Жить в твоей голове

Месяц острой заточкой пронзает небосвод. Его тусклый свет ртутью капает на пол моей камеры. Маленькое зарешеченное окошко под самым потолком — единственный элемент того, другого мира, оставленного мною много лет назад. Со всех сторон его обступают толстые кирпичные стены, изъеденные сыростью и плесенью. Серость и уныние этого места из года в год давят на плечи мокрой мешковиной, и я давным-давно потерял надежду сбросить её. Звенящая тишина нарушается лишь тихим тиканьем огромных настенных часов. Не моргая, я наблюдаю за их проржавевшими стрелками. Час до полуночи. Ещё 60 минут, и срок моего заключения истечёт… За спиной раздаётся щелчок. «Миледи» — мелькает в голове. Хрупкое, будто детское тельце, затянутое в серую надзирательскую униформу, кудри алого, славно леденцового оттенка, непослушно выбивающиеся из-под фуражки, и хитроватая улыбка. В руках у неё стальной поднос, прикрытый белой накрахмаленной салфеткой. На секунду её одежда сменяется белым халатом, на подносе оказывается шприц, а стены моей камеры кажутся обитыми чем-то мягким, но скоро все возвращается на свои места. Если честно, я не знаю, кто она и почему охрана позволяет ей разгуливать здесь, но каждый божий день я вижу её. И каждый раз слышу одно и то же: — Поиграешь со мной? Её тоненький голосок не терпит возражений. Не дожидаясь ответа, она ставит поднос на пол и откидывает салфетку. Под ней оказывается розовый игрушечный сервиз. — Мы будем пить чай! — объявляет Миледи. — После него здорово танцуется, — хихикает она. Я хочу возразить, но руки сами тянутся к пластмассовой чашечке с дымящейся жидкостью. Залпом выпиваю её. Вдруг в мой желудок будто швыряют горящий факел. Кровь обжигает горло и льётся из моего рта, пачкая всё вокруг. Вопя от боли, я извиваюсь на ледяном полу, пока Миледи восторженно хлопает в ладоши… *** Очнувшись, я обнаруживаю себя в горячей ванной. Тело будто налито свинцом, нет сил даже открыть глаза. Вдруг кто-то мягко касается моей груди. С трудом разлепив веки, я снова вижу Миледи. Как ни в чем не бывало, она беззаботно улыбается мне, облокотившись на противоположный чугунный край. Вдруг её обнаженное тельце оказывается рядом со мной. — Пока ты спал, я нашла новую игрушку! — хвастается она, — давай-ка я научу тебя, как ею играть! С этими словами она проводит по моему запястью неведомо откуда взявшимся лезвием. Вода тут же окашивается рубиновым. — Правда, красиво? Резкая боль заглушает её слова в моем сознании, но сделать я ничего не могу, тело по-прежнему не повинуется мне. Так что мне остаётся лишь медленно истекать кровью, слыша заливистый смех маленькой бестии… *** Я прихожу в себя, прикованный наручниками к нарам. На секунду мне чудится, будто руки скованы за спиной рукавами смирительной рубашки, но открыв глаза, я вижу все те же серые стены моей камеры. Вокруг меня ни души, но не успеваю я порадоваться тишине и спокойствию, как кто-то начинает шевелиться у меня под боком. Из темноты выныривает милое личико. — Наконец-то ты проснулся! Я скучала, — шепчет она мне на ухо, — знаешь, мне ведь не с кем больше играть! Мне хочется сбежать отсюда, но я по-прежнему не могу ни пошевелиться, ни закричать. Все это напоминает страшный сон. Сон, в котором я нахожусь во власти этого красноволосого демона… Тем временем, Миледи достаёт новую игрушку. Это оказывается пистолет с пистонами. Такими обычно забавляются мальчишки, пугая воробьев и через чур впечатлительных старушек. — Я ещё не очень умею стрелять из него… — признается Миледи, вертя игрушку в ручёнках. На секунду дуло поворачивается ко мне, и в тот же миг тонкие пальчики нажимают на курок. Раздаётся выстрел, а затем я чувствую, как одежда на мне пропитывается чем-то горячим. Боли почти нет, лишь вязкая тьма медленно проглатывает меня… Последнее, что я вижу — ржавая стрелка настенных часов, что медленно тянется к цифре 10. «Время течёт вспять?» — успеваю подумать я, прежде чем с головой нырнуть во мрак. Меня пробуждает резкий свет из-за решетчатого окна. Каменный пол, заплесневелые стены моей камеры и огромные настенные часы, стрелки которых замерли на цифре 1. Это значит, что мне предстоит провести в заключении ещё один день. День, который никогда не кончится… *** — Сожалею, но мы ни чем не можем помочь, — сообщает доктор. Пожилая женщина горько плачет, уронив голову на больничную койку. На ней, опутанный проводами и трубками, лежит её сын. Вот уже который день он не приходит в себя. Виной всему — шприц, оставленный нерадивой медсестрой психиатрической клиники у койки буйного пациента… Мало кому известно, что творится в голове у психов, а если кому-то из них повезло ещё и впасть в кому… Порой сознание становится наихудшей тюрьмой.