствие, но разнообразия в их довольно скудное общение они точно уж привносили. - Эй, Хидзирикава. Нет ответа, лишь тихий, еле слышный вздох сорвался с губ пианиста. - Хидзирикава, - уже настойчивее позвал парень, вставая с кровати. И вновь его оставили без ответа. Рэн хмыкнул, всё так же глядя на непоколебимую спину, и подошёл чуть ближе, вступая на небольшую возвышенность, отделяющую часть комнаты Хидзирикавы от его, что Дзингудзи прежде никогда не делал. Это был жест, дающий хозяину японской части комнаты понять, что далее молчать ему не позволят. Масато, видимо, почувствовав это, вновь тихо вздохнул, кладя карандаш, и поднял голову, не оборачиваясь. - Чего тебе, Дзингудзи? - голос пианиста звучал глухо, что удивило и самого Масато - когда это он стал так звучать? - Всё-таки соизволил обратить на меня внимание, - Рэн хмыкнул, подходя к низкому столику, за которым сидел Хидзирикава, и остановился прямо позади пианиста, глядя на него сверху вниз, - Слушай, тебе не надоело? - Что именно должно мне надоесть? - бесстрастно спросил Масато, прикрыв уставшие синие глаза. Он не хотел говорить с Рэном. По крайней мере... не сейчас. - Ты ещё спрашиваешь? - в голосе саксофониста явно прослеживалась печальная усмешка, - Ты уже неделю сидишь здесь, за этим самым столом, и безвылазно работаешь. - Дзингудзи чуть склонился, чтобы заглянуть в лицо Масато - обычно строгое, сейчас оно было ненормально бледным, и на нём читались лишь усталость и явное переутомление - верные спутники тех, кто безостановочно работает. Масато открыл глаза, тихо вздыхая, и наконец повернулся к соседу, застывая. Лицо Дзингудзи было непривычно близко, а внимательные глаза, в которых (редкий случай!) отсутствовала извечная насмешка, изучали его лицо. Пианист сглотнул, но глаз не отвел. Он и сам прекрасно понимал печальность собственного состояния, но признаваться в этом - тем более Дзингудзи - он не собирался. Как и не собирался отводить глаз, что значило бы, что он признал свою слабость, что проиграл. А проигрывать Рэну он не хотел. - Это моё дело, Дзингудзи, - проговорил пианист, упрямо глядя в красивые голубые глаза, - Я не собираюсь прекращать работу, пока не напишу песню, достойную Нанами-сан. - О, значит, хочешь осчастливить козочку? - Рэн усмехнулся, немного склонив голову, - Тогда я скажу, что у тебя явные проблемы с пониманием леди. Потому что она за тебя волнуется, - голос саксофониста стал твёрдым и тихим - как и всегда, когда он всерьёз что-то говорил. - И она не хочет, чтобы ты себя загонял. Так что своим упрямством ты делаешь ей только хуже, Хидзирикава. Масато лишь прищурился, выискивая в красивых глазах напротив хоть намёк на усмешку или, что ещё хуже, жалость. Но нашёл он лишь явные огоньки раздражения и что-то, похожее на беспокойство. "Из-за чего он злится?" - подумал про себя пианист, выдыхая. Из-за Нанами? Или... из-за его упрямого нежелания признавать собственную усталость? Он волнуется за него? "Нет, это абсурд. Ему незачем за меня волноваться" - одернул себя Масато, потерев переносицу. Видимо, привиделось из-за усталости, вот и надумал себе всякого. Впрочем, подобное случалось не в первый раз. Несколько раз Масато, частенько себя так загоняющий во время работы, ловил на себе внимательные взгляды соседа. Он будто физически чувствовал этот пронзительный, будто видящий его насквозь взгляд. Тогда он оборачивался - и встречался с завораживающими, немного обеспокоенными голубыми глазами, которые будто выискивали в нём хоть какой-то намёк на слабость. Да, это был ещё один резон, по которому Масато не мог себе позволить сбавить темп работы - помимо счастья Нанами, он ещё и не хотел показывать слабину Дзингудзи - это негласное соперничество подстегивало его работать ещё усерднее, с большей самоотдачей. Потому что единственное, что он не смог бы стерпеть, взглянув в эти красивые глаза - это жалость. Жалость к побежденному. Рэн вздохнул, замечая перемену в выражении лица соседа, и положил руку тому на плечо. Плечо заметно напряглось, как и весь Масато, тут же вновь сосредоточивший внимание на лице Дзингудзи. Сам Рэн же с какой-то необъяснимой печалью смотрел в упрямые, пылающие вызовом голубые глаза. Кто-то говорил, что Хидзирикава холодный и бесстрастный - и Рэн готов был рассмеяться тому, кто это сказал, в лицо. Потому что он видел ту бурю противоречивых эмоций, бурлящую в его друге детства. Видел, и постоянно задавал себе один-единственный вопрос: Когда всё стало таким сложным? Дзингудзи приблизился к лицу соседа, мягко сжимая его плечо, и тихо прошептал ему на ухо: - Как бы я хотел, чтобы ты стал таким же, как прежде, Хидзирикава, - тихо, вкрадчиво проговорил и, после небольшой паузы, продолжил, - Таким же, каким был в детстве. - после этих слов Рэн замолчал, легко отстраняясь, и, взглянув напоследок в растерянное лицо друга, распрямился, разворачиваясь, и вышел из комнаты. Масато некоторое время так и сидел, ошарашенный, но вскоре поднялся и, не убирая ничего со столика, прошёл к кровати. Сел, закрыв лицо руками, и тихо, горько вздохнул. Его бесстрастная маска сломалась, оставляя его беззащитным перед реальностью. В этот вечер оба - и Дзингудзи Рэн, и Хидзирикава Масато - много думали. Но среди круговорота различных мыслей то и дело проскакивал один-единственный вопрос: Так всё таки, когда всё стало таким сложным?