P.A.

      В космосе бессонница изводит ужасно. Черт его знает, какой час и сколько времени прошло с последней попытки заснуть. Это начинает ощущаться как чьё-то намеренное издевательство, и хочется расправиться с виновником самым кровавым методом и обрести покой, но это всё равно что сжать руки на собственной шее и довершить процесс самоликвидации, уже запущенный организмом. Дышать и без того уже становится трудно. Воздух, просачиваясь в лёгкие, совсем не ощущается там, как будто он разрежён, мозг начинает предвкушать приближающуюся гипоксию, а смертельно напуганное этим сердце готово зайтись в истерике, перекрикивая весьма слабые доводы рассудка, твердящего, что всё в порядке, что от панической атаки ещё никто не умирал.       Эти грёбаные убеждения слабо действуют, когда раз за разом ты теряешь контроль над своими мыслями и телом.       Всё вокруг словно в замедленной съёмке. Тревожный белый свет режет глаза до слёз. Громко, занудно гудят электрические лампы, монотонно вторят им двигатели где-то за стенами или под полом. Что-то потрескивает время от времени в коридоре, пищат электронные устройства.       Гулко, натужно бьётся сердце не в такт с рваным, быстрым дыханием.       Проверенный способ — два пальца на лучевую артерию, новоприобретенная дурацкая привычка, без которой делается как-то тревожно. Широ кажется, он уже не может адекватно воспринимать собственное состояние, поэтому иногда, когда дело совсем дрянь, он просит Кита сделать это, и каждый раз, когда тот соглашается, его пульс немного замедляется, хотя, когда парень касается его при других обстоятельствах, наоборот, становится просто бешеным. Кит не может спокойно на это смотреть, но держится и поглаживает чужое запястье подушечками пальцев. И сам порой пугается до смерти, если вдруг перестаёт чувствовать там биение.       Широ думает, что мучился бы куда меньше, если бы не втягивал в это Кита. Он ни за что не стал бы будить его посреди ночи, а потому, когда чувствует приближение приступа, изо всех сил старается отвлечься.       Он буравит взглядом белоснежную страницу, испещрённую символами, сквозь которые уже не так тяжело продираться к смыслу написанного, как в начале изучения языка Алтеи, но которые скачут по строчкам, сливаются воедино и то кажутся слишком яркими и выпуклыми, то расплываются. Игнорировать жар, охвативший голову и растёкшийся по коже, словно жидкий воск, становится всё сложнее. В глазах двоится, троится, роятся чёрные мушки, изображение перед ними скачет, словно голограмма при потере сигнала. Широ делает несколько медленных, прерывистых вдохов и выдохов, упрямо не отрываясь от чтения, хмуря брови, словно это поможет остановить безумную пляску букв и сфокусироваться, но потом с приглушённым рычанием откладывает книгу, переворачивается на спину и прижимает обе ладони к горящему лицу.       Он думает о том, что и Кит из-за него совершенно потерял сон. Парень изводит себя угрызениями совести, думая, что всё делает не так. Он в полной растерянности и, кажется, постоянно размышляет о том, что эгоистично желать большего, когда от тебя ждут помощи, когда твои объятия должны дарить покой, что нечестно соскальзывать ладонью в ладонь, когда проверяешь пульс на запястье, что всем этим Широ не поможешь, и непонятно, зачем тому вообще необходимо его присутствие. Ему определённо больно осознавать своё бессилие, совершенную беспомощность и невозможность полностью понять. Киту кажется, он делает недостаточно, и в то же время он ужасно боится преступить некую черту, зайти слишком далеко, вторгнуться туда, куда его не звали, и оттого в такие длинные, особенно тёмные ночи, он оказывается разрываем на части своими страхами и своими чувствами.       И эта ночь, как и все, подобные ей, тянется, плывёт медленно, чёрным потоком унося остатки сил.       Один, два, три, четыре… Резкий вдох, отзывающийся болью в груди. Мать твою. Проклятье! Пять, шесть… семь, блядство… восемь.       Изо всех сил напрягая измученный мозг, он произносит про себя бесконечно длинный ряд цифр, до тех пор, пока это занятие не теряет смысл, прервавшись ощущением сильного укола в области сердца и неумолимо нарастающего напряжения, стягивающегося, сжимающегося в комок у левой лопатки. Открыв глаза, Широ некоторое время бесцельно, отупело наблюдает за тем, как мелко, самопроизвольно сокращаются мышцы его туловища в такт тяжело бухающему сердцу. Каждый вдох даётся всё тяжелее, и такое естественное занятие, как дыхание, превращается в утомительный процесс, сосредотачивающий на себе всё внимание. Он борется, не желая сдаваться, но воля его ослабевает, а мысли разбегаются, и в голове один горячечный бред, пульсирующий в висках. Безумные вещи, о которых Кит никогда не должен узнать.       Когане знает, что тревожность Широ нарастает с приближением ночи. Именно тогда его и накрывает. Это замкнутый круг — он боится приступов, а приступы наступают потому, что он боится. Иногда он неделями плохо спит, и тогда Кит приходит к нему, заварив на кухне чай с травами, которые посоветовал принимать Коран, а потом сидит рядом — сидя Широ становится легче дышать — пока тот не заснёт. Только тогда Кит позволяет себе смотреть на него неотрывно, словно так он может проникнуть в его мысли и понять, что же так терзает его, что именно улеглось в его душе в тот момент, когда пришёл спасительный сон.       Широ знает, что Киту хочется быть рядом, хочется показать, насколько ему не всё равно. Сделать так, чтобы то, что между ними, было пусть не высказано, но принято и навсегда установлено. Чтобы Широ позволил, наконец, быть с ним. Хочется уверить его в том, что никакие скелеты в шкафу, никакая, даже самая жестокая борьба с самим собой — ничто не навредит Киту Когане, не оттолкнёт его, не испугает.       Широ знает всё это. Знает также и то, что уже позже, оставшись в одиночестве, бесконечными, непроницаемо-чёрными ночами, Кит начинает колебаться, не зная, что предпринять, и эта неопределенность, кажется, доведёт его самого до тревожного расстройства.       Широ судорожным движением хватается за шею, словно это поможет контролировать поступление в легкие кислорода, сильно надавливает на кожу, прощупывая пульс. Ему кажется, что сейчас его сердце остановится, и он умрет. И это паршивая мысль, очень паршивая, особенно в это неопределённое время расплывчатых суток, когда ощущаешь себя потерянным, балансирующим на грани реальности и безумия, подсознательно терзаемым призраками собственного прошлого, хотя в голове ни мысли о Галре, и рядом ни единой живой души. Загнанной птицей бьётся о стенки черепа одно и то же имя, и Широ думает, что если он всё-таки умрёт, то ему нужно, чтобы рядом был Кит. Эта ночь слишком тёмная, чтобы оставаться одному, этой ночью особенно чувствуется холодное дыханье космоса, она слишком длинная, слишком невыносимая, чтобы можно было провести её раздельно.       Чёрный паладин дышит, как загнанный зверь, лёжа поверх смятого одеяла, свет слепит его, взрывает болью виски. Человеческая рука то немеет, то неконтролируемо трясётся, хотя он и старается унять дрожь, сжав левое запястье стальными пальцами. Кажется, вся объятая пламенем грудь вибрирует от того, как заходится его сердце, и в голове какая-то сумятица, яркие вспышки, чёрные и фиолетовые пятна, гул и разрывающая пустота, сжирающая все мысли. Что-то огромное и неизбежное надвигается на него, рождаясь из этого хаоса, и Широ не может отвязаться от ощущения близости смерти, ждущей его в этой темноте. Он не может спать — ведь тогда он будет не в состоянии следить за тем, жив ли он, и всякий раз, чувствуя, как разум его уносит стремительная, накатывающая волна сна, он широко распахивает глаза и всё повторяется заново.       До тех пор, пока волна не выносит его прямиком в темноту и в чьи-то тёплые объятия. И он вроде бы узнаёт их, но даже они несут в себе потаённую опасность и не заслуживают доверия.       Пальцы протеза сжимаются внезапно, капканом, настолько сильно защемляя кожу, что Кит буквально чувствует, как проступают синяки на предплечье, и едва слышно шипит от боли. Внутри что-то обрывается, когда он встречается взглядом с Широ — глаза того лихорадочно блестят, зрачки расширены, и, кажется, он не совсем понимает, что происходит, или же просто не привык к темноте, залившей комнату.       Значит, предчувствие не обмануло Кита. Опять началось.       Парень едва сдерживается, чтобы не сорваться и не застонать обессиленно, обречённо, свободной рукой притягивает Такаши к себе, неловко обнимая, и уже теперь, когда тот не видит, закусывает губу до крови и зажмуривается, стараясь сглотнуть комок в горле как можно тише и незаметнее. Пара глубоких вдохов возвращает ему ускользнувшее душевное равновесие, и он ведёт рукой по спине Широ, неосторожно сбивая вверх майку, кладёт ладонь на напряжённую шею, тем самым приближая его к себе, прижимается к его горящей щеке своей, прохладной, и зовёт его по имени, горячо шепча, касаясь его уха губами и мелко вздрагивая при этом. Он перемещает ладонь на его затылок, но прикосновения, которые должны были быть уверенными и успокаивающими, с отчаяния выходят неуклюжими и дёрганными, Кит дрожащими пальцами просто запутывается в его волосах и замирает, объятый неясным чувством, болезненно раздвигающим изнутри рёбра.       Железная хватка тем временем начинает слабеть.       Широ задыхается, захлёбывается воздухом на первом своём неосознанном вдохе, и боль в сердце достигает своего апогея, когда он понимает, что это Кит. Он едва способен разобрать, что тот говорит, но зато чувствует, как чужое дыхание опаляет кожу. Ощущения вдруг обостряются настолько, что Широ чувствует его всего: левую сторону груди, твёрдое плечо, бедро, прижимающееся к его собственному, нервные пальцы в спутанных волосах. Дереализация отступает. Запоздало, испуганно охнув, Широ разжимает пальцы кибер-руки, и Кит рвано выдыхает и не может удержаться от того, чтобы не схватиться за повреждённое место, отстраняясь.        — Прости, — ошарашенно произносит Широ, не решаясь больше прикасаться и даже подавшись назад, но Кит тут же обхватывает его лицо невыносимо холодными ладонями и смотрит в глаза с какой-то особенной, казалось бы, несвойственной ему нежностью.        — Всё хорошо, Широ. Всё хорошо.       Когда до него доходит, что Кит выключил свет, он буквально физически ощущает окружающую темноту всей поверхностью кожи и вздрагивает, нервно оглядываясь. Мягко, но решительно, даже властно Кит сжимает его голову руками, поворачивая обратно и заставляя смотреть только вперёд, на него. Дышать по-прежнему чертовски трудно, и грудную клетку невыносимо жжёт, и лучше бы не перегружать дающую сбой систему. Однако Чёрный паладин понимает, что сдержать порыв не получилось, когда нутро заполняется жаром от взрыва сверхновой, а губы сталкиваются с чужими, пылающими, напористыми, жадно целующими.       В окутавших его теплом надёжных объятиях страх, наконец, отпускает его.       Окончательное возвращение в реальность происходит, когда Широ проводит языком по влажному, горячему языку Когане, мягко зажимает его нижнюю губу между своих, а потом углубляет поцелуй, вновь вторгаясь в рот парня. Подрагивающие пальцы того опять зарываются в его волосы. Широ тянет Кита на себя, обхватывая руками вокруг талии, стараясь не сдавливать слишком сильно, но Когане, оседлав его бёдра, сам вжимается в его тело, и с его губ слетает резкий, придушенный полустон-полувыдох. Парень подаётся бёдрами вперёд и буквально роняет голову на плечо Широ, прижимаясь губами к ямочке над ключицей, прикусывая и ведя кончиком языка вверх по шее.       Наверное, в какой-то момент он чувствует на своих губах его слетевший с катушек пульс.       Широ резко и глубоко вдыхает и продолжает ловить воздух ртом, пока Когане покрывает его шею мелкими, влажными, оставляющими ощущение холодка поцелуями, от которых Такаши всего дёргает, словно током. Вдоль позвоночника бегут мурашки, а внизу живота тяжелеет, тянет, наливается, и Чёрный паладин тяжёло сглатывает и ответно впивается губами в открывшуюся ему шею Красного, всасывая нежную солоноватую кожу, оставляя багровый след. Парень запрокидывает голову назад, и Широ широко проводит языком до подбородка, быстро целует чувствительное место под ним, затем скулу, щёку, уголок губ. Кит ловит его губы своими, и Широ думает о том, что если он и умрёт сейчас, то не от разыгравшихся нервов, тахикардии, гипервентиляции или кислородного голодания, а от того сжигающего чувства, что переполняет его, когда Кит рядом, от этой безумной смеси благодарности, нежности, желания, причиняющей боль несомненно большую, чем невралгия. Но покуда эта боль лечит ту, оно того стоит. Широ буквально сгребает мальчишку в охапку, выговаривая не слушающимся языком, задыхаясь:        — Господи, я так люблю тебя.       И осторожно, без резких движений переворачивает того на спину. Кит нетерпеливо притягивает его к себе, увлекая в поцелуй. Сердце Широ очень быстро колотится под его ладонью, и Когане понимает, что надо бы остановиться, но он не в силах. Он всё ещё нуждается в доказательстве, в однозначном ответе, в разрешении своих сомнений, он слишком плохо соображает, опьяненный близостью, и к тому же не может позволить себе отпустить Широ сейчас, чтобы снова дать ему погрузиться в этот кошмар. Он должен показать, что не боится.       Он переплетает свои пальцы с его и вновь ощущает холод неизвестного материала, из которого Галра сделали эту руку. Сердце болезненно сжимается от знакомого ощущения. Он прикасается снова, словно мазохист, раздирающий старые рубцы. Такаши думает, что Кит жёстко вляпался, приняв решение быть с ним, и ему так жаль, каждую секунду очень жаль, что Кит не получает взамен ничего, кроме этой заразной тревоги, безжалостно выкручивающей психику. Ему восемнадцать. Его жизнь — ад. И всего, что бы ни сделал Широ, окажется недостаточно, чтобы отблагодарить его. Кит сам стягивает с себя футболку, и Широ готов в очередной раз умереть от одного лишь вида его гибкого тела, соблазнительно выступающих ключиц, мышц пресса, по которым можно изучать анатомию. Он скользит взглядом по бледной коже, словно запоминая каждый её сантиметр. Прорываясь сквозь горячечный туман, взгляд цепляется за родинки, синяки и шрамы, словно этим выделением деталей мозг пытается обмануть, говоря — ты в порядке, ты адекватен. Но за пределами происходящего грань реальности всё так же размыта, и только прикосновения Когане помогают удерживать сознание. Кит прижимается к нему, живой, горячий, и Широ понимает, что только в нём сейчас его спасение.        — Прости, Кит, я — катастрофа… — в полузабытьи шепчет он, спускаясь дорожкой поцелуев от шеи на грудь, поочередно захватывая губами соски, обводя их языком. Кит тихо, придушенно стонет, сдерживаясь, сильно вцепляется в его плечи. Живот парня инстинктивно втягивается, когда губы Широ касаются впадинок у выступающих тазовых костей. Он выгибается в спине, несколько раз тяжело втягивает носом воздух и вдруг резко садится, и одним движением опрокидывает Широ на спину, нависая сверху. Они встречаются взглядами, и Кит смотрит серьёзно, слишком серьёзно. Широ пробует осторожно провести ладонью по его щеке, чтобы смягчить его, но потемневшие вдруг глаза Когане напоминают грозовое небо и мечут молнии, и взгляд их ничуть не теплеет. Не разрывая зрительного контакта, Кит задирает на нём майку, а когда Широ покорно стаскивает её через голову, Когане быстро, небрежно оглаживает ладонями его торс и начинает возиться с молнией на брюках, а расправившись, резко тянет ткань на себя, буквально сдёргивая их вместе с бельем. Теряя рассудок вместе с даром речи, Широ помогает ему, освобождаясь от одежды, и всё же пытается прояснить ситуацию:        — Кит, что ты… Ах, квизнак… — он сжимает в кулаке простынь, откидываясь назад, чувствуя, как по телу пробегает дрожь, и как сердечная мышца сокращается с такой резкой, колющей болью, что в глазах темнеет. Однако по интенсивности это ощущение не идёт ни в какое сравнение с тем, что накрывает его следом, когда губы Кита плотно обхватывают его член и скользят по нему сперва мучительно медленно, затем наращивая темп, с каждым движением принимая его всё глубже в этот восхитительный влажный жар. У Кита хреново с выражением чувств словами, он предпочитает действовать. Широ даже не пытается сдерживать голос, всё равно бесполезно. Внизу живота болезненно и сладко сводит, сердце заходится, как сумасшедшее, и дышать уже совершенно точно, абсолютно нечем. Безумно больно и безумно прекрасно. Вот только он сейчас, вероятнее всего, потеряет сознание.        — Ох… Кит, — хрипло, сдавленно произносит он, приподнимаясь на локте и борется с желанием опустить ладонь на его голову, дабы удержать, вместо этого слегка сжимая в кулаке его волосы, заставляя его поднять голову.- Притормози…- он с трудом делает вдох, — а то боюсь, я сейчас откинусь…        — Широ? — обеспокоенно выдыхает он, приближая своё лицо к его.       Таков Когане — всё на контрасте. Его глаза, демонически сверкавшие минуту назад, теперь влажно блестели в темноте, глядя на Широ внимательно, напряжённо, с щемящей сердце заботой и лаской, и тот вдруг впервые за долгое время ощутил, что возвращает себе контроль над ситуацией, овладевая дыханием и подавляя готовящийся всплеск адреналина.        — Ты как? — шёпотом.        — Я в порядке, — отвечает он, заключая Кита в объятия.       Зарывшись пальцами в волосы парня, он захватывает губами мочку его уха, обжигая дыханием, влажно проводит языком по ушной раковине, целует в висок, в лоб, сжав голову в ладонях. Припадает к полураскрытым губам, проникая языком глубоко в рот. Кит перехватывает руку Широ, лежавшую на его талии и медленно ведёт ею вниз, пока не ощущает жар ладони через ткань джинсов, что заставляет его впервые застонать в голос. Этот стон вышибает последние остатки разума Широ, и он в несколько движений избавляет Когане от одежды.        — Точно о’кей? — переспрашивает Кит, убирая с его лба седую прядь волос и пытаясь заправить её за ухо, но она оказывается слишком короткой и падает обратно.       Широ кивает, успокаивающе гладя парня по щеке, и Когане, с осторожностью, даже некой робостью берёт его руку, и следующее, что чувствует Широ, это горячий язык, пробежавший по его пальцам.        — Твою мать, Кит…- он давится воздухом и намеревается отнять руку, но Кит цепко держит его за запястье, заглядывает в глаза самым порочным взглядом, который Широ видел в своей жизни, и продолжает обводить его пальцы языком, смачивая слюной. Широ готов поклясться, что может кончить без проникновения, прямо сейчас, только от одной этой картины. Наконец, Кит с хлюпом выпускает пальцы изо рта, разрывает потянувшуюся следом ниточку слюны, широко лижет напоследок ладонь и смотрит так, что это уже, черт побери, просто невозможно выдерживать. Широ приникает к его губам голодным поцелуем, просовывая руку между ними, надавливая и вводя один палец. Это они уже проходили, поэтому Кит не сопротивляется, почти сразу принимая второй, спустя некоторое время третий палец, закусывая губы и позволяя себе тихие, судорожные вздохи. Долго они оба не продержатся, понимает Широ, и, аккуратно достав пальцы, на мгновение притягивает Кита к себе, чтобы найти подушку и подложить её тому под поясницу. Опустившись на спину, Когане не расцепляет рук, обвивших шею Такаши, так что войти немного сложно, но удаётся с первого раза. Кит молчит, шумно дыша, пока Широ совершает несколько пробных толчков, потом вдруг почти беззвучно хватает ртом воздух, закрыв глаза, притягивает его ближе, подаваясь навстречу, неосознанно сжимаясь вокруг него, и даёт волю голосу, когда Широ ускоряется.        — Да, вот так…- непривычно-низким, изменившимся тембром произносит парень и горячо выдыхает ему куда-то в шею, вызывая волну мурашек вдоль позвоночника. Из груди Широ вырывается стон за стоном, которые он не может контролировать, потому что эта жаркая, влажная теснота внутри Кита, запах его кожи, то, как он обвивает его ногами, как царапает ногтями спину, как целует везде, где может дотянуться — всё это сводит его с ума, заставляя боль и страх отступить обратно в космическую мглу. Широ физически ощущает, как лёд, сковавший его больную, шрамированную душу, болезненно трескается и раскалывается, и горячая жизнь каплями проступает на поверхности, вытекая из трещин, подобно дымящейся крови. Ничего не чувствовавшее, кроме боли, словно онемевшее, сердце оттаивает и истерически бьётся в экстазе, и обжигающая волна пробегает по венам, смывая всякую тревогу и напряжение, и остаётся только ощущение чужого горячего тела, содрогающегося в его руках, и больше ничего не имеет значения.       Когда приходит момент, Кит не даёт ему отстраниться, и Широ кончает, не выходя, навалившись на парня всем весом и всего несколькими движениями доводя его до разрядки. С утробным рыком Кит сильно кусает его за плечо, одновременно впиваясь пальцами в кожу, и тут же зализывает укус и перемещает руки на спину, слегка надавливая согревшимися ладонями, прижимая ещё ближе. Его бьёт легкая дрожь, но губы расплываются в улыбке, когда Широ выходит и быстро, смазанно целует его в висок, неожиданно замечая, как сравнительно легко и естественно даются теперь вдохи и выдохи. Приподнявшись на руках, он перебирается чуть левее и устраивается так, что его голова остаётся лежать на груди Когане, ещё не совсем равномерно поднимающейся и опадающей, и Широ слышит, как сердце Красного колотится где-то под рёбрами. Кит медленно, мягкими движениями начинает перебирать его волосы, массирует подушечками пальцев кожу головы, и Широ неожиданно становится так спокойно, что хочется раствориться, расплавиться под этими нежными прикосновениями, и он ловит руку Кита и прижимается к ней губами, целует запястье, раскрытую ладонь.        — Я люблю тебя, знаешь, — поднимая голову, говорит он, и Кит, с видимым трудом сглатывая, поскорее накрывает его губы своими. У Кита хреново с объяснениями, а не с проявлением чувств.       В его объятиях Широ засыпает, как ему кажется, мгновенно. Он ощущает, как волны спокойствия захлёстывают его, окутывая бархатной, прохладной темнотой. Впервые за долгое, бесконечно долгое время, его сердце бьётся равномерно, не сжимаясь от внезапных скачков адреналина, не посылая колкие вспышки во все конечности, не чувствуя беспричинной тревоги. Широ размеренно дышит, чувствуя, как расслабляется, тяжелеет тело, и страх потерять над ним контроль уже не будит его резким толчком. Ладонь Кита приятно греет спину, и сквозь сон ему кажется, что он чувствует позвонками каждую линию на ней. Кит рядом, а значит, больше не страшно умереть или сойти с ума. И не более чем через пару минут Широ проваливается в сон, и Кит снова пытается улыбнуться в темноте, но почему-то это необыкновенно спокойное лицо выводит его из равновесия.        — Знаю, Широ, — всё ещё дрожащим голосом шепчет он, боясь отпустить его руку и перестать чувствовать пульс. — Я тоже.