Fault in our Li(f)e

Быть Йеном Галлагером значит выживать. Учиться на ошибках собственного отца и не играть с опасными препаратами, бежать от очередных поехавших пидоров, у которых в должниках вышеупомянутый отец и постоянно заботится о младших братьях и сестре так же, как о нем заботилась Фиона. Быть Мики Милковичем значит выживать в собственной семье. Быть бесчувственным уебком, который будет гоняться за сыновьями тех, кто в долгах у его отца, забивать хуй на младшую сестру и прятать дрожь, как только отец заходит в дом, хлопая дверью так, что эту самую дрожь сдержать невозможно. Йен Галлагер старается — он честно пытается справиться с тестом по тригонометрии, повторяя бесконечные формулы, которые, кажется понятны только Липу и гениям вроде него, тренируется до седьмого пота, чтобы его физподготовка была без промахов и умудряется быть хорошим достойным человеком, защищая семью и друзей Мэнди (других друзей у него нет). Мики Милкович тренируется стрелять, чтобы не уступать младшей сестре, которую отец обучает стрельбе по субботам, готовя на очередное дело, ему похер на успеваемость в школе, из которой его, кажется, исключили и он не старается быть ни хорошим ни достойным. Буквы на его пальцах складываются в 'отъебитесь', вечными чернилами впитываясь под кожей. На теле Йена ни одной татуировки, возможно, только пока, ведь нет ничего значимого настолько, чтобы навсегда оставить клеймом. Нет. Ничего. Значимого. И никого. Он бы набил имя Мики. Глупо? По пидорски? Совершенно верно. Но этот хуесос уже настолько въелся под корку головного мозга, что Галлагер удивлен, как на его лбу ещё не появилась надпись кровью 'я болен чертовым Мики Милковичем'. Можно было бы набить дату, когда они впервые потрахались. Нет, нельзя. Йен не настолько пидор, чтобы помнить такую хуету. Йен Галлагер может не отчетливо, не так ясно, но знает, что он хочет в будущем. У него, по крайней мере, есть какие-то цели —, например, не попасть за решетку, помогать Фионе, добиться места в ВестПоинте и сделать так, чтобы задница Мики Милковича больше никому, кроме него не досталась. Мики Милкович не знает, что он будет делать уже вечером, не то, что в ближайшем будущем. Ему не жалко просрать год в тюрьме, рисковать всем потому, что так приказал его отец и пустить на расход собственных братьев. Слишком много отличий в совместной картинке их образов в обкуренном мозге Йена Галлагера и от осознания этого хочется выть и на стену лезть, лишь бы не было так больно. Лишь бы очередное дерьмо, подкинутое судьбой в этой жалкой жизни, минуло его стороной, обошло, не заметило его присутствия, да что угодно, Господи. Но разве от Мики Милкович ускользала хоть одна жертва? Разве Йена когда-нибудь жалела сука по имени жизнь? Прятаться в алкоголе, как Фрэнк, он не собирается, честно, ровно до того момента, когда вызывается помочь Мэнди с украшением зала ко свадьбе Мики. С русской проституткой. Боже, неужели шлюхи стоили большего, чем он? Первая стопка ненавистной водки, которая украла у него детство и тошнит только на подсознательном уровне. Тошно от самого себя, от Мики и его отца-уебка, от всей этой хуйни, которая называется его жизнь. После третьей стопки это грустное чувство притупляется. Заставляет на секунду забыть о том, что его сердце разбито, словно в одном из тех дурацих романов, о которых распинаются на уроках английского. Всего на секунду, чтобы потом снова выпустить торнадо из-под привязи. После той стопки, которая уже не считается, Йену Галлагеру почти похуй, ведь он позволяет Мэнди забрать бутылку, поводить его домой, чтобы потом найти в холодильнике пиво и залить в себя. Йен бы хотел проснуться от толчка сестры и не чувствовать этот гребанный запах лимона, которым пахнут простыни гребанного Мики Милковича. Не чувствовать гребанной боли и гребанного торнадо, который медленно разрушает изнутри. Не быстрее, чем водка. Хотел бы не чувствовать себя таким разбитым и хотел бы, чтобы боль в горле, когда его нещадно рвало над унитазом притупила боль между рёбер. Чтобы слезы текли рефлекторно, а не потому что, сука, в груди так невыносимо колотила обида и злость. Хотел бы, чтобы все это оказалось неправдой, чтобы Мики Милкович оказался неправдой. Ебля, словно мольба не жениться, не помогает — боль не уходит, тошнота накатывает снова и снова, а чертов Милкович поправляет конченный галстук и говорит никуда не уходить. Только озаряет очередное осознание — он мальчик на потрахаться и нихуя не значит для нарцисса Мики мистера Милковича. Горький алкоголь горьким больше не кажется, музыка мешает вырубить прямо на полу под столом, а прожигание взглядом дохуя счастливых молодоженов кажется лучим решением. 'Я только недавно трахал твоего мужа в зад и он стонал мое имя, ебанная ты дешевая шлюха!' хочется орать Йену Галлагеру, после очередного глотка прямо с горла. Мики Милковичу напротив похуй, Йен уверен, тот сейчас нажрется, потом выебет новоиспеченную жену и завалиться спать, не забыв покурить перед сном. От этих мыслей хочется кричать и разбить в хлам все, что под рукой, но отравленное тело не слушается, а у отравленной души больше нет сил. На следующий день голова болит, но сердце нет. Между рёбер остался только насос, который ритмично качает кровь по телу, но никак не сердце — остатки его осколок Йен растерял ещё в тот момент, когда Милкович поправлял галстук и шёл под венец. Счастливый конец для всех, но не для него. Для Йена Галлагера теперь была лишь пустота, которую топить в бутылке водки он точно не собирался. Он отожмется сто пятьдесят раз и пробежит 10 миль без остановок, пойдёт на рукопашный против любого в их отряде... или отправится в армию. Быть Йеном Галлагером значит выживать и он не ясно, но хотя бы приблизительно знал, чего хочет в будущем — безопасности для семьи, почетного звания, чтобы хоть чего-то добиться в жизни, и Мики Милковича. Первые два пункта он уверен, что может достичь беспрепятственно. А Мики Милкович должен выживать в собственной семье, и в его планах, которые составляют ноль пунктов, места для Йена Галлагера нет. Может никогда и не было.