what about us?

— А что насчет нас? Реджина стояла у окна, а напротив неё, на мягком кресле, чью обивку они когда-то выбирали под стиль всей комнаты, сидела Эмма. Вопрос застал их вдвоем врасплох и в итоге повис в воздухе. Блондинка отложила свою книгу, закладывая страницу номер сто пятнадцать закладкой, которую когда-то ей подарила Реджина на День Рождения. Удивительно, что дата их расставания была ровно в десять раз больше номера той страницы. Прошла минута, а Свон всё ещё молчала. А что следует отвечать, когда не знаешь ответ на заданный вопрос? Она откинулась на спинку кресла, положив руки на подлокотники. Когда они выбирали его, Реджина сказала, что обязательно хочет кресло с подлокотниками, потому что на них удобнее класть руки. Сначала Эмма только посмеялась с такого предложения, но уже после покупки поняла, что её девушка была как всегда права. Брюнетка продолжала смотреть в окно, где всегда открывался вид на городской парк. Когда они только нашли эту квартиру и впервые зашли в неё, то Реджина сразу пошла к окну. Ей было важно смотреть не на мусорки или окна соседнего дома, а на какое-нибудь людное место. Так всегда она чувствовала себя частью общества. В тот момент Эмма подошла к ней, положив свои руки на её талию, и тогда сразу стало понятно, что они наконец-то нашли своё родное место. Как жаль, что не навсегда. Стояла поздняя осень, два часа дня, и жизнь кипела на улице. Молодая мама была одета в пальто бежевого цвета в пол, на талии был завязан пояс такого же цвета, и она катила коляску, откуда выглядывал счастливый карапуз. Он махал свои ручками в разные стороны, и в одной руке держал леденец на палочке в форме пчелы. Рядом с ними шел парень, слегка приобнимая, видимо, свою жену и что-то ей увлеченно рассказывал. Она слушала его с пониманием, а затем остановила коляску и, приподнимаясь на носочках, поцеловала мужа. Реджина грустно улыбнулась, понимая, что их это явно не ждет. Никогда. Она, правда, хотела ребенка, но Эмма всегда говорила, что слишком рано и они еще физически не могут потянуть малыша. Она, глотая слезы, которые ручьем текли из её глаз, закрыла чемодан. Взяв его и еще два пакета в придачу, Миллс окинула взглядом всю комнату. Ещё в начале совместного житья они договорились, что всегда всё будут выбирать в месте, начиная мебелью и заканчивая ковриком для ног у двери в квартиру. И сейчас каждая купленная вещь, на которой остановился её взгляд, приносила неописуемую боль. Квартира у них была однокомнатная, потому что они купили её сразу же, как накопили достаточную сумму (они просто никогда не хотели просить деньги у родителей или друзей, а хотели сами все сделать). Обои они выбрали серого цвета, на которых разглядывались Эйфелева башня, Собор Парижской Богоматери и Базилика Сакре-Кёр. На полу растелился мохнатый ковер коричневатого цвета, на котором было иногда так приятно просто посидеть или поваляться. В левом углу стояла двуспальная кровать с однотонным бельем бирюзового цвета, потому что это был Их любимый цвет, а над кроватью нависали полки с книгами, которые они пока что успели насобирать за всю свою жизнь (правда, что неудивительно, коллекция Реджины была немного больше). На другой стене возле кровати висел плакат с Эмпайр-Стейт-Билдинг, потому что это всегда было их мечтой оказаться в Нью-Йорке и увидеть то самое огромное здание своими глазами вживую. Как жаль, что этого не получится сделать. У кровати стояла табуретка ручного изделия, которую Эмма смастерила сама исходя из уроков труда в средней школе, а на ней стоял небольшой белый горшочек с искусственным цветком, на котором у Реджины задержался взгляд в каком-то строительном магазине (название вряд ли кто-нибудь вспомнит). Вдоль той стены, где висел плакат, растягивался целый ряд разнообразных картин: на одной была изображена Одри Хепберн, одетая в своей известное черное платье с ожерельем из «Завтрака у Тиффани»; на второй был изображен здоровый орел, раскинувший свою крылья в разные стороны, занимая всё пространство картины; на третьей был изображен молодой парень с гитарой, сидевший на обочине перед старым кинотеатрам, а рядом лежал чехол с горстью монет. У этой стены стоял комод с вещами, но две его трети определенно были забиты именно вещами Реджины (Эмме никогда не было важно менять свой гардероб). Дальше была дверь в ванную комнату, а вслед за ней на кухню. Так много воспоминаний, связанных с ней. В первый день они чуть не спалили ужин благодаря тому, что Эмма не знала, насколько нужно ставить курицу запекаться. С того момента только Миллс занималась любимым приготовлением пищи, хотя каждое утро блондинка приносила ей в постель ароматный кофе именно такой, какой она любит. Именно на кухне Эмма сказала ей, что она наконец-то купил ту самую машину, которую так давно хотела, и теперь они смогут путешествовать не только по всей стране, но и по всему миру (правда, она не упомянула, что это желтый жук, который Реджине не сразу понравился). Она тогда сдержанно улыбнулась и бросилась обнимать девушку, радуясь этому достижению. Именно на кухне брюнетке пришел файл с работы, где говорилось о её повышении. Эмма тогда зашла перекусить чем-нибудь до ужина и увидела Миллс такой радостной, что сама застыла в изумлении. И именно здесь Реджина в первый раз узнала об измене, когда тысячи мелких иголок проткнули её сердце. И только тогда её взгляд перешел на Эмму. На её вечно растрепанные в разные стороны белокурые локоны, которые она даже никогда не пыталась уложить. Над бровью виднелся небольшой шрам, который Эмма банально получила в детстве, упав с яблони, которая находилась в парке недалеко от тогдашнего дома блондинки (Миллс всегда знала, что Эмма была прыгучим ребенком). И как-то они решили вдвоём найти то самое злосчастное дерево, которое оставило воспоминание на лице. Тут же Реджина вспомнила её потрясающую улыбку. На удивление, Свон никогда не носила брекеты или специальную пластинку, но зубы у неё были идеально ровными без каких-либо погрешностей. Когда она улыбалась, то на щеках с двух сторон у неё появлялись маленькие, почти незаметные ямочки. И это была её маленькая особенность. Затем Реджина в последний раз осмотрела руки девушки, на которых вечно присутствовали какие-то маленькие ссадины и царапины, которые Реджина пыталась каждый раз замазать зеленкой. В такие моменты Эмма была похожа на маленького ребенка, готового в любую секунду заплакать от своей беспомощности, но всё равно понимала, что её девушка это проделывает только для её собственного блага. Девушка сидела полностью открытая, но по-прежнему молчала и смотрела прямо ей в глаза. Глаза. То, что Реджина больше всего сейчас в ней ненавидела, потому что не могла оставить их. Серо-зеленые глаза, в которые она смотрела каждый день, проникая всё глубже и глубже вдаль. Когда-то в этих глазах Миллс видела целый мир, полный надежд и мечтаний, любви и мира. Раньше они светились всепоглощающим счастьем, но сейчас… Сейчас она видит только чужое лицо незнакомой девушки, с которой Эмма разрушила их собственный мир. Этот образ будет преследовать Миллс всегда, даже в самых страшных кошмарах. И в какой-то момент она поняла, что их отношения всегда были похожи на картину «Влюблённые» Рене Магритта, потому что они всегда были слепы к собственной любви. На Реджине были настолько сильные розовые очки, что она никогда и не видела настоящего лица Эммы, не спрятанного за маской притворства и лжи. Реджина так сильно поверила в эту возможность счастья, что не сразу поняла, что всё разрушилось. Ей больно отпускать эту маленькую квартирку, ставшей для неё чем-то большим, чем просто слово «дом». Она проживала здесь каждый свой день на протяжении нескольких лет с одним человеком, но сейчас она вынуждена была сказать всему этому «Пока». Ей больно отпускать Эмму и все воспоминания, что когда-то их связывали: как они вдвоем ходили по зимнему парку в минус двадцать пять градусов, и Эмма растирала её пальцы в своих руках, потому что Реджина забыла перчатки; как они праздновали четвертое июля, и Эмма затащила её на «Адский поезд», и после этого момента они часто посещали различные аттракционы; как они часто лежали целый день в кровати, просто обнимаясь и целуясь, потому что никто не хотел идти на эту чертову работу. И, уже закрывая дверь, она вдогонку наконец-то услышала ответ на свой вопрос: — А нас больше нет.