Плохой полицейский

Вечером пятницы Учиха Саске разбирал накопившиеся за неделю документы. Показания свидетелей нумеровал и отправлял в особые папки, текущие отчеты подшивал и снабжал ярлычками, отдельные листочки с быстрыми набросками карты города и случайными телефонами копировал и переписывал в блокнот, а сами листы отправлял в шредер. Вытирал сухим кусочком замши полированный старый стол, расставлял ручки, сметал скрепки в коробочку. Выключал лампу, и его кабинет погружался в полумрак. Отглаженная форма и вечером сидела на Саске точно так же, как и утром, но он все же останавливался перед зеркалом и умудрялся найти помятости. Морщился, но времени переодеться уже не было. Месса начиналась ровно в восемь. Саске успевал по пути перехватить что-нибудь из автоокошка известной сети быстрого питания, и с неудовольствием съедал безвкусную горячую булку прямо за рулем. Хидан и его проповеди ломали привычный распорядок жизни Саске, и все это: мятую форму и хреновую еду за рулем, Саске мысленно записывал на его счет. На счету Хидана висели куда более крупные грехи – в кабинете Саске, в сейфе, запертом под личным его кодом, хранилась папка с материалами дела о религиозных убийствах, совершенных с особой жестокостью. Убийства волновали Саске меньше, чем мятая форма, а вот Хидан утверждал, что, если бы не эта папка, он пустил бы Учиху на фарш, а потом скормил бы его бродячим собакам. Саске никак не реагировал на эти заявления. Он знал, что Хидан думает на самом деле. Складывая вчетверо пакетик от горячей булочки, Саске уверенно вел машину, придерживая руль одной рукой, и думал: есть вещи объяснимые и необъяснимые. К необъяснимым относилось то, что Хидан, лишенный возможности приносить жертвы, покрывался зияющими гнойными ранами. Саске читал о стигматах, и если это были они, то явно не божественного происхождения. То, что проделывало дыры в Хидане, обладало не только нечеловеческой силой, но и отличалось крайней нечистоплотностью. Месяц без жертвоприношения – и Хидана начнут жрать черви. Видимо, Хидана такое развитие событий не устраивало, иначе он давно бы прикончил Саске в одно из его посещений, но угрозы оставались только угрозами: исчезни Учиха, и вскроют его сейф. Вскроют сейф – и Хидан скончается до суда, изъеденный язвами, в каждую из которых легко помещался его собственный кулак. Кто бы ни был его богом, но он отличался крайним пофигизмом по отношению к своим жрецам. Саске оставил свою машину далеко за пределами огороженной территории бывшего завода – так, чтобы ее не было видно с дороги. Он без труда нашел прореху в провисшей проволочной сетке и пошел по узкой тропинке, расчищенной между нагромождениями железного лома. Под скомканными грудами металла скопились зеленоватые гнойные лужицы. Здание завода возвышалось на толстой бетонной подушке фундамента. Ржавые красные разводы пузырились. Краска опадала со стен, как кожа с прокаженного. Здание молчало. Саске толкнул дверь – она отодвинулась, как услужливый дворецкий. Сверху замигали огоньки камер, но ничего не произошло. Пришел коп – значит, надо. Если не надо, то он просто отсюда уже не уйдет. Саске приходил сюда не раз и не два, поэтому не обратил внимания на камеры, а пошел вперед, по лабиринтам замерших станков и конвейерных лент. Он хорошо помнил дорогу, и быстро нашел спуск на цокольный этаж, ранее бывший складом, а теперь ставший церковью. Церковью – потому, что на стенах были намалеваны грубые каббалистические знаки, а на усыпанном битым стеклом и гвоздями полу вечерами в пятницу валялись исступленные фанатики новой веры. Саске раздражало и то, и другое. Неизвестно, чем изначально были нарисованы знаки, но теперь казалось, что подсохшим дерьмом; а клубок окровавленных воющих тел под ногами тоже выходил за рамки представлений Саске о порядочном поведении. В конце зала, на подъятом вверх боком поставленном станке, покрытом черной тканью, торчал Хидан, воздевший руки куда-то к потолку. Саске с ходу определил – адепт гашеный в хлам. Хидан по-трезвому мессы не проводил, но на этот раз еле держался на ногах. Голубоватые тонкие веки дрожали, тонкие губы двигались медленно, неуверенно. Обнаженный, хорошей лепки торс Хидана блестел от пота. Его кожа дышала ровно, затуманенная влажной дымкой, она смотрелась, как мокрая бронза. Саске обогнул комок из вопящих голых тел, потеющих куда как менее эротично, и пристроился в уголке, подальше от исступленных фанатиков. Хидан сбросил руки вниз, не открывая глаз, сообщил: - Не только мы желаем настоящей свободы. Не только мы считаем, что удел слабых – носить ошейники, а сильных – пристегивать цепи. Голос у него звучал ровно, сильно. Саске нравилось, что он не надсаживается, как большинство сектантских жрецов. - К нам сегодня за избавлением пришел плохой полицейский. Вот падла-то, а. Хидан открыл глаза и безошибочно указал взглядом на Саске. - Чего хочется плохому полицейскому? Носить ошейник власти или пристегнуть цепь к чужому? Саске хотелось погладить форму и выблевать ту булку. - Выбирай, - ласково сказал Хидан, и Саске вдруг понял, что возня в зале прекратилась. На него смотрели десятки воспаленных глаз. Никто больше не корчился на стекле и лезвиях. Окровавленные грязные тела вытянулись столбиками, как суслики возле нор, и он рассмотрел висящий между ног одного из них надорванный сморщенный член, похожий на шоколадную конфету с густой вишневой начинкой. Как он живет, мелькнуло в голове у Саске. Это же невозможно. Дальше думать было некогда. Саске вытянул из кобуры пистолет и поверх мокрых голов направил его на Хидана. - Ослабь им цепочку, - негромко сказал он. – Иначе следующей службой будет заупокойная. - Дадим ему время, - мягко сказал Хидан, как ни в чем не бывало, продолжая проповедь. – Время осознать свои желания… Толпа распалась. Саске невольно перевел дыхание. Он дослушал проповедь, так и стоя в углу. Хидан довел свои логические измышления до конца, выдал беснующемуся народу реквизит – шипастые грязные ошейники и толстые ржавые цепи, и зашагал к выходу, брезгливо обходя свою паству. - Заебали, сил нет, - поделился он, садясь в машину Саске. От него пахло виски и одеколоном. - Да, публика у тебя неуравновешенная, - согласился Саске. – Куда ты их сваливаешь? - У завода своя канализационная система, - ответил Хидан. – Она отрезана от городской, и ведет куда-то в болото. Я там решетку снял – жертвы прибывают прямо по назначению. - Тонут? – спросил Саске. - Ну… - Хидан задумался. – Парочка где-то застряла, но я в это дерьмо не полезу. Остальные тонут как миленькие. - Я там видел парня с оторванными яйцами, - помолчав, сказал Саске. – Он-то как живет? Хидан прикусил кончик ароматной сигариллы, сжал тонкие губы. - Остановись здесь… Гель для волос куплю. Саске согласно кивнул. Маленький освещенный магазинчик плыл на них из темноты, словно детский кораблик. - Пока в зале Дзясин, - сказал Хидан, выбираясь из машины, - никто из них не умрет. Они умирают, когда он уходит. Он хлопнул дверцей, но прищемил уголок своего длинного плаща и остановился. Подергал плащ рукой. Саске нагнулся и снова открыл дверцу. - Вот так, - сказал Хидан. Его бледное лицо и светлые глаза светились в темноте. Первым делом, оказавшись дома, Саске отправился в душ. Он знал, что Хидан в его отсутствие заглянет в бар и выжрет стакан коллекционного коньяка, а потом зажрет мандарином из декоративной кухонной корзинки. Знал, как и то, что он будет торчать в душе час с лишним, смывая с себя все, что могло бы напомнить о мессе, а выйдет абсолютно голым, с уже припухшим в ожидании членом. Саске наклонил голову, прижался лбом к ледяному кафелю. Пусть вода льется сама по себе. Вода лилась, теплыми пальцами обнимая его затылок, шею и плечи. - Долго, блядь. – Хидан ударил в дверь. Саске сплюнул в сток, закрутил краны и вышел, вытирая голову маленьким жестким полотенцем. Хидан полулежал в кресле, качая в руке стакан, в котором плескались остатки коньяка. Он медленным спокойным взглядом оценил тело Саске, но ничего не сказал, поднялся и пропал за дверью. Снова зашумела вода. Саске нашел на столе оставленные Хиданом сигариллы и закурил, глядя за окно. Его дом находился на окраине – за ним начиналась рваная щетка леса, а еще дальше чернели те самые болота. Дым от сигариллы льнул к прохладному стеклу. Саске потрогал его пальцами. Дым отпрянул, но вернулся обратно, потянулся вверх, как языческое курение. Саске стало скучно. Он вспомнил о необходимой части ритуала и вытащил из встроенного шкафа рулон плотного полиэтилена. Полиэтилен этот он аккуратно раскатал по черному ковролину, кладя его внахлест, не пропуская ни щелки; потом накрыл кожаные низкие кресла, столик с белой лампой, барную стойку и подоконник. - Ты хреновый коп, Саске, - сказал Хидан, выходя из душа. В руке у него был пустой стакан. – Чего-то в тебе не хватает. - Я отличный коп, - ответил Саске, кнопками закрепляя полиэтилен на двери. – Из всех полицейских города только я смог найти твою милую контору. - И не поспоришь, - ухмыльнулся Хидан, укладываясь на пол. Полиэтилен под ним дернулся и заскользил. Саске закрепил последнюю кнопку, вернулся к столу. Под его пальцами поддалось и ушло вниз потайное дно выдвижного ящика. Из открывшейся ниши Саске достал пять заточенных железных кольев и короткую металлическую цепь. Колья Саске уложил у виска Хидана. Тот повернул голову и посмотрел на них. - Их стало больше, - ответил Саске на невысказанный вопрос. Короткой цепью он обернул шею Хидана, осторожно поддержав его под затылок. Свободное кольцо пристегнул к ножке барной стойки. - Ну что… - сказал Саске, наклоняясь к лицу Хидана. – Зови своего Дзясина. Я хочу, чтобы ты остался жив. Хидан прикрыл глаза. Под тонкими веками забегали выпуклые глазные яблоки. Губы его шевельнулись. Саске наклонился ниже. Он сидел, держа голову Хидана на своих коленях. Смазанные гелем влажные волосы приятно щекотали его член. - Начали… Хидан еле заметным движением показал – да. Первый кол Саске вбил в незащищенное мягкое местечко между ключицей и плечом. Тонкая гладкая кожа натянулась, истончилась и лопнула, словно перезревший абрикос. Вокруг острия вскипела кровавая пена, полупрозрачные алые пузыри поползли вверх, как грибы в ускоренной съемке. В глубине тела что-то хрустнуло, и кровь полилась потоком. Хидан захрипел. Кровавая полоса проявилась на его губах – будто кто-то невидимый провел влажной кистью. Саске выпрямился, опираясь на колени. Его член качнулся и тоже поднялся, нависая над искаженным лицом Хидана. Цепь звякнула – на шее Хидана вздулись жилы. Три тонких ручейка полились по полиэтилену и устремились куда-то под кресло. Между сведенных от боли ног Хидана закачались припухшие гладко выбритые яйца, нежные комочки в тонких мешочках кожи. Его член набух, но головка все еще пряталась. Вторым колом Саске воспользовался как рычагом, чтобы выбить из раны первый. Хидан не кричал – Саске давно знал, что он не способен орать и вопить, но дыхание его стало жестким, словно легкие набили опилками. Вместе с острием первого на пол выпал мясной розовеющий кусок с толстой странной прожилкой. Саске подумал, поднял этот кусок и умял его назад в пузырящуюся горячую рану. Цепь снова натянулась. Хидан выгнулся, ловя ртом воздух – губы у него посинели. - Не задохнись, - сказал Саске, пальцами ощупывая развороченную плоть. Вторую руку он запустил между ног Хидана, миновав член и яйца, добрался до хорошо знакомой ему дырки, в которую без проблем и с ходу помещался палец, а потом два. Саске ощупывал Хидана изнутри, как потрошеную курицу, которую стоит начинить овощами, проверял, все ли так, как было оставлено месяц назад. Это было важно. Саске был брезглив и не стал бы пользоваться телом Хидана после кого-то еще. - Что у нас еще… - сказал Саске, переворачивая Хидана на живот. Цепь зазвенела и натянулась до предела. Ресурс был отработан – с этой минуты у Хидана оставалось все меньше времени – цепь душила его. Саске собрал остальные колья, посмотрел на покрытую испариной спину Хидана и прицельно ударил железным острием в напряженный беззащитный бок. Вторым – ближе к позвоночнику, третьим – ниже лопатки. Хидан молчал. Он уже не опирался на руки, а лежал лицом вниз на мокром полиэтилене, в складках которого собрались липкие кровавые лужицы. Уложенные гелем светлые волосы превратились в бурые сосульки. За вбитые в его тело колья Саске взялся, как за рычаги. Притиснул к своему члену раскрытую мокрую задницу и толкнулся головкой туда, где сопротивление было меньше всего. Анус Хидана жадно втянул его член внутрь – обтянул, как восковый горячий презерватив, и быстрыми движениями принялся заковывать в кольца – как шлюха, пропускающая член в свою глотку. Частые, злобные, как укусы, импульсы удовольствия, вогнали Саске в экстаз. Он хватался руками то за один, то за другой кол, вбитый в тело Хидана, пользуясь ими, как регуляторами удовольствия – когда Хидану было больно, он сжимался, когда он получал короткую передышку, его сознание пыталось покинуть владельца, и тело расслаблялось. Длинные клейкие струйки крови взлетали в воздух, и, словно осенняя паутина, облепляли тело Саске – его плечи, торс, напряженный живот и сильные руки. Горячие капли попали в глаза, обожгли губы. Черные, недавно отмытые волосы превратились в окровавленные лоскуты. Хидан лежал под ним, словно расколотая античная статуя. Крепкая хватка цепи разлила синеву по его лицу и ногтям, которые в полумраке казались черными. - Чего хочется… хорошему… полицейскому? – через силу, через ненависть и удовольствие, выговорил Саске на ухо обездвиженному Хидану. И сам ответил на свой вопрос, последний раз вбив член в собравшийся в непробиваемую ловушку крепкий анус. Оргазм выпил его до полного опустошения. Все, что в Саске было живого, вылилось со спермой. Он отвалился от окровавленного тела, угодив затылком в неглубокую теплую лужицу, раскинул руки и закрыл глаза. Тук-тук-стук-тук. Сердце билось, торопясь разогнать адреналин по органам и клеткам. Больше ничего не было. Только билось сердце. Хидан с трудом повернулся на бок, освободившись от давления цепи, дотянулся до валяющейся рядом пачки, черными страшными губами вытянул из нее сигарету и произнес благодарственную молитву. Саске спал. Проснулся Саске от жгучей разъедающей боли, насквозь прогрызшей его запястья. С трудом разлепив ресницы, покрытые запекшейся кровью, Саске опустил взгляд и увидел сквозь колыхающуюся дымку: глубокие гнойные язвы на своих руках. В грязных ямах скопилась зеленоватая жидкость, похожая на лужицы под металлическим ломом на территории завода. Еще одна язва копила силы у колена – чудовищный нарыв, сине-желтый, готовый вот-вот лопнуть. - Ну что, - сказал Хидан, оказавшийся рядом с разноцветной метелочкой в руках. Вокруг его голой задницы был повязан кокетливый кружевной фартучек. – Добро пожаловать в мой мир, плохой полицейский. Дзясину ты понравился.