✼ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ✼ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ✼
Под ногами Хинаты земляника, клевер, подорожник, который он время от времени срывает, прикладывая к разбитым коленям; ржавые гвозди в лужах, отражающие в своих зеркальных поверхностях кучерявые облака в форме слонов. Шое ступает по неровной проселочной дороге, спотыкаясь об камни, а за ним мягкой поступью следует лето, целуя поцарапанные ступы ног, бродячим котом прикидываясь. Оно опьяняет, дурманит малиновым кустом, и трется-трется своим пушистым телом о ноги, мурчит, вставая на задние лапы ради рук, треплющих за ушком. Шое садится коленями на камни, от которых на коже останутся красноватые линии, обнимает бродячего кота. — Скажи, дите, ты любишь его? Любишь так пылко и страстно? Любишь-любишь? А меня полюбишь? Зеленоватые глаза выжидающе рассматривают веснушчатое лицо, не получив внятного ответа, кот лижет шершавым языком пальцы, прочь убегая за деревянный забор — врата осени, склада роликов и велосипедов. Хината садится на один такой велосипед, медленно крутя педалями, трогается с места, проезжая вдоль заборов с рисунками летними, а дальше — в тугой круг среди автомобилей, быстро снующих туда-сюда, многочисленных остановок, ларьков и сплошных кустов/стволов деревьев, мелькающих одним сплошным зеленым пятном перед глазами. Хината не смотрит по сторонам — только вперед, на дорогу. И когда все сольется в одно сплошное пятно цветов — он доберется до заветного дома, заходя во внутрь и стоя спиной к тому, кто любовно перебирал пальцами пряди, убирая мелкие кусочки листочков. Хината запомнил лишь поцелуй в макушку, остальное — слова, сказанные тогда, мысли, крутящиеся в голове — стерлось из головы, словно художник стирал очередного не получившегося персонажа, рисуя нового поверх заметных серых линий. Мимолетные касания. Льющаяся музыка из радиоприемника и танцы под дождем. Стоит Хинате оглянуться назад, как все распадается на крохотную мозаику, оставляя вечную пустоту и белое пятно. Фиолетовая планета давно утеряна в погоне за счастьем и вечной любовью. Он остался один. Навсегда. А все, что было — иллюзия его собственного подсознания. Хината пытается что-то крикнуть, но горло саднит и выходит сдавленное бормотание. — Проснись. — Помри. — Ты не стоишь ни гроша.✼ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ✼ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ✼
Кенма шепчет на ухо: — Просыпайся. Поднимается с кровати, босыми ногами ступая по прохладному паркету с маленькими квадратиками, за ухо заправляет коралловую прядь и достает из кухонного шкафа белые кружки на две персоны, делая зеленый чай с ростками пшеницы и маковые булочки на блюдца кладет, садясь за стол. На улице крупицы снега продолжают засыпать грязные дороги, смешиваясь в сплошной липкий комок цвета кофейных зерен, пуховым одеялом стелясь на сухие листья и желтоватую траву. Декабрь распростер свои объятия, серым пальто город накрывая, словно куполом из чистого серебра, за котором туманные дали и испепеляющее солнце. Декабрь посылает воздушные поцелуи в виде ветров, бьющихся со всей силы в окна, оставляя после себя иней на окнах. — Обещай, что никогда не покинешь меня, — Козуме вздрагивает, замечая стоящего в проеме Шое с печальными глазами. — Ты же сам прекрасно понимаешь, что я никогда не покину тебя. Слишком привязан к тем людям, которые мне дороги, — Кенма делает глоток чая, наблюдая за повеселевшим Хинатой, уплетающим за обе щеки булочку. Его любимую. Кенма берет в руки пульт и нажимает на красную кнопку, выводя из сна телевизор, который тут же начинает громко трещать об очередных авариях на мосту из-за гололеда, предупреждая водителей быть аккуратными и не рисковать лишний раз. Переключает на следующий канал, на котором идет вчерашний повтор сериала про семейку супергероев, и Хината охает, прося оставить. Кенма не очень заинтересован в этом, но оставляет, проверяя телефон на наличие новых сообщений/звонков и со вздохом кладет его на стол, ложкой размешивая давно растворившийся сахар, изредка смотря на экран. Через три часа им нужно быть в аэропорту. Они наконец-то смогут покинуть злосчастные сети этого дряхлого городка, по делам отправляясь в другой. К постоянным поездкам Кенма привык с самого рождения, когда отец по работе уезжал на три года в командировки, забирая с собой его и мать. Кенма ненавидел это. Ненавидел новые обстановки, менять школу за школой, новые лица, проскальзывающие мимо сплошными белыми лицами, и говорящих на абсолютно не понятном ему языке. Но еще больше Козуме ненавидел то, что отец решил все за него, настаивая на том, чтобы он пошел по его стопам. И Кенма ступал, оставляя за собой след из золотых пылинок, прорастающие эвкалипты в горшочках. — Ты точно уверен, что на новом месте нам будет хорошо? — спрашивает Хината, следя за дракой злодея и супергероя, выигрывающего этот бой. — Куроо сказал, что он все устроит и такой ошибки больше не повторится, — Кенма шмыгает носом, проходя игру, которую прошел две недели назад, но скачать новые забыл, в спешке собирая свои вещи. — Просто я не хочу полчаса слоняться в холле и смотреть на других туристов, на золотых рыбок в фонтане, и уж тем более у меня нет никакого желания еще час искать злосчастный номер, и не иметь возможности по-настоящему отдохнуть в жаркий денек, ожидая этого чертового носильщика вещей, — бурчит Хината, подпирая руку под подбородок. — Все будет хорошо, в крайнем случае, этим займутся наши ребята. Хината молчит, в голове обдумывая новые вопросы, которые забываются с новой серией. Шое не терпится отправиться в новую страну, пройтись по сувенирным магазинчикам, по историческим местам, музеям, посетить местные аттракционы. Он уже составил список мест, которые они обязательно посетят. Они обязаны… Стрелки на часах медленно ползут, замедляясь на каждой секунде, и замораживают все в округе, не давая и шанса выбраться из ловких рук. Пойманные мушки в паутине декабрьского паука, наблюдающего за этой картиной исподлобья, торжественно поедающего свои недельные запасы. — Смиритесь со своей участью, наивные детишки, отдаваясь полностью в мою власть, — стрекочет он, лапками сплетая новый кокон. — Глупые, глупые детишки нашли свою смерть, — голос его звучит все громче и громче в голове, и Хината закрывает уши, молясь, чтобы эта пытка закончилась. Ему мерзко. Мерзко. Мерзко от самого себя. Мальчишка с крашенными темно-рыжими волосами, не достигший своей цели в этой дрянной жизни. Проелась плешь в сознании/сердце, выпуская наружу стаи сизокрылых птиц. Хината закусывает костяшки рук, стараясь не выпустить наружу крик с фантомной болью, и улыбается на все расспросы Козуме. — Все в порядке. Все в порядке, не смотря на пожар внутри. Все в порядке, и не важно, что внутри из последних сил греет солнце. Все ведь в порядке [нет]. Солнце не должно помирать в груди, круша замки не бывалых высот. Мегаполис кофейных зерен, растворенных в кипятке. И не заживающая открытая рана в груди от слов, вонзающихся ножами глубоко. По самую деревянную рукоять. Как ни старайся — не вытащить, роняя в подушку хрустальные слезинки. — Будь рядом, прошу. — Буду.✼ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ✼ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ✼
Хината задергивает розоватые шторы, складывая последние вещи в рюкзак, и вытягивается на заправленной кровати, смотря на бежевый потолок с люстрой в виде цветка, на память фотографируя ее, папоротник, одиноко стоящий в углу, одним глазком поглядывая на уткнувшегося в телефон Козуме, на челку, спадающую на глаза, задумчивое лицо, словно он проходил очередную головоломку и все никак не мог решиться, какой же правильный ход завершит этот утомительный уровень. — Что ты там делаешь? — любопытствует Хината, рядышком пристраиваясь и смотрит в экран, на котором голубой лентой высвечивается приближающийся красный маячок. — Что это такое? — Такси. Пора выходить, машина скоро прибудет, — Козуме поднимается с пола, протягивает свою руку Хинате, помогая подняться ему. — Ты точно ничего не забыл? — спрашивает Кенма, Шое кивает головой, закидывая рюкзак на плечо. — Когда мы вернемся домой? Я устал от этих постоянных переездов, пусть даже мы посещаем самые красивые заведения, но оказаться в своем теплом уголке лучше, — Шое потуже затягивает шнурки на ботинках, кутаясь в темно-зеленую парку, завязывает шарф на шеи. — В эту съездим и домой, — Кенма нажимает на черный выключатель, поднимает с пола рюкзак, и они выходят из номера. Хината ждет пока Козуме закроет номер и берет из его рук ключи, быстро спускаясь по лестнице, отдавая их на ресепшен. Они вместе выходят на морозную улицу, в лицо ударяет ветер, стараясь проникнуть за шиворот. Хината прячет кисти рук в кармане и носом зарывается в теплый вязанный шарф, высматривая спасительное такси. И радуется, когда машина подъезжает, срываясь с места и садясь в теплый салон. Козуме хмыкает, обходит машину и тоже садится, диктуя место. Шое смотрит на мелькающие мимо деревья, старинные дома, автобусные остановки, вспоминая свой сон. Морщиться, надеясь, что кошмары прекратят ему сниться, отцепятся своими когтистыми лапами от его тела, находя новую жертву. Монстры лишь скалятся, утробно рыча и налитыми кровью глазами наблюдают, исподтишка кусая за лодыжку и воют. Шое про себя пытается считать, закусывая нижнюю губу и думает, что его жизненная черта, проложенная кварцем не вдоль счастья, а горя и ужаса. Он не спеша шагает по ней, в кровоточащей руке держа красную гуашь, каплю за каплей оставляя позади. Прошлое плавными линиями выкроено на позвоночнике; на пояснице множество меловых линий; не отмывающиеся ничем прикосновения чужих пальцев. Хината ночами просит внутривенно вколоть росу, слезы небесных див и богинь, но голос поглощают обои, многотонными плитами обрушиваясь. Шое утыкается в плечо Кенмы, пальцами комкая рукава куртки и подушечками пальцев рисуя на его ладони. Он понимает, что у них внутри вместо сердец — мерцающие огни, ярко горящие в темную пору, когда все остальные люди отправляются посещать свои укромные места, они сгорают до самого конца, взрываясь сотнями фейерверков, бенгальскими огнями. Хината шепчет тихо-тихо на ухо: —Наши тигровые лилии обращаются в пепел вместе с фиолетовой планетой. Мы же не оставим все так? Кенма также тихо отвечает, сжимая его холодные пальцы в своих горячих ладонях: — Мы обязательно ее спасем, только потерпи немного. И целует в висок, носом зарываясь в его волосы. Шое в руках хранит его тень, их собственную планету и себя пыльного на линиях хрупких снов. Просматривает галерею, всматриваясь в любимые черты. Выключает телефон, заталкивая его обратно в карман. Вслушивается в каждое сказанное Кенмой слово, и неожиданно для себя он понимает, что больше не в силах смотреть под сплетенье ресниц, слушать этот затягивающий, подобно омуту, голос и осознавать, что хитрые черти давно поймали его на удочки, пригвоздив к бетонной стене. Топи скоро поглотят его. Совсем скоро. И он смиренно ждет, не в силах разорвать оковы из прутьев. Он не же сходит с ума? Он такой, какой есть. И таким хрупким становится нужнее. От этого так хочется смеяться всем в лицо, ведь раньше он был мнимой тенью, которую если и замечали, то из-за не потухающего солнца, используя в своих гнусных целях. Шое не сразу понял, да и стоило вообще пытаться думать, когда эти мерзкие твари могли настроить против него любого — только перейди им дорогу и он в черном списке нелегальных психопатов. Постоянные ссоры с родителями, походы к школьному психологу, который, почему-то, был уверен в его неправильности бытия. Лжец, что купился на эти сплетни и решил «помочь» ничему не знающему мальчишке. Глупостьглупость да и только. — Готовься, через два квартала выходим, — звучит над головой голос, Шое замечает, что лежит на ногах Кенмы, густо краснеет, быстро принимая сидящее положение, будто секунду назад ничего не было и это не он сладко спал на ногах, забыв про все. Из-за частых кошмаров, Хината мог не спать сутками, борясь с бессонницей. Она утомляла его, высасывая вечный оптимизм и энергию, оставляя лишь обертку улыбающегося всем и вся мальчика солнечных грез. — Прости, что заснул на твоих ногах, просто я… — он долго молчит, не зная, что сказать. Просто он устал? Возможно. Хочет перестать вспоминать прошлое и мучиться? Тоже верный ответ. Кенма понимающе кивает, мол, можешь не говорить, я и так все прекрасно вижу. Шое постыдно отводит глаза, смотря в пол, на ботинки с небольшими коричневыми пятнами от талого снега. Теряется, когда они подъезжают к огромному аэропорту, где полным-полно народу и большая вероятность потеряться. Козуме расплачивается с водителем, и они выходят из автомобиля. Хината оглядывает небольшое здание с неоновой вывеской «AIRPORT», темно-серыми стеклами и дверями. Поднимаются по ступенькам, Хината со вздохом открывает двери, оказываясь среди людской суматохи, которую он так сильно не любил. — Лучше бы сели на поезд, там хоть немного безопаснее, чем тут, — Хината держится рядышком, хвостиком следуя за своим парнем. Мимо них проходит семья из пяти человек, трое маленьких детей искренни радуются, словно они не в аэропорту, а идут смотреть на динозавров. Он им сильно завидует, но продолжает плестись, останавливаясь около лавочки, где ему вручают два рюкзака и говорят посидеть тут. Хината кивает, садясь на лавочку и достает телефон из кармана, смотря на время. Девять часов вечера. — Что ж, отлично, — про себя говорит Шое, листая новостную ленту. Ничего нового и важного он там не увидел. Гипнотизирует сообщение, которое неделю назад написала ему мать, но он так и не нашел тех слов, которые хотел написать. Хотел ли? Когда-нибудь он наберется смелости и напишет ей, позвонит и приедет на чашечку кофе, знакомя своих родителей со своим любимым человеком, против которого они были тогда и, наверное, сейчас тоже. Хината их не винит. Это их право думать о нем все, что угодно. Он не является ни одним, ни другим по их «лестным» словам. Он просто… стерт из их жизни. Как бы печально это не звучало, но он постепенно свыкся, перед сном зачитывая любимую книгу матери. — Простите меня… Я, правда, хотел быть тем сыном, которым бы вы гордились. В итоге же утратил с вами связь. Хината со спокойной душой выкидывает статус «никогда не сдавайся, иди только вперед!» в мусорное ведро вместе с огрызком бумаг. Он давно сдался, споткнулся об острый камень и упал на сырую землю, не в силах подняться. Солнце внутри постепенно дотлевает, в последний раз касаясь теплыми лучами, умирает. Море внутри усиливает вой, солеными волнами бьется о скалы, слезинки там оставляя. Море — верный соратник в бою за солнце — издает вздох И замирает на раз-два-три. Сердце отстукивает неизвестный ритм. И срывается. — Смерть неизбежна, малыш. — Это несправедливо. — А разве в смерти когда-то была справедливость? Она как наркотик — если один раз примешь, считай себя пропащим. Но в качестве утешения она подарит тебе венец из инея, он так идет к твоему лицу! Твое личное солнце сожжет тебя дотла. Не боишься? — Пусть сжигает. Это не сравниться с той болью, что я ощутил раньше. — Ты сильный, малыш. Знай это. Тень поправляет черный галстук с платиновым зажимом, машет рукой и уходит. — Сильный, — про себя произносит Хината. Тяжелые оковы на время ослабляются, давая свободу. —Мы летим в Ванкувер. Это же город твоей мечты, помнишь? — Козуме садиться рядом, фотографирует красивый вид через огромные панорамы. Мимо них одними сплошными цветными пятнами проносятся люди с чемоданами/сумками, повсюду стоит гул, плачь маленьких детей. — Ненавижу людные места. — Не беспокойся ты так, Шое. Я никогда не оставлю тебя на съедение этой толпе. — Все равно ненавижу.✼ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ✼ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ✼
Хината говорил: — Завяжи мне тугую петлю на шею. Придуши руками. Утопи в смоле, в болотистой местности. Сломай мой и так не окрепший дух. Ты же можешь… Можешь заставить меня с жадностью глотать пыльный воздух, выхлопные газы от проезжающего мимо грузовика и умолять оставить в живых. Тихо добавлял: — Заставь, прошу, жизнь полюбить. — Твои вороньи крылья унесут тебя далеко, только ты жди. Поднимут тебя до кровавых небес, и ты узришь красоту, неведомую никому. Там, на нашей планете, ее полным-полно. Там, на нашей планете, мир нарисован маслянистыми красками. Майская свежесть пыльной дымкой проникала через настежь открытое окно, оседала на белом подоконнике/ капельками росы на траве. Шое не перестает гладить разомлевшего кота, утыкающего нежно-розовым мокрым носом в шею. Зима давным-давно ушла в свои покои, но внутри, под ребрами, расцветает мертвый бутон. И ненависть к своему телу. Хината перестал ночами рыдать в подушку, свыкаясь с мнимой тоской, страхом перед пьяными компаниями. Он, правда, свыкся, только вот выход из этого круговорота не нашел. И глубже увяз. Мерзкий смех, свист — засели в голове навсегда. И беспощадные удары по лицу/телу. Брошенное на прощание: «Сдохни, тварь». И силы мгновенно утратились, ведь он их потратил на бег от монстров, носящих маску добропорядочных людей. Хината выдавливает: — За что? — Нам просто не нравится такая грязь, как ты. Тьма застилает глаза, Хината понимает, что она его соратник на все времена. Она его никогда не придаст. Она всегда рядом, за спиной, нашептывает слова о верности и о любви в склянках, находящихся в космическом пространстве. У него больше не остается сил покончить с жизнью, которую так запросто не купить за деньги, восстановив прежнюю копию. Его жизнь — ценнее всех золотых самородков на земле. Он обязательно станет лучшем, устранив «дефекты» морального урода и хладнокровного ублюдка. Он же солнечное чудо. — Мы преодолеем это вместе Шое смотрит на свое отражение в зеркале и чувствует теплую руку на плече. — Я боюсь не справиться. — Ты сильнее, чем кажешься. Хината истерично смеется и падает, прекрасно зная, что его поймают. — Как думаешь: этой весной я расцвету, или наоборот — превращусь в сухую хризантему? — Ты будешь сиять на дивной поляне цветов. В густой тьме, что из каждой вещи создавала кровожадных монстров, Шое расправляет руки, медленно шагая на носках и смеется, садясь на подоконник. За его спиной — горящий сотнями маленьких огоньков город, голубые фонтаны, успокаивающие своим журчанием и четырехэтажный жилой дом, где в каждом из окон царит своя атмосфера и уют. Хината опирается спиной о стекло и заправляет выбившуюся прядь светлых волос за ухо и смотрит-смотрит на лицо, подсвеченное зеленоватым свечением штор из соседнего окна. Пальцами вырисовывает в воздухе восьмерки и рядом с ними букву б — — бесконечность из разбитых осколков ажурной посуды. — Я сорвал букет из хризантем, ромашек в память о сегодняшнем дне, и когда они завянут, то найдут место в моей любимой книге, в которой описана наша планета. Планета хризантем и ромашек, которые никогда не завянут, — Хината улыбается, его иссиня-черные ресницы скрывают лучистый взор, волосы его льются в ладони Козуме подобно шелку, и Кенма думает, что сегодня и правда был замечательный день. — Ты смог преодолеть боязнь незнакомых компаний, проходящих мимо. Ты молодец, — Кенма зарывается носом в рыжеватые локоны, пахнущие лавандой. Шое обвивает руками талию, утыкаясь лбом о его грудь, бурча что-то в ответ и замолкает через секунду. Сухие хризантемы крошатся в руках и летят на встречу ветру и новому дому.