Осколок

На съемной квартире когда-то, еще в студенчестве, были нелепые темно-серые обои с каким-то цветочным рисунком. Он помнит их до мельчайших деталей, несмотря на то, что понятия не имеет, что такое съемная квартира и, собственно, обои. Кирилл думает об этом и просыпается в холодном поту, сам не зная, почему. Иногда он не понимает, откуда берется чувство дежавю, когда он смотрит в зеркало. Иногда — рассматривает свое отражение жадно, до мельчайших царапин на дужках очков. Такие крошечные детали придают ему индивидуальность, Кирилл уверен в этом сильнее, чем в самом себе. Иногда он чувствует себя ненастоящим. Он знает, каким образом он был рожден, и помнит лицо ученого, который смотрел на него сквозь стену стеклянной клетки. Лицо, похожее на его собственное, как две капли воды. Иногда Кирилл задумывается о том, мог ли Сет Твайрайт знать, что же такое эти загадочные «обои». Потом пожимает плечами, возвращается к работе и выбрасывает все мысли об этом из головы — до тех пор, пока они не прокрадутся обратно снова. Кирилл снова просыпается, не сразу понимая, кто же он такой. В доме Клокворкеров по утрам стоит духота. Если не открыть нараспашку все окна, только поднявшись с постели, можно задохнуться, и Кирилл подходит к проему, опирается на подоконник, выглядывая наружу. На улицах — практически никого: слишком рано, лишь иногда мимо пройдет какой-нибудь запоздавший гуляка. Мужчина не обращает внимания на прохожих — он, высунувшись по пояс в окно, дышит жадно, вбирая полной грудью прохладный утренний воздух. Время летит незаметно. На решетке окна лавки напротив развевается желтая лента — Кирилл смотрит, как ее треплет ветер, и понемногу она начинает напоминать ему змею. Приходится отвернуться, отойти от окна, протирая глаза пальцами. В последнее время работа не приносит никакого удовольствия. Шестеренки, которые необходимо приладить на место, раскатываются по столу, а пинцет падает из рук с негромким звоном и скатывается куда-то на пол. В таком состоянии не выйдет ничего хорошего, и мужчина с сожалением откладывает инструменты в сторону. Когда-то у него точно так же не получалось открыть проход в параллельный мир. Он это помнит, как помнит и то, что никогда не пытался проникнуть в параллельные миры. От этой двойственности ломит виски. Кирилл трет их пальцами, жмурится, а, открыв глаза — натыкается взглядом на зеркало и замирает. Его отражение улыбается, но глаза его холоднее льда, и от улыбки этой Клокворкера невольно пробирает морозом. Он похож на самого Кирилла, как две капли воды, и вместе с тем кардинально, совершенно другой, иной настолько, что даже абсолютно незнакомый с Кириллом человек не смог бы их спутать. И он улыбается — ему. Кирилл протягивает руку к шнуру, удерживающему тяжелую ткань шторы — уронить ее на серебреное стекло, чтобы больше не видеть. И в тот самый момент, когда он берется за шнур, тихий шепот словно обжигает ухо: — Скоро увидимся. Когда Кирилл отшатывается назад, крепче сжимая кулак, на зеркало падает плотная темная ткань, однако он еще успевает заметить, как смеется отражение. Как смеется осколок психоматрицы Создателя в его собственной душе.