Заморозь меня заживо

      Повелитель Кошмаров сидит, опираясь спиной на неровный ледяной камень стены. Его подземный чертог сейчас пропитан холодом, который приносит с собой воплощение зимы — будто ни капли тепла не осталось, и будь он человеком, его дыхание обращалось бы даже не паром, а облачками ледяных кристаллов. Но он вообще не дышит в человеческом смысле слова.       Дикая и юная зима — на полу рядом, с досадой отмахивается от вьющихся вокруг теней-кошмаров, ненароком замораживая их и разбивая на осколки. Кромешник ерошит его волосы, скрывая снисходительную усмешку: нехватка контроля над стихией, неспособность не отвлекаться на мелочи… Джек Фрост во всей красе.       Джек перехватывает его руку, цепко сжимает, притягивая к губам — дышит на пальцы, пока они не промерзают насквозь. Облизывает заледеневшие тени, будто карамель, надкусывает снежно-белыми зубами, которые в этот момент кажутся чуть заострёнными. Боли Кромешник не чувствует: его тело состоит из темноты, и то, что для человека стало бы невыносимым мучением, для него — ничто. Он мог бы не ощущать вообще ничего, если бы захотел.       Иногда хочет, иногда — нет.       После поражения в начале двухтысячных у него было время поразмыслить. В том числе о новом Хранителе, который во многом стал причиной этого поражения. Понаблюдать что своими глазами, что глазами возрождённых кошмаров; и то, что он видел, сперва казалось невнятной мешаниной деталей, никак не ложащихся в рамки единой картины.       Пока волей случая не столкнулся с Фростом лицом к лицу. Пока тот в порыве глупого героизма, «опять-выполз-из-своего-подземелья-сейчас-пожалеешь», не атаковал его.       Окружённый вихрем метели, в глазах своего противника Кромешник прочитал то, что не мог не понять видевший, как море вокруг Венеции сковывает лёд; как жители Парижа замерзают и остаются лежать на улицах там, где упали; как застывают воды Рейна и тянется агония Ленинграда в осаде врага и зимы.       А Фрост был столь жалок и беспомощен в непонимании своих желаний — глубинных, завязанных на самой сущности его стихии, — столь потерян и этим уязвим… Так легко подтолкнуть. Доломать личность, уже и так надломленную отрицанием части своей сути.       И Кромешник сказал ему: «Можешь заморозить меня».       Ошарашил этим настолько, что мальчишка прервал атаку. Завис в воздухе, а метель улеглась пушистыми сугробами у его ног.       — Я не собираюсь этого делать, — через несколько тихих мгновений, когда они мерили друг друга взглядами, выговорил с той показной уверенностью, что появляется, когда убеждаешь больше сам себя, чем собеседника. — Просто отправлю тебя туда, где тебе самое место!       — Ещё скажи, что не хочешь.       — Не хочу!       До беспомощности яростное отрицание. Кромешник заговорил почти мягко — так мягко, как холод пропитывает тело человека, заблудившегося в арктической пустыне:       — Бесполезно пытаться забыть, что зима — не только глупые забавы со снежками. Бесполезно отрицать, что холод враждебен живым существам, что он несёт смерть. Ты предпочитаешь сорваться на своих приятелях, Джек Фрост? На людях — столь хрупких созданиях? До этого осталось не так уж долго. Можешь мне не верить — наверняка не веришь — но…       Кромешник протянул ему раскрытые ладони, будто приглашая. Действительно приглашая.       «Заморозь меня».       Несколько мгновений не происходило ничего. Он, впрочем, и не рассчитывал на успех — не с первой попытки.       А затем Джек схватился за его запястья и замер, не поднимая взгляда. От судорожно стиснутых пальцев растекался холод, делая тьму, из которой соткано тело Повелителя Кошмаров, подобием обсидиана. Кромешник молчал и тонко усмехался, глядя, как его руки превращаются в чёрный лёд. Он, определённо, был доволен тем, что оказался прав. В очередной раз. (А Хранители — слепы. В очередной раз.)       Когда его тело полностью обратилось ледяной статуей, Джек вскинул взгляд — в глаза всполохом мелькнула паника, он разжал покрытые инеем пальцы и метнулся прочь, подальше от места неожиданной и странной встречи. Подальше от понимания: он действительно этого хотел.       …Он пришёл следующей зимой, когда холод в его сердце снова окреп и набрал силу.       Поначалу в этом не было ничего сексуального. Недолго.       Ледяные колонны ветвятся фракталами, мерцают собственным светом, заключая два тела в клетку полярного сияния. Кромешник — полулёжа, отчасти прикован льдом к стене, хотя, конечно, на самом деле такие оковы не могли бы его удержать.       Фрост выдыхает ему в приоткрытые губы, наполняет лёгкие холодом, ледяными кристаллами, которые, разрастаясь, взламывают грудную клетку. Кромешник смотрит на полупрозрачные пики, разворотившие рёбра, и стекающую по ним черноту; усмехается, проводя пальцами по острым граням. У него ещё есть одна рука; вторая обращена в лёд и разбита на осколки, которыми рассечены губы ледяного духа; которые изрезали язык и горло, когда тот глотал их в порыве мучительной жажды. Ледяная кровь смешалась с сочащейся темнотой, покрывая их тела причудливым узором. Кромешник повторяет рисунок линий касаниями, увлечённый жутковатой гармонией.       Джек Фрост слишком юн и бестолков, чтобы стоить внимания. Но Повелитель Кошмаров получает удовольствие от сопричастности к стихии, столь же древней, как его собственная. К тому, что было до начала мира и будет после его конца.       Даже немного жаль, что мальчишка до сих пор не понял, что стоит за словами о холоде и тьме.       …Кромешник не уверен, чего добивается: чтобы юный Хранитель не стал заложником своей природной сущности, пытаясь бороться с тем, с чем бороться невозможно, — или, наоборот, чтобы рано или поздно на Землю обрушился чудовищной мощью новый ледниковый период, ведомый стихийной силой Джека Фроста.       В обоих вариантах есть своя прелесть.       Выбрать он ещё успеет.

24 - 30.08.2017