Доминант

      Их отношения нельзя назвать простыми. В них не было ласки, тепла, нежностей. Лишь собственничество, эгоизм и неконтролируемая агрессия. Чуя всегда был зверски груб, часто срывался и ни разу не поинтересовался её мнением. Что и говорить, она была всего лишь его вещью, той, кем нужно обладать, рабыней, жертвой, недостойной ни любви, ни сострадания. И, когда привыкаешь к подобному пренебрежительному отношению к себе, оно кажется правильным. Треск ткани, впивающиеся в тело ногти, грубые руки. Шляпа Накахары Чуи давно привыкла к бессердечности своего хозяина.       Для Чуи она была дорогой сукой. Собственно, так он и выражался, когда речь заходила о стоимости шляпы. Шляпа понимала, что её хозяин страшно не любит тратиться, но разве она могла что-то поделать со своим ценником и алчным продавцом? К тому же, шляпа была, выражаясь фигурально, девственницей знатного рода Гуччи, так что в её качестве и невинности сомневаться не приходилось. В ней не побывала ещё ни одна лысая (или не совсем) головка! Шляпа этим очень гордилась. Да и… чем ещё может гордиться пустоголовая (полая), надменная красотка-шляпа высшего качества?       Честно говоря, шляпа страшно переживала по поводу своей невинности. Все её подруги в шляпном магазине посмеивались над ней, говоря, что у неё слишком высокий ценник, что всех её ровесниц давно уже разобрали, а она так и останется пылиться, пока не завянет. Они хвастались, сколько людей перемерило их за день, рассказывали о тепле чужих рук, о том, как больно, когда… натягивают в первый раз. Многие шляпы очень любили детей за... их малые размеры.       И вот появился Чуя. Шляпа млела под холодным взглядом этих злых синих глаз. Она хотела его. Хотела принадлежать ему. Хотела принять его в себя. Если бы шляпа умела течь, в данный момент в ней можно было бы утопить младенца.       Кто знал, в каком бедственном положении она окажется? Чуя уже не умел любить. Его жестокое сердце давно выгорело, истлело, в нём нет места для шляпы и её желаний. Он не мог к ней привязаться, даже если бы хотел этого. Он сжал тонкими пальцами её поля, и шляпа почувствовала то, что чувствует шляпа, когда сжимают её поля. Её тело будто снова прострочили иглой швейной машинки, будто она снова родилась, оказавшись в руке молодого человека.       Чуя не знал, (да и откуда он мог знать? Он же только о себе думает!) насколько важен процесс первой примерки для шляпы. Всё произошло так быстро, что следовало бы Чую назвать скорострелом, но тот, кто расскажет автору, как можно кончить головой, получит его большое человеческое «Больной ублюдок». Пальцы Чуи крепко сжимают поля шляпы. Рывок. И нечто большое и круглое входит в шляпу, застревает в ней и крутит её. Шляпа треснула по швам. Ей было очень стыдно. Точно так же стыдно и обычному человеку «треснуть» при ком-либо.       Она не нужна Чуе. Он бросает на неё злой взгляд, он ненавидит её, он использует другие шляпы у неё на глазах, но он её не выбрасывает — мешает жадность и собственничество. А шляпа уже устала изнывать от боли и невыносимого желания вновь ощутить в себе Чую. Ему плевать. Всегда плевать. А она — покорная и робкая рабыня, которой попользовались один раз и забыли о ней. Если бы Чуя узнал, какими смешанными чувствами терзается его шляпа, он бы охуел.       Она старалась спрыгнуть с полки на его голову, но на Чуе всё время в эти интимные моменты уже сидела другая развратная фетровая шлюха. Увы, но шляпа от Гуччи была слишком знатного происхождения, чтобы соглашаться на групповую носку. Зато она умела запугивать. Хвастаясь трещиной в своём интересном месте, она в красках расписывала, как и с какой жестокостью Чуя сделал это, вызывая у других, более наивных и пустоголовых, шляп отвращение. Стараясь избежать ярости свирепого доминанта, шляпы слетали с его головы, терялись и, замерзая где-то в трущобах Йокогамы, позволяя входить в себя крысам, тараканам и бездомному Ацуши (у него тоже есть потребности), радовались, что смогли избежать насилия.       И Чуя всё-таки надел её. Снизошёл до такой простой любезности, когда растерял все свои другие варианты, а на улице становилось холодно. Он очень боялся простудиться, а его шляпа, так долго изнывающая от томления, давно была готова. Желая порадовать хозяина, шляпа нежно обволакивала его голову, ласкала холодные ушки, шутливо нависала на глаза, заставляя и без того вспыльчивого Чую рвать и метать. Ей очень нравилось, когда его твёрдая, кудрявая голова проникала в сделанную им трещину…       И вот, такое порой случается со шляпами, у которых практически нет опыта в (с)ношении, Чуя наконец-то в ней застрял. Ткань так тесно сдавливала его череп, что очень скоро, помимо кашля и насмешек со стороны коллег в Мафии, Чуя получил ещё один подарок от робкой и девственной шляпы. Иными словами, к его простудифилису прибавился ещё и мигрениппер!       Безутешного Чую не смогли утешить даже врачи, острым скальпелем срезавшие с его головы треклятую шляпу. Более того, несчастного доминанта они разочаровали ещё и тем фактом, что раскрыли правду о некогда девственной шляпе. Её настоящие родители из фирмы Гуччи были приёмными! Узнав об этом, разрезанная надвое шляпа, казалось, готова была умереть от горя. У её родителей даже не было популярной брендовой марки, и сшилась шляпа на захудалом заводе иглой её настоящего отца-автоматической швейной машины, электрического алкоголика, породившего на свет немало шляп от разных кусков ткани.       Чуя бросил её, узнав об этом факте. А шляпу, потрепав напоследок в холодных руках, выбросил доктор, предавая её измученное скальпелем и недоноской тело куче мусора.