С детьми бывает сложно

Я стою в очереди к кассе супермаркета. Впереди – невысокая молодая женщина, вокруг нее скачет мальчишка лет пяти: «Мама, ну купи мне динозавра, мам, ну пожаааалуйста!.. Мама, я назову его Стегги, он будет спать со мной». Женщина устало хмурится и качает головой: «Нет, Билли, не сейчас. На Рождество. И не прыгай так, ты переполошишь людей». Оборачивается на меня, окидывая взглядом продукты в корзине (две бутылки молока, хлеб, фасоль, пять леденцов на палочке). «Ох уж эти дети…». Кивает на конфеты: "Я смотрю, вы покупаете для своего малыша?.. Кто у вас, мальчик?". Я ухмыляюсь и киваю, - в каком-то смысле, действительно мальчик. "С мальчиками всегда так сложно. Сначала конфеты, потом динозавры, разбитые коленки и Бог весть что еще". Я смеюсь. О да, с мальчиками сложно. С моим – особенно. Ему чуть больше тридцати лет, и обычными детскими фокусами дело не ограничивается. Никогда не знаешь, поваренная соль в солонке или бертолетова, а в бутылке из-под уксуса может быть налита царская водка. Он ломает, взрывает или разбирает, кажется, все, до чего добирается. Точнее, все, до чего ему не лень добраться именно сейчас, а в соответствующем настроении он вовсе не ленив. Он выращивает плесень в чашке; не в чашке Петри, не подумайте. В обычной чашке для чая. Он дружит с черепом, подвержен приступам жестокой хандры, стреляет по стенам, когда-то употреблял наркотики. Он бывает жесток с живыми людьми, а из содержимого нашего холодильника при желании можно собрать целого монстра Франкенштейна. Он играет на скрипке. В три часа ночи. Вольные импровизации, от которых Паганини, наверное, переворачивается в гробу, а все уличные коты по весне смиренно затыкаются, осознав свое несовершенство. Он нарисовал смайлик на стене нашей квартиры при помощи желтой краски и своего личного пистолета. Он имеет смутное представление о приличиях и необходимости соблюдать социальные нормы. Он с одинаково холодным любопытством препарирует трупы недельной давности и чувства окружающих. Он не знает, что Земля вращается вокруг Солнца, но может отличить лондонскую грязь от грязи в Манчестере, едва лишь взглянув. Никогда не знаешь, где именно он сегодня бегал весь день, куда уходит на всю ночь и куда в очередной раз потащит меня. Никогда не знаешь, подставится он под пулю или нож маньяка, и что скрывается за его «Джон, что-то с плечом, посмотри». Он говорит, что не интересуется девушками. И юношами не интересуется тоже. Практика показала, что он интересуется только отставными военными хирургами. Одним конкретным отставным военным хирургом – и иногда я почти жалею об этом. Очень близок к этому. Хотя нет, не жалею никогда, если честно. Он безумен, но без него мне действительно скучно дышать. Когда он начинает скучать, я начинаю с нежностью вспоминать военную службу (которая уже кажется такой спокойной и мирной по сравнению со скукой этого ребенка). Он обклеивается никотиновыми пластырями с головы до ног, и иногда я думаю, лучше бы он курил. Он любит дразнить детектива-инспектора Скотлэнд-Ярда, воровать наручники у полицейских, доводить нашу домовладелицу, ругаться со своим братом, заворачиваться в мое одеяло по ночам, пить чай из моей кружки и таскать из морга университетской клиники части тел умерших. А еще он любит молоко и леденцы на палочке, да. Пожалуй, на Рождество я не обойдусь плюшевым динозавром в подарок. Нам потребуется что-то экстраординарное: серийные убийства в духе Джека Потрошителя, какая-нибудь кража вроде похищения короны Ее Величества с головы Ее Величества во время торжественного приема, таинственное исчезновение минутной стрелки Биг Бена. Ну и тому подобное. Мэм, уверяю, Ваш сын никогда так не обрадуется новой игрушке, как это великовозрастное дитя - выпотрошенному как курица трупу в подворотне. Часто мне хочется его убить с особой жестокостью. Или просто съехать из нашей общей квартиры и оставить его наедине с черепом и очередной колонией плесени в чашке (в МОЕЙ чашке! Шерлок!!). Но иногда он засыпает, сидя в кресле. Я смотрю на его лицо: высокие скулы, широко расставленные глаза, губы слегка приоткрыты, черные кудрявые волосы отбрасывают на лоб тени. Он тихонько сопит и хмурится чему-то в своем сне. И - я не знаю, как называется это чувство - у меня в груди что-то болезненно сжимается. Не хочу ничего анализировать, и даже просто думать ни о чем не хочу. Просто хочу его поцеловать. Не как любовника, не как мужчину. Как ребенка. Все это проносится в моей голове, но я просто улыбаюсь и киваю. На телефон приходит очередное СМС "Джон, миссис Хадсон нужен новый коврик в прихожей. PS: и у нас кончилось молоко. ШХ". "С мальчиками сложно". О Боже, да…