Нарисуй меня снова

Chord Overstreet — Hold On Я был ещё так юн, когда всё это произошло. Помню тот момент лишь обрывками, которые порой всплывают в моей памяти. Его образ будто сошёл с картины. Я был настолько сильно впечатлён им, что и по сей день просыпаюсь ночами в холодном поту, видя во сне, как он покидает меня. Мне было около пятнадцати. Ему на вид примерно двадцать четыре. Я сидел в своей комнате и делал проект по физике, но это не так важно. Важно то, что меня отвлёк зов мамы откуда-то с первого этажа, поэтому мне пришлось приостановить решение наисложнейших задач, чтобы спуститься вниз и узнать в чем же причина, по которой она отвлекла меня от работы. Преодолев расстояние от комнаты до гостиной, откуда, как мне показалось, доносились голоса, я встал в дверном проёме и вопросительно посмотрел на маму, ожидая ответа. Она заметила меня, попросила присесть на диван и, уходя на кухню, что-то быстро пробубнила. Я слышал, как она беседует с кем-то, но это меня не волновало. Если она позвала меня, значит нужно поскорее дождаться её и выслушать, иначе потом снова придется выслушивать эти недовольные речи. Расположившись поудобнее, я стал блуждать взглядом по комнате. Всё как обычно стояло на своих местах. Фотографии, свечи, цветы, они просто повсюду. Но мое внимание привлек дневник, что скромно лежал на журнальном столике. Он был тёмно-бордового цвета. На обложке красовались алые розы, которые придавали ему изящности. Толщина его была внушительной, и мне стало интересно, что же кроется под коркой. Но я не мог вот так запросто взять и посмотреть чужую вещь. Поэтому, не придумав ничего лучше, стал гадать, кому он мог принадлежать. Пока я прожигал взглядом этот дневник, то не заметил, как ко мне подсела незнакомая девушка. Она была одета в чёрное шёлковое платье, которое облегало ее стройную талию. Слащаво улыбнувшись, она представилась и стала без умолку о чем-то говорить. Я не вдавался в смысл ее слов, лишь изредка поддакивая. Через минуту, следом за этой девушкой, зашла мама. Она села в кресло и начала рассказывать мне о том, как долго и тесно они общаются. Мне было плевать. Я делал вид, что очень внимательно слушаю их, а сам продолжал изучать дневник. В правом нижнем углу, белой пастой, аккуратным почерком было выведено «Гарри Стайлс», а это означает, что он не принадлежит этой девушке. «Но кто же этот человек?» — мысленно спросил я у себя. И тут из кухни появился ответ на мой вопрос. Ответ под два метра роста с идеально уложенными каштановыми волосами. Он прошел мимо меня и сел рядом с Кендалл, вроде так она себя назвала. Все двигалось, будто в замедленной съёмке. Он повернулся в мою сторону и что-то спросил. Я был настолько поражен его красотой, что, скорее всего, потерял способность слышать. Готов поспорить, что он посчитал меня идиотом. На нём был пиджак в клетку. В таком же стиле были выполнены его брюки, и это не выглядело нелепо или глупо. Скорее наоборот, такое сочетание делало его неординарным и создавало впечатление того, что он сошёл со страниц глянцевого журнала. Белая рубашка с красно-синей окантовкой подчеркивала его молочного цвета кожу. Три серебряных кольца аккуратно обвивали его тонкие пальцы, и я уверен, что порядок, в котором они надеты, имеет некий смысл. Полностью, с ног до головы, он был прекрасен. Каждая его мелочь привлекала меня. Я почувствовал, как у меня предательски задрожали руки. Мне хотелось любоваться им вечно. Хотелось перемотать и заново посмотреть на то, как грациозно он брал бокал вина и делал большие глотки, опустошая его. Кадык опускался и поднимался, а после он облизывал губы, чтобы убрать оставшиеся после питья терпкие капли. За всё время, что я молча просидел в их обществе, я не сказал ни слова. Просто наблюдал за Гарри и старался вести себя как можно более непринужденно. Но когда мама с Кендалл покинули гостиную, чтобы посмотреть, не готов ли яблочный пирог, меня охватила паника. Я не знал что мне делать и говорить, поэтому отвёл взгляд и снова принялся сверлить дыру в дневнике. — Тебе так интересно, что в нём? — спросил он, указывая на журнальный столик, на котором лежало то, что интересовало меня весь вечер. Я кивнул головой в знак согласия и стал следить, как он в одно движение встал с дивана и взял дневник. Через секунду он уже сидел вплотную ко мне, и я чувствовал, как его нога касалась моей. Он открыл его, и я наклонился, чтобы посмотреть, но он резко развернул дневник в сторону и сказал: — Сиди и не шевелись! Я был в недоумении, но сделал то, что он мне велел. Вытащив из кармана пиджака простой карандаш, он принялся активно чиркать по странице дневника. Я не мог понять, что он делает, поэтому просто наблюдал за ним. Он плавно водил карандашом из стороны в сторону с максимально серьезным лицом. Я смотрел на него, когда он поднял на меня глаза и наши взгляды встретились. В тот момент я готов был умереть. Они были настолько совершенны, что я буквально тонул в них, хоть они и имели изумрудный оттенок, и это совсем не связано с океаном. Я никогда раньше не видел таких глаз и могу поклясться, что никогда не увижу снова. Они единственные в своём роде. Он снова обратил всё своё внимание на бумагу, а я был слишком смущён, чтобы извиниться за такое странное поведение. Вскоре он позвал меня. Мое имя из его уст звучало так же сладко, будто любовная серенада, что так мечтают услышать слащавые девчонки. Я повернулся к нему и замер. Он смотрел на меня, а я на его руки, которые держали развернутый дневник. На его странице красовался мой портрет. Я был шокирован таким мастерством. Все черты были точно прорисованы, и было просто не к чему придраться. Я словно бы смотрел на своё отражение, только в чёрно-белом варианте. Но я снова «набрал воды в рот» и сидел, то и дело переводя взгляд с портрета на Гарри и обратно. А он, не дождавшись моего ответа стал листать страницы одну за другой. На них я увидел ещё десяток других портретов разных людей. Они были так же идеально точно прорисованы, и я был восхищён его талантом. — Это так прекрасно! — всё, что смог сказать я. — Скажи это себе. — прошептал он, и я не понял, что он имел ввиду. После этой фразы он подскочил с места и направился к выходу. Взяв с собой сумочку Кендалл, он позвал её и велел собираться. Она вышла из кухни и непонимающе посмотрела на него. Он лишь злобно уставился в ответ и девушка, не став спорить, быстро попрощалась с мамой и мной, направляясь к двери. — Прости… — последнее, что я услышал от него. Он появился так же быстро, как и исчез. А я так и остался сидеть на диване с мыслью о том, почему он ушел. Или убежал. На следующий день я расспросил маму о Гарри. Оказалось, что он довольно известный художник и родился здесь, в Донкастере. Не так давно он перебрался в Лос-Анджелес и приехал сюда, чтобы навестить родителей и забрать свою невесту, которую он оставил тут на время презентации своих картин. Ею и была Кендалл, но я не понял этого сразу, потому что был отвлечен одним художником. Девушка обмолвилась о том, что скоро покидает город и переезжает в Лондон, поэтому мама решила пригласить ее с Гарри к нам в гости, чтобы устроить что-то вроде прощальных посиделок, а заодно и познакомиться с ее женихом. Как же мне хотелось увидеть его снова. Я постоянно бесился из-за того, что у него есть любимый человек. Меня съедало чувство ревности, хоть я даже толком и не знаком с ним. С того дня я постоянно задавался вопросом почему же он вот так вот покинул меня, не объяснившись. Шли дни, и я постепенно забывал о нем, но все же, иногда вспоминал о его глазах цвета свежей травы, переливающихся на свету волосах и приятном голосе, который я бы хотел услышать ещё хоть раз. Но у меня нет прав, чтобы внедряться в его жизнь. Я ему не нужен. Сейчас мне двадцать два, и каждые полгода я приезжаю в Лондон, чтобы увидеть его новые работы, прячась в толпе, чтобы остаться незамеченным. У него есть жена, и я не могу рушить эту рутину. Поэтому я сижу на последнем ряду зала и наблюдаю, как взрослый мужчина в красном костюме стоит на сцене с микрофоном и рассказывает о том, сколько усилий он приложил, чтобы воплотить задуманные идеи в реальность. У каждой его картины своя история, но все они бесценны. — Это так прекрасно, как и ты, — шепчу я и замечаю, как по щекам текут слёзы, — Гарри. Я был ещё так юн, когда Гарри Стайлс украл моё сердце.