In my darkest hour I could not foresee That the tide could turn so fast to this degree Can’t believe my eyes How can you be so blind? In the heart of stone, no empathy inside? Time keeps on slipping away and we haven’t learned So in the end now what have we gained?
В этот тёмный час, я не могла представить, Что всё может так быстро измениться. Я не верю своим глазам, Как ты можешь быть настолько слепым? Твоё сердце — камень? Неужели в нём нет сострадания? Время уходит, а мы так ничему и не научились, Так что же мы в итоге получили?
29 июля 2016
«Моя малышка, Я всё ещё не могу смириться, что тебя нет с нами. Этот день навсегда останется для меня самым тёмным. И не только для меня… Ручка неровно скользит по тетрадному листу, словно запинаясь на каждом написанном знаке. …Прошло уже два года, как тебя нет. А я не могу смириться. И, наверное, никогда не смогу. Каждый год я пишу тебе почти одно и то же, прекрасно понимая, что ты никогда не прочтёшь… Рука затряслась, смазав написанное. Слёзы неминуемо подступили к глазам. Я посмотрела на лист бумаги. Одновременно ничтожный и такой нужный сейчас. …Я никогда не верила в существование того, что выше нас, но с того момента, как ты покинула меня, я всё чаще задумываясь, повторяю про себя неуверенное: „А вдруг?“. Этот год так же сложен, как и прошлый, что бы там ни говорили. Мама постоянно плачет и скучает по тебе. Как и все мы… Слёзы всё же покатились по щекам. Я, стараясь подавить надвигающуюся истерику, поспешно сморгнула их и вернулась к письму. …И всё же, мы будем в порядке, не сомневайся. Люди говорят, боль утихает с годами… Покажите мне того, кто уверен в этом. …Ты слишком мала, чтобы понять… Но я честно стараюсь жить. Очень стараюсь. Хотя бы в память о тебе… Я опустила взгляд на свои руки, исполосованные почти до локтей. Почти зажившие шрамы. Почти. Смахнула слезы со щёк, собираясь написать самые тяжёлые строки. В этом году ещё сложнее. …Малыш, а в этом году тебе было бы семь… Я не хочу идти в школу первого сентября, с осознанием, что тебя не будет в числе вечно кричащих, поправляющих банты и форму первоклассников. Такие маленькие, готовые любить эту несчастную школу и весь мир заодно… А всё могло бы быть иначе… Я бросила ручку на стол, справляясь с эмоциями. Что ты чувствуешь? Горечь утраты, которая, хоть и случилась не вчера, но продолжает терзать твоё сердце и душу? Обиду на судьбу? Ненависть? Несправедливость происходящего?.. А поддаётся ли твоё состояние описанию? Сможешь ли ты когда-нибудь ответить на этот вопрос здраво, не запираясь в ванной в порыве очередного приступа истерики? Сможешь ли ты забыть? Никогда… Не этот день… …Я снова повторяюсь, но… Люси, я скучаю по тебе. Чертовски скучаю. Мама, папа, Доминик, Рин. Все мы… Люблю тебя, цветочек. Агнесса. 29.07.17». Два года… Время быстротечно, но оно не лечит. Не в этом случае. А что бы чувствовал ты, вкладывая письмо в красивый конверт с цветами, которые она так любила, будучи такой маленькой? Часто казалось, что букет белых лилий способен скрыть её от посторонних глаз. Белые лилии… Надежда. То, что давно утрачено. ***Ноябрь 2012
— Мам, они такие красивые! — восхищенно затараторила маленькая девочка с белыми волосами, старательно выговаривая слова и указывая на прекрасный букет из лилий в руках матери. — Как и ты, милая, — улыбнулась женщина. — Эти цветы называются лилии. На языке цветов это значит «надежда». — Цветы же не умеют говорить, мамочка, — укоризненный взор умных детских серых глаз встретился с карими глазами Пэм. — Это как посмотреть, Люси. Иногда очень важно научиться слышать. Ну, иди сюда, — женщина поставила букет в вазу и присела в кресло. Люси подбежала к матери и села к ней на колени. — Расскажи, мамочка, — попросила малышка. — Как разговаривают цветочки? Пэм улыбнулась милой картавости и любознательности дочери. — Давным-давно, — начала она свой рассказ, — В далекой стране, под названием Греция, богиня Гера вырастила цветы, белые, как молоко и прекрасные, как она сама. По легенде, в лилиях живут эльфы. — Эльфы? — заинтересованно повторила девочка, — Самые настоящие? — Ну конечно, дорогая, — мягко улыбнулась мать, обнимая дочь за плечи. — Они живут внутри. Но люди не могут видеть их. — Значит… И я не смогу? — вздохнула Люси. — Ты всегда можешь попробовать, — прошептала ей Пэм, словно доверяя самую сокровенную тайну. — Ведь если очень захотеть… — Всё сбудется, — закончила малышка и звонко рассмеялась. *** — Агнесса! Агнесса! — протопала в мою комнату младшая сестрёнка, размахивая руками в предвкушении рассказа. — Со мной говорили эльфы, представляешь? — Какие эльфы, малыш? — полюбопытствовала я, отвлекаясь я от своих записей и устраиваясь поудобнее на кровати. Люси пересекла комнату и уместилась рядом со мной. — Мамочка сказала, что в лилиях живут эльфы, — взахлёб поделилась Люси, — И что они могут говорить со мной. — И что же они поведали тебе? — заглянула я в глаза девочки. — Они спросили меня, хочу ли я быть их королевой, — улыбнулась она, пряча личико в ладошках. — Я ведь буду? — Не сомневаюсь, малыш. Ты красавица и как никто подходишь на эту роль, — улыбнулась я, заправляя выбившуюся прядь белых волос из аккуратно заплетённой косички. — Особенная. — Правда-правда? — искрящимися от восторга и благодарности глазами посмотрела на меня Люси и крепко обняла. — Спасибо. Пойду рассажу Доминику. Сестра спрыгнула с кровати и умчалась в направлении комнаты старшего брата. Я улыбнулась своим мыслям. Она и правда особенная. Жизнерадостная и непосредственная, как другие дети её возраста. Но совершенно другая. И дело не только в её внешности. Люси альбинос и поэтому кардинально отличается от всей нашей семьи. Я поправила свои волосы «цвета воронова крыла», как любит выражаться Доминик. Нет, дело не во внешности. Она просто… Солнышко. Маленькое апрельское солнышко, способное согреть всех и каждого своим теплом. ***29 июня 2014
— Агнесса, смотри, я похожа на маму? — весело произнесла Люси, вышагивая рядом со мной и Пэм по оживлённой улице. Лондон всегда такой. Дождливый, с огромным количеством людей. Часто не можешь предугадать, выйдет солнце на пять минут, или же хорошая погода простоит неделю. Но в этом городе какое-то своё, особенное очарование. Лондон так часто туманным бывает, Немного загадочным и одиноким. Так он с печалью в себе воплощает То, что в душе у людей происходит. Вспомнились строки недавно написанного стихотворения. — Конечно, малыш, — улыбнулась я Люси, в очередной раз заметив в её руке белую лилию. С того самого дня, когда мама рассказала сестрёнке легенду об эльфах, что живут в цветах белых лилий, у них родилась своя собственная традиция. Каждый раз выходя на прогулку, мы заходили в один из цветочных магазинчиков вниз по улице и покупали лилию. Белый цветок надежды для маленькой Люси. Каждая из продавщиц небольших цветочных радушно принимала маленькую гостью, похожую на ангела, и позволяла самой выбрать очередной цветок. Вот и сейчас всё повторилось. — Милая, осторожно, — предупредила женщина младшую дочь. — Дорога. *** — Агнесса! Моя лилия! — спохватилась Люси, отпуская руку матери, когда мы все вместе пересекли проезжую часть. Я обернулась. Белоснежный цветок лежал чуть дальше обочины. Наверное, сестра выронила его в спешке. — Не переживай, мы купим тебе новую… — начала было я. Дальше всё, как в тумане. Люси срывается с места. Я вижу её белые волосы, развевающиеся от бега. Она протягивает руку за злополучной лилией. С левой стороны слышен шум колёс. Гудок автобуса. Визг тормозов. Но водитель опомнился слишком поздно. Крики. Её безжизненные глаза. Маленькая ручка, сжимающая белый цветок. Рыдания матери. А я стою, не в силах пошевелиться. Лилия. Цветок надежды. Надежды… *** Когда огонёк в твоих глазах померк? В тот самый момент, когда ты стояла над детским гробом, вглядываясь в её бледное лицо? Когда бросала горсть земли в могилу? Через девять дней? Сорок? Когда? Ответь мне… Раз за разом я прокручиваю в голове самый ужасный день в моей жизни. Кто же знал, что всё так обернётся? Этот вопрос можно задавать себе бесконечно. И в какой-то момент, я словно перестала быть собой. Просто устала. Физическая боль переносится легче душевной. Так на коже стали появляться еле различимые порезы, которые становились всё глубже и заметнее. Я не стыжусь этого. Каждый выживает, как может. По крайней мере, я всё ещё пытаюсь почувствовать себя живой. ***29 июня 2016
Лилии. Я больше не могу видеть их. Но снова, как по расписанию, иду в знакомый цветочный магазин и покупаю букет. Все знают. Все в округе знают, почему девушка в чёрном покупает белые лилии в конце июля. И молчат. Слова не нужны. — С Вас шестьдесят три фунта и девяносто семь центов, — произнесла продавщица, нарушая звенящую тишину. Я на автомате достаю указанную сумму и расплачиваюсь за цветы. — Мисс Этвуд… — вдруг тихо произносит она, — Мои соболезнования. Я молча киваю в знак благодарности и, не прощаясь, выхожу из магазина. Конечно, они знают. Все знают. О ней. О всех нас. *** — Доброе утро, малыш, — выдыхаю я, присаживаясь на колени у памятника. — А вот и лилии. Кладу букет на землю. Я всегда прихожу раньше всех, с самого утра, стараясь не пересечься с кем-то из родственников. Не нужно. Я не хочу видеть глаза матери, что смотрят на меня с долей ненависти и обвинения. «Почему ты не удержала её? Почему, Агнесса?» — захлёбываясь в собственных рыданиях спросила она на следующий день после похорон, срываясь на крик. И я чувствую эту вину. Я могла. Она стояла рядом со мной. Но я ничего не сделала. *** — Ты снова здесь? — услышала я голос за спиной. Доминик. — Как видишь… — прошептала я, не поворачивая головы. — Я… — Ты ни в чём не виновата, — в который раз повторяет старший брат, подходя ближе. — Не смей сомневаться в этом ни на секунду. Он поднимает меня с колен, и я оказываюсь в его объятиях. Слёзы капают против воли, а я прижимаюсь к нему, стараясь утопить свою боль. Не знаю, сколько это продолжается, но как только я прихожу в себя, брат берёт меня за плечи и уводит домой. Дома, я поднимаюсь вверх по лестнице в свою комнату, стараясь не пересечься с матерью. — Я приду через десять минут, — обещает Доминик и оставляет одну. Я киваю, закрывая за собой дверь. Бросаю взгляд на конверт, который она никогда не получит. — Физическая боль легче душевной, — произношу я одними губами, и на запястьях расцветают алые полосы. В который раз? Не знаю… Но на секунду становится легче. Легче. Какое же все-таки странное слово. Странное и нелепое. Такое же странное, как «надежда».