My Demons...

Пальцы, словно сквозь воду, проходят сквозь окружающую густую тьму. Она, тяжелой массой окутывает ноги, поднимаясь по ним выше. Аллен с неким интересом и меланхолией наблюдает за медленным поглощением собственного тела, уже даже не пытаясь как-то освободиться. Страх, мурашками бегающий по коже, исчез. Сердце, медленно отколачивающее свои, возможно, последние удары, уже не сжимается так болезненно, не бьется истерично и больше не мешает. Мысли, лениво текущие в омуте смутного сознания, казались такими далекими и будто чужими. Он не ощущал ни тела, ни души, наверное, вообще покинувшей его уже давно. Лишь всепоглощающий холод, пробирающий до самых костей, заставлял стынуть жилы. Но, Уолкер когда-то давно, еще при ясном уме, точно был уверен, что в темнице достаточно душно и жарко. А еще сыро и омерзительно воняет плесенью и разлагающейся плотью — видимо, его предшественники так благоухают. Тело, то и дело сводящее судорогой, покрывает испариной и с искусанных губ срывается хриплый, гортанный стон. Грудная клетка тяжело вздымается, руки лихорадочно пытаются что-то нащупать в воздухе. Беспорядочное бормотание и болезненные всхлипы прерывает громкий, черствый голос. — Уолкер, ты должен поесть, — Линк хмурится, оглядывая жалкое зрелище в лице свернувшегося в клубок бывшего экзорциста с широко распахнутыми глазами, зрачки которых заполонили собой всю серебряную радужку. Шрам взбух, заливая кровью половину осунувшегося лица синеватого оттенка. Жилка на шее билась так, будто еще немного и ее разорвет. Костлявые пальцы бессмысленно скребли по каменной стене тюремной камеры. Перед мужчиной сейчас не тот мальчик-одуванчик с одним альтруизмом в голове, а почти труп, по какой-то ошибке еще живой. Наверное, Бог все-таки ненавидит этого ребенка, раз не дает даже уйти с миром. Никто не предполагал, что такого сильного экзорциста сломит обычная простуда. Официально, да, обычная простуда. Никому не обязательно знать правду. Да, господин Рувилье? Пробуждение Ноя слишком болезненно, слишком смертельно для этого мальчика, бесполезно борющегося за свою несчастную жизнь, покидающую так скоротечно. — Не подходи ко мне! — кричит, на сколько хватает сорванного голоса, Аллен, вскидываясь, наверное в попытке набросится, но тут же обрушивается сломанной куклой обратно на пол, замирая в неестественной позе. На секунду Говард даже испугался, что сердце все-таки не выдержало, но нет, мальчишка сразу же подал признак жизни: с глухим, пропущенным сквозь зубы, болезненным стоном съежился обратно в свой клубок, сжимая на груди ткань мокрой от пота рубахи, облепившей не по-здоровому худое тело. Линк морщится, прикрывая глаза, но не смеет тревожить заключенного, молча оставляет плошку с жидкой кашей рядом с дрожавшим Уолкером и уходит. Щелчок замка, скрежет повернутого в скважине ключа и удаляющиеся шаги. Все, как и обычно. Все, как раньше. Все, как и остальные полгода мучений. Глухое, мерное постукивание, щебетало где-то под ухом, но Аллен старался не обращать внимания на метроном, созданный его больным подсознанием. Песчинки, с глухим шепотом, опускались одна за другой на дно его потерянной во мраке души, отсчитывая последние мгновения. Перед глазами взрываются салюты видений, разобрать которые воспаленный мозг просто не в силах, но зрачки под онемевшими веками мечутся из стороны в сторону, в попытках уцепиться хотя бы за одну размытую картинку. Тщетно. Огненная чернота сжигала все без пламени, оставляя лишь болезненно серый и горький пепел, снежной кромкой заметающий его личный маленький мирок с гнилыми деревьями жизни, тянущими свои кривые облезлые ветви к «небу», устланному пеленой мглы, в какой-то непонятной надежде на спасение. От этой глупой мысли Аллен смеется — пугающе весело и радостно, будто ребенок. Спасения нет. Выхода отсюда, тоже, нет. Ха-ха, забавно. Грудь сдавливает глухой болью и дышать, кажется, невозможно. Он чувствует, как по горлу поднимается волнительный кровавый кашель, но лишь сжимает кулаки, не издавая ни звука, ни вдоха, ни выдоха. Страшно, мерзко, но почему-то все еще смешно. Может, они, правильно говорят и Аллен, ты, сошел с ума? Смех рвется вместе с кашлем и он просто задыхается, захлебываясь собственной соленой кровью, каплями спадающей по подбородку и разбивающейся рубинами о холодный камень. «Ты жалок, Ал-лен» — лукаво тянет изнутри Неа, а Уолкер прямо видит ядовитую, отравляющую его естество, ухмылку, исказившую смуглое лицо Ноя. — Мне больно, — хрипит мальчишка, цепляясь за окровавленный камень разодранными пальцами, отмерзшими и вообще не ощущаемыми. — Больно… «Конечно, я знаю об этом!» — смеется Четырнадцатый, а у Аллена дергается уголок губ в подобие улыбки, когда он ощущает фантомные ладони, легшие ему на плечи. Острые пальца сжались, причиняя не сильную, но боль. — «Это же из-за меня, по моей воле, тебе больно, Ал-лен!» Веки, подрагивающие, опускаются и Уолкер усмехается — горько и растерянно. — Ты уже говорил об этом, я помню, — он слышит, как щелкаем замок и, как со скрипом раскрывается тяжелая дверь темницы, но не понижает голос, говоря с Ноем в голове открыто. «Ты не все помнишь, вот и напоминаю…» — Не все, но это пока еще помню, да, — мальчик устало улыбается, а Неа хмыкает и закатывает глаза. «Ну, не беспокойся, и это скоро забудешь» — Кемпбелл наблюдает за тем, как его будущее тело подхватывают под руки, ставя в вертикальное положение и утаскивают вон из камеры. Металлическая кушетка неприятно холодит обнаженную спину и кожа покрывается мурашками. Аллен не отрываясь смотрит в потолок, вновь считая трещинки в нем, находя это крайне забавным занятием и бездумно шевелит губами. Он уже знает, что будет и не боится, лишь ждет, когда же наконец всё кончится. Вокруг мельтешат страшные маски, белые халаты — люди, ученые, врачи. Кто-то из них небрежно сильно стискивает его запястье, неестественно выворачивая кисть — больно, но Уолкер не двигается, совершенно. — и во взбухшую ярко-синюю вену погружается иголка, пахнущая отголосками смерти и боли, которая ожидает, потирает ручки и скалится, предвкушающе облизывается, готовясь вновь принять в свои «объятия» уже полюбившегося седого ребенка. Дрожь проходит по телу, ноги напрягаются, челюсть сводит и зубы, не по воле хозяина, сжимаются, при этом едва не отхватив пол языка. Зрачки сужаются и расплываются, криво, заполоняя бездонной чернотой всю бесцветную радужку. Кровь, почему-то черная, струится из раскрывшегося шрама, застилая левый глаз и окрашивая серебристые пряди, прилипшие к покрытому испариной лбу. «Да будет боль!» — хохочет в подсознание Ной, а Аллен ощущает насколько он близко, слепыми глазами видит, как тот нависает грозной тенью над ним, как вливается, почти, подчиняя. Будто электрические заряды бегут по позвоночнику и его выгибает дугой. Когда вокруг все закрутилось, а огонь просто захлестнул тело, грозившее расплавится, Уолкер не мог осознать происходящего. Он метался, не в силах вобрать в раскаленные легкие воздух, сипел и задыхался, царапая ногтями горло до крови, пока руки не завели куда-то за голову и не связали чем-то. Уши резанул истошный вопль и Аллен поджимал голову, прислонялся одним ухом к плечу, лишь бы не слышать этот отвратительный звук, граничивший с чем-то невыносимо больным. Наверное, осознать, что кричит он, было слишком тяжело для заплывшего мутной пеленой сознания. Ему казалось, что что-то изнутри рвет его грудину, что это не сердце так бьется, грозясь в любой момент взорваться, словно бомба замедленного действия. Что по голове его колотят, минимум молотком, иначе эта боль не может объясниться. И, что кости кто-то разом решил ему сломать, а теперь наслаждается своими результатами. Больное воображение тут же подкинуло в глаза жуткие рожи его мучителей в белых халатах с разорванными ухмылками на пол лица, от чего он заметался пуще прежнего, извиваясь ужом, рыдая и все еще крича. Кажется, в бессмысленных попытках разорвать оковы, сковывающие запястья, он вывихнул суставы, но боль от этого мелькала настолько далеко, где-то за гранью осязания, что просто не замечалась скулящим, закатившим глаза, бывшим экзорцистом. «Я могу все прекратить» — елейно шепчет под ухом Неа, ласково очерчивая кончиками пальцев выпирающую ключицу. Аллен как-то удивленно замирает, наконец втягивая полной грудью кислород. Туман немного расступился, позволяя смазано увидеть чересчур знакомое смуглое лицо со сверкающей янтарной радужкой в прищуренных глазах. Он поддается вперед, когда Ной наклоняется к его лицу, оставляя миллиметры меж губами. — «Лишь пожелай и все закончится, Ал-лен» «Чего ты хочешь добиться этим?» — неожиданно трезво спрашивает Уолкер, прикрывая глаза, дабы не видеть той снисходительности, плескающейся в ноевских. Кемпбелл улыбается, проводит ладонью по бледной, но хотя бы в подсознании здоровой, щеке, очерчивая не взбухший шрам. «Сейчас, я хочу спасти тебя.» — совершенно серьезно отвечает он с щемящей сердце нежностью в голосе. Аллен удивленно хмурится, перехватывая ладонь Ноя. «От чего?» «От твоей судьбы.» — Неа, будто и не было той пугающей серьезности, вновь лукаво щурится, ухмыляется, вглядываясь в вопросительно распахнутые серые блюдца. — «Ты, почти сошел с ума. А эти люди такие глупые, серьезно. Думают, что самого сильного экзорциста с действующим Ноем внутри, можно остановить пилюльками и бумажками. Делают с нашим телом, что хотят и думают, ха, что останутся безнаказанными. Сейчас, ты не чувствуешь той боли только потому, что я так пожелал, но стоит мне сделать вот так… — он щелкнул пальцами и у Уолкера потемнел взор, а губы раскрылись в немом крике. — И это лишь малая часть того, что в реальности ты сейчас испытываешь, потому, думаю, тебе наконец стоит прислушаться ко мне. — Кемпбелл снова щелкнул и Аллен едва не расплакался от облегчения, готовый слушать все, что поведает ему Ной, только бы это не повторилось. — Хороший мальчик. — Неа расплылся в улыбке, погладив оглушенного парня по растрепанным волосам. — Аллен, ты же понимаешь, что все-равно умрешь. Может тогда хватит бороться за то, чего уже давно не существует? Прекрати это, они не стоят всех твоих мучений, малыш, я серьезно. Мальчик выдыхает, поджимает губы и отводит взгляд от настойчивых глаз Четырнадцатого, ощущая, как тело, там в реальности, колотит судорога и кажется, еще немного и сердце, как и боялся Аллен, разорвет. Что же, наверное, они сами виноваты. Они же так хотели пробудить Ноя… За что боролись, на то и напоролись. «Прекрати это, пожалуйста, Неа» Он ощущает себя совершенно разбитым, жалким, потерянным и проигравшим самому себе. Но, кажется, они сломали его. «Как пожелаешь» — Четырнадцатый довольно щуриться, прижимаясь в поцелуе к холодевшим губам Уолкера, не сводя горящих янтарем глаз с серебрящихся, медленно закрывающихся.