Я не буду возражать

Я прикасаюсь нежно к вам, Быстрые веки... Я не хочу знать, кто ещё Тебя вот так же встретит. Шелк мужской кожи под подушечками пальцев. Томный выдох с моих же полуоткрытых губ. Меня начинает лихорадить просто от взгляда на его полуобнаженное тело. Выгибаюсь навстречу, совсем уже себя не контролируя, касаюсь губами мочки уха. Нет, конечно же, ты не будешь извиваться и стонать, уподобляясь мне. Перетерпишь и нанесешь ответный удар. Прямо в сердце. Я не выдержу. Я попытаюсь, разве что только не закричать в голос. Лишний шум не нужен. Нужен только он, только вдвоем, всегда. И я не буду возражать, Если ты мне будешь врать, Но только очень мягко, Очень складно врать. Да, мне плевать на того человека из твоих воспоминаний. Ты можешь говорить мне, что он только в прошлом, что отныне у тебя другая цель. Самозабвенно кромсать одеяло на куски в попытке доказать это, грубо хватать за запястья и впечатывать поцелуй в губы. Я чувствую, как растягивается улыбка и верю. Любому слову, каждому клочку одеяла. Ведь ты мой? Скажи мне, что ты мой! Хотя… Мне плевать. Главное – именно в этот момент ты думаешь обо мне. Я знаю. Я знаю, как наивно бьёт, Ломает правда... И сколько можно в каждом сне Устало падать... Я слышала столько правды. Только почему-то от нее всегда больно? Почему она всегда так уродлива в своей правоте? После нее слезы, страх, потерянность. Поэтому я больше не хочу истины. Мне вполне хватает того, что я сама придумаю при помощи твоих слов. Красивая сказка, сладкий обман. Прекрасно! В каждом кошмаре теперь я вижу нашу ложь. Наше прекрасное творение, словно бы наше дитя. Оно растет, поглощает в себя все вокруг. Мы уже давно в самой сердцевине. В том мире, где до сих пор царит безмолвие. Там черная луна взирает с кроваво-красного неба, светит на нас свысока безразличием. Но больше нет страха. Ей плевать на наш обман. Плевать, что я спасаю себя столь низким способом, что сама пытаюсь скрыть от Канды свои тайны. И я уже не желаю возвращаться в настоящий мир, где больше нет Аллена. Иногда возникает чувство, что даже брат стоит каким-то особняком. Теперь так стоят все. Я хочу только утопать в серых глазах, вдыхая мускусный запах тела мечника. И я не буду возражать, Если ты мне будешь врать, Но только очень мягко, Очень складно врать. Ври мне больше, дольше. Я верю. Катана со свистом рассекает воздух у виска. Нет, ты бы не задел. Просто пытаешься доказать то, что не требует доказательств. А я улыбаюсь и смотрю на твое лицо. Холодное, но мое. Обвиваю торс руками и прижимаюсь. Ты еще тяжело дышишь, но ведь также обнимаешь. Значит, тоже поверил мне? Значит мой? Плевать. Сейчас опять дыхание на шее, мерно вздымающаяся грудь мечника. Молчание. Без слов ведь легче, без вопросов. А ты просто по-другому не умеешь. Да и я разучилась, кажется. Я просто верю в тебя. Тебе. Но сколько болезней, войн во мне, В по-детски устроенной голове И тяга так слепо доверять, Ты можешь смеяться, но... Боль этой бесконечной войны, ужасы детства, смерть, стерегущая за углом, дожидающаяся своего часа. И гнетущий холод от ушедшего Аллена, от всех чьи глаза навсегда закрылись все еще растекается по всему телу, отдаваясь тянущим чувством в сердце. Весь орден в смятении, в неизвестности. Во сне все они тоже исчезли, еще раньше Аллена. Тьма поглотила всех, но есть еще мы. Пусть со своей темнотой в душе, со своими тайнами. А Канда спасал своей сладкой ложью, уводя меня все дальше в темные коридоры наших чувств. Принимал мою ложь. Я не могла ему не доверять, ведь утрать я и его, что останется? И я не буду возражать, Если ты мне будешь врать, Но только очень мягко, Очень складно, Чтоб не больно брать. Ты только меня любишь, ты только обо мне думаешь. Я знаю. Ты все еще доказываешь свою правоту. Хотя я знаю. Я сама отвечаю на все вопросы, ведь так легче: не приходится заставлять кого-то объясняться. Мой мозг сам придумывает вопросы и сам же отвечает. Но снова порванная простыня, синяки на руках и улыбка на губах. Просто по-другому ты не умеешь. Вот летят перья матраца, подушки. Едва не задеваешь часы с лотосом внутри, разбиваешь стекло и переворачиваешь кровать, бьешь стену до крови. Крушишь все. Кроме тоненького браслета из канканы на запястье. А я горько улыбаюсь, стараясь не замечать его.