Дружба - рентген, любовь - скальпель

      Я помню те секунды, когда увидел Салама таким… Господи, мое сердце разрывалось на части, готов был убить этого Савву, его сестру, всю их семейку. Один раз даже набросился на этого ублюдка, но меня остановили… то ли Брагин, то ли Куликов, уже не помню… Но там точно была Павлова, уволить меня собиралась. А мне что? Он моего друга чуть не убил, а я должен ему улыбаться и ножки целовать? Только твари последние на такое способны. А Салам стойкий, сильный, а ещё очень хороший, заявление на этого ублюдка писать отказался, девушку, что бросила такого парня — простил. Ну я прям не могу.       Пока Салам лежал у нас в больнице, все свое свободное время я проводил с ним. Мы много общались. Говорили обо всем на свете. А еще я знал, что он умный, но чтобы настолько… Аж зависть взяла. Белая зависть, конечно же. В итоге я мог заключить лишь то, что Салам — ангел небесный в людском обличье. Время шло, друг мой шел на поправку.       Одним пятничным вечером, перед своим законным выходным, заскочил я, значит, проведать Салама. А там он… сидит, опустил голову, глаза на мокром месте, весь такой… несчастный, как котенок, которого выбросили на улицу в дождь. -Ты чего? — спросил его я, и только тогда он заметил, что я вошел в палату, вытер ладонью глаза и улыбнулся. -Ничего. -А это что? — указывая на место, где совсем недавно виднелись слезы, спросил я. -Да… просто слезятся. Наверное, побочный эффект. Сам знаешь, бывает. -Знаю, — я прошел внутрь палаты и сел недалеко от кровати друга, в кресло, — только меня ты не обманешь. Колись, чего слезы пускаешь? Видеть его в таком состоянии — невыносимая мука, только показывать свою чрезмерную обеспокоенность я не мог, мало ли что подумает. -Кость, вот ты же мне друг? — если бы вы только видели его глаза, уверяю — вам бы захотелось обнять этого человечка, напоить чаем, греть своей любовью и никогда не отпускать. Только вот мысль об этом, хоть и разожгла в моем сердце некое подобие огня, насторожила до невозможности. Аж стыдно стало. -Ну, конечно, друг. К чему такие вопросы? -Помнишь, мама моя приходила на днях? — обеспокоенно спросил Салам. -Помню, я её как увидел, чуть заикаться не начал. «Что сказать? Где Салам? Что с Саламом?». А в чем дело? С ней все хорошо? -Да лучше некуда, — я выдохнул, — забрать на родину она меня хочет. -Надолго? — сердце застучало бешено-бешено, будто у меня тахикардия. -Надолго… — «О нет! Только не это!», — только я не хочу уезжать, Кость… Здесь моя работа, мой дом, ты… — Я? Сердце еще и закололо… Точно тахикардия. -Ну так, — как можно спокойнее говорил я, — скажи ей об этом. Ты взрослый мальчик, сам решишь ехать тебе куда-то или нет. -Она хочет, чтобы я женился. И тут я совсем выпал из реальности. -Чт-то, прости? Жениться? -Да! — Салам был возмущен и расстроен одновременно, — а я не могу! Я уже влюблен! Я не знаю сколько раз за последние несколько минут мое состояние от критического ухудшалось до очень критического, но у меня было подозрение, что в скором времени мое сердце точно не выдержит. А сейчас, наверное, стоит обрисовать ситуацию. Салам — мой друг, лучше которого не было у меня никогда. Только вот с тех пор, как произошло с ним событие не столь приятное, чувства к Саламу мои изменились… в странную сторону. Я боюсь говорить это и даже произносить мысленно в голове своей, но кажется… Чувства, что я стал испытывать к Саламу, в Российской Федерации мало того, что неприемлемы, так вообще незаконны. А для самого Салама, тот факт, что я отношусь к нему чуть иначе — хороший повод разорвать вообще какие-либо отношения. -Влюблен? В кого? — как можно спокойнее, спросил я. -Да, это не важно! — отмахнулся Салам. -Ну хоть красивая? — попытался успокоить себя я тем, что мой друг счастлив. -Красивая.       Дальше мы разговаривали о совсем других вещах, только мысли мои были лишь о том, что Салам влюблен… Не в меня. Да, черт возьми. Я… я… я влюблен в Салама. Глупо, как глупо! При всем этом, я должен делать вид, что я ему просто друг, и что я безумно счастлив, что он влюблен в какую-то красотку.       Вечерело. Не помню как именно, но я уснул, кресло было хоть и не очень удобное, но вырубился я мгновенно. Конечно, отработать сначала ночную смену и сразу дневную, да в Аду люди лучше живут. Еще все эти стрессы, из-за Салама и Ивана Николаевича, из-за кражи этой, да и увольнение… Вроде, перед тем, как я уснул, Салам что-то говорил, только не помню из вчерашнего разговора ничего, что было после известия о переезде, женитьбе и влюбленности…       Проснулся я, к своему удивлению, накрытый пледом. Наверное, медсестра утром заходила к Саламу, вот и накрыла. У них изредка бывают такие приступы заботы к красивому и молодому хирургу (т.е. ко мне). Друг мой ещё спал, но это, думаю, и хорошо, лучше мне уйти сейчас, ибо позже я уйти тогда не смогу. На пути к выходу из больницы встретил Светочку, что работала у нас ординатором уже целую неделю. Она похлопала мне глазками, облизнула губки и мягко так произнесла: «С добрым утром, Константин Германович». Я улыбнулся ей в ответ, а сам подумал о том, что с ней можно было бы хорошо забыться и хотя бы некоторое время не думать о Саламе. Если разбирать все, что происходит, то можно сказать — я схожу с ума. Таких сильных чувств к человеку своего пола я еще не испытывал. Когда я был младше, то мне нравилось несколько парней, но так, чтобы влюбиться и думать об этом постоянно — нет. К автобусной остановке я подошел минут через семь, и пока ждал, встретил нескольких парней — санитаров, а через какое-то время из троллейбуса вышла мама Салама. -Ой, Костик, здравствуй. Как там мой Саламчик? — спросила женщина, улыбаясь мне. -В порядке Саламчик, идет на поправку. -Как хорошо! — женщина улыбнулась еще больше. -Он сказал, что вы хотите забрать его на родину? -Да, у Саламчика там невеста. -А он сказал, что не хочет жениться, — как можно спокойнее произнес я, только вот женщина резко изменилась в лице и стала серьезной, даже немного строгой и злой. -Меня это не волнует. Он позорит нашу семью, а если соседи узнают? Пойми, Костя, я люблю своего сына, но то, что сделала с ним Москва нас не радует. -Простите, — я был в замешательстве: о чем говорит эта женщина? — а о чем вы? -Как о чем? О том что Салам… ну… по мальчикам, — челюсть моя отвисла, сердце мое забилось как бешеное, слова я вмиг все позабыл. -Нет, — протянул я, — этого не может быть… -Ты не знал? Ох, прости, Костичка! Ты только не думай о нем ничего плохого, человек-то сам по себе он хороший. -Да… — я сорвался с места и побежал обратно, в сторону Склифа. Пока я бежал, думать было невозможно, но я осознавал, как глупо сейчас буду выглядить. Что я скажу Саламу? «Друг, а ты случайно не в меня влюблен?» или «Мне тут твоя мама сообщила, что ты по мальчикам, так я тоже! Затусим?». Сейчас стошит. Остановился у больницы и засмеялся, прямо в голос. Как глупо, аж слов нет. В больницу все же зашел. Не знаю, чем я руководствовался, но первое, что пришло мне на ум… -Нин, слушай, помоги пожалуйста. Дело есть… — подошел я к стойке регистрации. -Ну чего тебе, Лазарев? У тебя же не сегодня смена. -Да тут сейчас мама Салама будет минут через пять, ты ее чаем напои, и не пускай к нему в палату, пока я не вернусь. -А что ей сказать? -Ну, не знаю, придумай что-нибудь. И направился к палате Гафурова. Только неизвестные мне силы знали, какого черта все это происходит. Ну, во всяком случае я мог наехать на него на правах лучшего друга: «Вот скажи мне, Саламчик, почему о том, что ты гей, я узнаю от твоей матери, а не от тебя?» и заодно «Я тут в тебя влюблен, ты случаем не хочешь со мной…». Стоп. Ну, допустим, он в какой-то 544 по счету параллельной вселенной влюблен в меня… и что дальше? Вс-тре-ча-ться будем? Где? В тайне ото всех обжиматься в подворотне заброшенного района города? Нет, там опасно — гопники всякие. Как все сложно. Когда я зашел в палату к другу, тот уже не спал. Жевал батончик с мюслями, увлеченно смотрел в стену. -Привет, — проговорил я, но в голосе откуда-то появилась какая-то хрипотца. -О, Костя. А ты давно ушел? — удивленно спросил Салам. -Минут десять назад. -А чего вернулся? Что-то забыл? — спросив это, он начал оглядываться по сторонам. -Ну можно и так сказать. Я забыл у тебя кое-что спросить. И тут как в горле ком, аж глотать стало больно, а еще я, похоже, весь красный был. Так неловко, а еще страшно, странно и вообще бред какой-то. Заберите меня отсюда! Можно пожалуйста отмотать время назад и так, чтобы я не знал о том, что мой друг по мальчикам. Чтобы я не терзал себя! -Что спросить? -Салам, — я сначала сделал шаг вперед, потом шаг назад, потом все же решил подойти ближе, я сел в кресло, потом встал и просто стоял рядом, а друг смотрел на меня очень обеспокоенно, будто я заболел. Да, я заболел. Эта болезнь — любовь! — слушай, тут такое дело, почему ты не сказал мне, что ты гей? Видимо, невероятно быстрое изменение в лице — это семейное у Гафуровых. Испуганные глаза, выражение полное страха. Да я сам испугался, что он так испугался! -Что? Кто тебе это сказал? -Мама твоя… — почти шепотом, ответил я. -Ох, женщина… Зачем? — Салам опустил голову и начал перебирать руками уголок простыни. -Ну ты это… да не страшно! Двадцать первый век и все дела. -Нет, Кость, не надо. Я знаю, что теперь ты не будешь со мной общаться, но знай — лучше тебя у меня друга не было… — почти плача говорил мужчина, но он все же держался. -Ты что дурак, Салам? — а вот я не держался, — это вообще ничего не меняет. Да я не против был бы, если бы твоя мать сказала мне, что на самом деле ты белка… -Ты что курил? — перебил меня Гафуров, но я решил на это не отвечать. -И вообще, знаешь… Нет, не знаешь. Не буду говорить. Или сказать? -Кость, ты меня пугаешь… — опять перебил Салам, только я вот был весь в себе уже. -Ну, короче, скажу. Тут такое дело… Люблю я тебя, Салам. А теперь, дамы и господа, вашему вниманию предоставляется самое странное признание в любви, что вы когда-либо вообще читали. -Чего ты сейчас такое сказал? — переспросил друг. -Я люблю тебя. -В смысле как… -Да в прямом смысле, Салам, в прямом, — сил моих уже не было, реакция его непонятная, да и вообще. Чего-то он медленно реагирует. -Я, конечно, молился, чтобы это произошло. Но чтобы так скоро… Кость, как бы это помягче сказать… Я, вообще-то, тоже тебя люблю. Самое странное в этой истории то, что после этих слов Салама мы засмеялись. Ибо такая гора с плеч, да вообще все так странно, что до безобразия смешно. Мы скорее всего будем гореть в аду, но главное что вместе. После, немного постояв в тишине, я, улыбнувшись, вспомнил, что у Нины там мама Салама сидит. Гафуровы поговорили, выяснили отношения и было решено, что друг мой, который к часу мне больше уже не совсем и друг, остается в Москве. После, я так жирно намекнул ему, что жить он может у меня. -Не, ну это неудобно, Кость. Давай я хоть платить тебе буду, — типичный Салам Магомедович Гафуров. -Неудобно спать на потолке, а платить ты мне и так будешь. Только натурой…