Авария

      Темноствольные ели по обеим сторонам дороги становятся беспросветным черным коридором. Импала летит через ночь — фары жрут темноту и не могут насытиться. Сэм с опаской косится на спидометр — сто миль в час, сто десять — стрелка не останавливается, приближаясь к максимально возможной скорости.              — Ты что творишь? — спрашивает Сэм, стараясь сохранять спокойствие. — Притормози-ка, чувак!              Дин не отвечает и не сводит взгляд с шоссе, которое превращается в скопище поворотов: кто назвал это «извилистой дорогой» явно преуменьшил масштабы катастрофы. Сэм вцепляется в панель, когда Импала, задевая гравийную насыпь обочины, едва вписывается в очередной поворот.              — Блять, Дин! Да тормози ты, чертов идиот!              — Не могу!              Дорога изгибается слишком круто, а скорость чересчур велика. Импала скользит на гравии и вылетает с шоссе, словно ничего не весит. Жесткие ветки кустарника царапают борта. Сэм слышит скрежет и звук бьющегося стекла: ель останавливает их движение — капот сминается, как бумажный. Сэма по инерции толкает вперед, и он ударяется обо что-то мягкое — мягкое? — и замирает. Осколки рассекают ему лицо — кровь медленно капает на джинсы.              Из-под капота валит дым, но мотор еще работает — Сэм слышит его утробное рычание, ставшее угрожающе громким, сквозь непрекращающийся звон в ушах. Сэм с трудом открывает глаза — все плывет — и он вслепую шарит рукой рядом — больно, чертовски больно — но брата не находит.              — Дин… — невнятно зовет Сэм. Тот не отзывается. Сэм открывает дверь и мешком вываливается наружу, прижимая к себе поврежденную руку — похоже, вывихнул плечо.              Ночь медленно наполняется запахом гари. Сэм машинально отползает на безопасное расстояние и стирает рукавом куртки кровь с лица. Не помогает: пространство двоится и идет пятнами, будто покрываясь черной плесенью. Сэм встряхивает головой, но тут же жалеет об этом. Кажется, боль решила пристрелить его. Он кривится: промахнуться мимо сердца и попасть в ключицу — хреновый из нее стрелок. Вот Дин…              Боже.              Сэм вскакивает и падает обратно — ноги не держат: все превращается в гребаную центрифугу. Его выворачивает: кровь и желчь. Сэм отплевывается, пытаясь избавиться от мерзкого привкуса соленого горького железа во рту, и приказывает себе подняться. Интонации отца звучат в раскалывающейся голове.              Какого черта? Встать немедленно!              — Да, сэр, — бубнит Сэм себе под нос и на неверных ногах подходит к машине. Тихо. Движок все-таки спекся –дым валит сильнее, вырываясь из-под покореженного железа. Дин зажат боком между сложившимся гармошкой капотом и правой стойкой лобового стекла в какой-то невозможной позе. Сэм при виде брата задыхается от ужаса — как он мог его не заметить, когда выбирался? Динова левая рука безвольно свисает вдоль борта, и пальцы подрагивают.              — Господи … — еле слышно выдыхает Сэм и стоит как вкопанный, не зная, что делать.              Что ему делать?              Дин стонет и хрипящее втягивает в себя воздух. Грудь, вжатая в стойку, передавлена — не вдохнуть. Он снова хрипит и беспомощно скребет пальцами по поцарапанному крылу Импалы, стараясь выбраться из металлических тисков.              Это выводит Сэма из ступора. Он наваливается здоровым плечом на смятый капот — горячий — и, пытается сдвинуть его хоть на дюйм, чтобы дать Дину чуть больше места. Сэм боится шевелить брата, боится прикасаться к нему. Неестественно вывернутая за спину правая рука с прорвавшей ткань куртки костью производит неизгладимое впечатление.              — Потерпи, — говорит Сэм Дину, но, кажется, больше себе. Он взвывает, когда приходится давить на покореженное железо двумя руками — сломанная ключица и плечо награждают его за старание обжигающей, как холодная вода, болью, — но щель теперь достаточно широкая, чтобы Дин мог лежать свободно. Братова грудь судорожно поднимается и почти не опускается. Сипящий клокочущий звук сопровождает короткие частые вдохи — один бог знает, что творится у Дина внутри. Что там — кровавое месиво? проткнутое ребром легкое? Сэм не хочет — не может — об этом думать.              — Пожалуйста… — просит он, но не оканчивает фразы: все слова — держись? не умирай? — кажутся вздором, и в них нет никакой силы. Он неуклюже выуживает телефон, который, естественно, оказывается в левом кармане. Экран разбит — некоторые пиксели чернеют, как потерянные кусочки пазла.              — 911. Что у вас случилось? — Голос диспетчера спокоен, и Сэм ненавидит его — каждый раз ненавидит его.              — Автомобильная авария. В тридцати милях от Раундапа по 87-му шоссе. Мы слетели в кювет.              — Сэр, вы…              — Я в порядке, — перебивает Сэм.              — Сэр, пожалуйста, постарайтесь успокоиться. Помощь отправлена. Вы можете назвать число пострадавших?              — Мой брат, — говорит Сэм, не сводя с Дина глаз, боясь, что если он отвлечется, то наступит конец. — Господи… он вылетел… Его зажало между стойкой и капотом. Я…              — Вы пытались его вытащить?              — Нет, я только немного отодвинул железо…              — Пожалуйста, не старайтесь вытащить брата самостоятельно. Вы видите у него какие-нибудь повреждения?              Конечно, я вижу повреждения, думает Сэм, мы же протаранили гребаное дерево! И Дин вынес лобовое стекло! Хотя, по идее, его должен был вынести он сам, если только… Черт! Теперь понятно, обо что мягкое он ударился — Дин закрыл его собой, вывернувшись, словно гуттаперчевый. Сраный ловкач!              — Сэр, вы слышите меня? Сэр!              — Что? Да-да… — мямлит Сэм. Дин делает длинный болезненный вдох, будто желая вобрать напоследок в легкие весь возможный воздух, и замирает с приоткрытым ртом — кровь капает с губ. Грудь больше не поднимается. — Нет! — вскликивает Сэм. Телефон выскальзывает из ладони, глухо ударяясь о землю, усеянную еловыми иголками. — Нет, нет, нет… Дин!              Диспетчер что-то кричит — механический голос ничего не значит. Абсолютно все ничего не значит. Сэм, нарушая все запреты, пытается стащить брата вниз. Он заведет Дину сердце — надо только уложить его на ровное. Господи, тридцать нажатий и два выдоха — это такая малость. Господи…              Чьи-то руки хватают его и отводят в сторону. Сэм не понимает, что происходит. Не понимает, почему свет вдруг делается красно-синим. Не понимает, почему звук из тишины превращается в вой. Сэм кричит, захлебываясь болью, но все равно вырывается.              — Дин! Да пустите же! Дин!              — Сэр! — Лицо незнакомого мужчины возникает перед ним так близко, что они едва не касаются носами. — Сэр, вы ранены! Пожалуйста, успокойтесь. Мы поможем ему.              — Нет, вы не понимаете… мой брат…              — Все будет хорошо, — мягко говорит человек. — А сейчас сядьте, вот так.              Болгарка с нестерпимым скрежетом врезается в металл, перегрызая стойку. Дина аккуратно перекладывают на жесткие носилки, выпрямляя его перекрученное тело.              — Все, Фил, давай, — командует один парамедик другому. — Быстрее. Пульс слабый.              — Слабый? — переспрашивает Сэм, не веря своим ушам. Сердце тяжело бьется в груди — вероятно, за двоих. — Куда его несут? Что?..              — Надо вынести вашего брата на открытое место, чтобы его мог забрать вертолет.              — Дин ненавидит летать.              — Боюсь, у него нет выбора, — улыбается мужчина. Сэм слышит шум ветра, поднимаемого лопастями. Ели качают гигантскими ветвями, но в целом сохраняют почти королевское спокойствие. — Вы можете идти? До госпиталя пять минут лету.              Сэм кивает и встает. Парамедик придерживает его за локоть. Сэм идет как может быстро — все равно получается медленно. Он видит это по нетерпеливым врачам в вертолете, которые поднимают его на борт. Дин фиксирован ремнями. На шее — жесткий воротник, на руке — шина, на ногах — кажется, тоже. Кислородная маска у него на лице запотевает изнутри.              Сэм отводит взгляд — сил смотреть не остается. Вообще никаких сил не остается. Сэм закрывает глаза и думает, что, если он не отыщет Импалу на полицейской стоянке или куда ее там отгонят, Дин его прибьет.              Вертолет скользит над вершинами елей, которые безразлично глядят им вслед.       

***

      Дин оказывается не только ловкачом, но и везунчиком. По крайней мере, так говорят врачи.              Вашему брату повезло — позвоночник не сломан.       Вашему брату повезло — легкие целы.       Вашему брату повезло — никаких серьезных внутренних повреждений: ребра — не в счет.              Сэм говорит себе, что придушит этого сукиного сына, как только он очнется, и третьи сутки ночует на стуле в Диновой палате, чтобы не пропустить момент. Дин походит на мумию, точнее на ее гипсовую копию: на руке — гипс, на ногах — гипс, на шее — не гипс, но воротник. Красавец, ничего не скажешь.              Сэма самого муруют в жуткий панцирь — кто же знал, что ломать ключицу так неудобно. Сэм мается, хоть медсестры и гонят его спать в свою палату, по соседству, но он слишком упрям: эта черта явно передается ему по наследству — и он гадает от отца или все-таки от брата.              Кривая Динова сердца медленно ползет по монитору и напоминает Сэму ту дьявольски изогнутую дорогу, которая чуть не оборвала эту тонкую нить. Какая ирония. Сэм хмурится и подтаскивает стул, чтобы очередной раз уснуть, глядя на нее.              Числа в углу экрана, показывающие пульс, мигают, изменяясь, — семьдесят пять ударов, семьдесят шесть ударов. Если бы было можно, Сэм бы прислонил ухо к братовой груди, чтобы слышать реальный звук бьющегося сердца, а не тихое пиканье — грубую фальшивку. Господи, у них так мало времени.              — Сэм… — говорит Дин, едва размыкая губы, проглатывая буквы, — выходит невнятное мычание. Сэм тревожно поворачивает голову, боясь, что ему почудилось. Дин сглатывает горькую тягучую слюну и повторяет: — Сэм.              — Привет, — бросает он — глупо, ей-богу, — и придвигается ближе. Стул скрежещет по кафельному полу.              — Какого?.. — Дин еле разлепляет глаза и хочет приподняться, но голова непомерно тяжела, и все тело болит, будто его закидали камнями.              — Тише, — останавливает его Сэм, — лежи. Мы в больнице. Все хорошо.              — Нет, — говорит Дин. Слова крутятся на языке, но в нормальные предложения не складываются. — Если тут, нет.              Сэм хмыкает.              — Ты прав. Все, на самом деле, херня. Что ты помнишь?              Дин молчит. Кривая на мониторе изгибается чуть круче. Пульс подскакивает до восьмидесяти двух.              — Педаль, — наконец, произносит Дин. — Педаль заклинило. Мы…              — Мы разбились, да, — кивает Сэм, с беспокойством наблюдая за изменениями на мониторах. — Я в порядке. Пожалуйста, не переживай. Электроника тебя выдает с потрохами.              Дин не отвечает, и Сэму кажется, что он снова уснул — лекарства слишком сильные, а брат крайне плохо их переносит, превращаясь в сомнамбулу.              — Опять чинить… — говорит Дин с закрытыми глазами.              — Импалу-то? — Сэм усмехается и качает головой: о машине братец никогда не забудет. — Ничего, успеешь еще.              — Нет.              Сэм понимает, какую глупость сморозил. Ну что он за идиот?              — Не говори так.              — Встать бы к сроку.              — Черт, не говори так! — вспыхивает Сэм и нависает над братом. — Не говори!              Дину из-за воротника приходится скосить глаза, чтобы встретится с ним взглядом, но Сэм все равно ломается под ним, будто он — бумажный человечек, а Дин — ладонь, которой ничего не стоит смять его.              — Время, Сэмми, не нашей стороне. Не на моей.              — Замолчи, — просит он и садится обратно на стул, теряясь из поля Динова зрения. Это грязная игра, но ему так легче — легче произнести то, что он хочет. — Поэтому ты сделал это? Закрыл меня? Чтобы не тянуть время? Какая разница, когда умирать, да?              — Чтобы все было не зря, — спокойно говорит Дин. В голосе ни злости, ни упрека.              — «Береги Сэмми» — да, Дин? — не унимается Сэм. — А когда ты побережешь себя?              — Да, — отвечает Дин на первый вопрос и закрывает глаза: — Уже никогда.              Туше.              Сэм давится словами, проглатывая их не разжеванными. Дин снова спит, сдавшись под натиском тяжелой артиллерии антибиотиков.              Время медленно доедает их обоих и никак не может насытиться, словно свет фар Импалы, который так и не сожрал темноту, надвигающуюся на них с утробным рычанием адских гончих.