На краю

Родители пришли бы в ужас, если узнали, что он любит бывать у Края и часто именно здесь ищет уединения. Как-то раз, еще совсем ребенком, он прибежал сюда, обидевшись за что-то на мать. Она нашла его в тот момент, когда он карабкался на стену, обдирая пальцы о неровную кладку. Конечно, у него и в мыслях не было прыгать вниз, просто обида застилала глаза злыми слезами, и хотелось сделать что-то недозволенное, за что потом наверняка накажут, и вот тогда уже можно будет рассердиться на родителей всерьез и надолго. Он до сих пор помнит, как мама смотрела на него полными ужаса глазами и дрожащим голосом умоляла спуститься, и как потом несла его домой через парк, крепко прижав к себе, и плакала от пережитого страха… С тех пор он старался никогда так не пугать и не расстраивать ее. Здесь вовсе не опасно – стена в этом месте достает ему до плеча, но все равно лучше никому не знать о том, что он приходит сюда каждый день. Но именно сюда он прибегал в детстве, чтобы подумать и помечтать, и именно здесь, глядя на открывающийся отсюда прекрасный и величественный вид, всегда обретал душевный покой и находил нужные ответы. Он стоит перед стеной и смотрит на простирающееся перед ним необъятное сиреневое небо, подсвеченное темно-красным диском закатного солнца. На уходящую вдаль до самого горизонта цепочку островов, соединенных нитями канатных дорог и колышущуюся темную толщу облаков внизу. Интересно, что там, за этой непроглядной пеленой? И если вдруг… ну всякое же может случиться, правда? – залезешь на стену и нечаянно сорвешься вниз, то сколько будешь лететь? И как умрешь – разобьешься о скалы острова или о безжизненную твердь Наземья? Или сердце просто разорвется от страха еще в полете, ведь Наземье очень-очень далеко… Он так пугается собственных мыслей, что чувствует легкое головокружение. Ему кажется, что стена, которая стоит здесь уже сотни лет, качается от каждого дуновения ветра. А тут еще темная тень неожиданно выныривает из облачной массы и, заложив крутой вираж, мчится на восток. Дорк – высокогорная хищная птица, которой всегда пугают малышей. «Вот прилетит черный дорк и заберет тебя, такого непослушного!» И хоть на самом деле дорки опасаются людей и редко приближаются к ним, выглядят они и правда устрашающе – громадные, с блестящими черными перьями и острыми загнутыми клювами. Как они не боятся летать в облаках, ведь там наверняка темно и ничего не видно! А интересно, как глубоко они могут опускаться вниз? Может, они даже видят Наземье своими зоркими глазами… А может, даже долетают до него! Вот бы ему, Рин-Таалю родиться бесстрашной птицей, носиться над облаками наперегонки с братьями, устраивать большие уютные гнезда в расселинах скал и самому выбирать себе пару – одну и на всю жизнь… Как глупо! Он смеется над собственными детскими грезами, хотя на душе у него почему-то невесело, да что смешного в том, что человек мечтает уметь летать?.. Но он не родился птицей. Он родился таго. Исключительно редким созданием. Гордостью и надеждой родителей. И единственные крылья, которые положены ему судьбой, очень скоро будут нарисованы на его спине, как знак того, что он вырос и покидает родительский дом. Но улетит он на них не дальше дома своего будущего супруга. Его свадьба состоится очень скоро. Уже вовсю идут приготовления, дом начищают до блеска, доводят до совершенства и без того идеальные газоны, клумбы и кусты в саду… Рину кажется, он вернулся в детство. Все в доме прыгают вокруг него и ловят на лету любое его желание. Новую книгу самого модного писателя Архипелага доставляют на следующий же день, стоит ему лишь упомянуть о ней. Только одно его слово, и повариха спешно стряпает его любимый десерт из козьего молока и ранних ягод, слуги готовят ванну с редкими маслами, а молодой помощник садовника бросает ножницы, которыми подрезает кусты и бежит с молодым господином на лужайку перед домом, потому что тому захотелось поиграть в мяч… Однако, когда он просит разрешения съездить на соседний остров и навестить сестру, то получает отказ. А ведь он ни разу не видел Лей за все три года, что провел в закрытой школе, и даже не знаком с маленьким племянником! Да туда и ехать-то по канатной дороге всего несколько минут, и в сопровождение он обещал взять чуть ли не весь штат прислуги! Но отец даже не снизошел до обсуждения, а мать мягко сказала: - Нет, Рин, тебе не стоит сейчас уезжать из дома. А Лей все равно приедет на свадьбу, и привезет малыша, так что вы очень скоро увидитесь. …Его готовили к этому дню с самого рождения, как к главному событию его жизни, но сейчас, видя всю эту суету вокруг, он чувствует только противное нытье в груди и еще непонятную тоску, будто уже скучает по чему-то, очень дорогому его сердцу, но уже утраченному навеки. Поэтому и сбегает к Краю и часами смотрит вдаль, на необъятное сиреневое небо и темные облака под своими ногами… *** Дом встречает его еще большим переполохом. С недоумением он оглядывается на снующих по коридорам возбужденных слуг и слышит, как с кухни раздается гневный бас поварихи: - А мне что с того, что он прибыл без предупреждения?! Праздничный ужин нужно планировать заранее, а не стряпать вот так, наспех! Да, да, пусть госпожа сама придет ко мне, я скажу ей это лично! Рин ловит за рукав пробегающего мимо мальчишку из домашней прислуги и спрашивает, что стряслось. - Как, вы еще не знаете?! У нас гость – ваш дядя, господин Кир-Хайран. Слуги говорят, он только что вернулся из этой самой… экс…педиции! Но только по-моему это все вранье, нету никаких экспедиций! Как можно спускаться к Наземью? Ваши родители в панике, все и так заняты подготовкой к свадьбе, а тут еще неожиданный гость свалился на голову! Слышали, как бушует Иттури? Ей велели приготовить праздничный ужин! Все это слуга выпаливает на одном дыхании и бежит дальше, а Рин стоит на месте, переваривая новость. Кир-Хайран. Дядя Кир… Обрывочные воспоминания из далекого детства… В небе горит ослепительное солнце, яркая зелень травы режет глаза. Молодой красивый улыбчивый парень с возгласом «Ах, какой очаровашка мой милый племянник!» подбрасывает его высоко вверх. Ему кажется, что он летит в самое небо, и в груди сладко замирает, и он смотрит на незнакомца сверху вниз, и ему радостно и немного страшно, и совершенно непонятно, почему мама кричит красивому парню, чтобы он немедленно прекратил и опустил Рина вниз. Оказавшись на земле, он уже собирается зареветь от горькой обиды, но парень опускается перед ним на корточки и легонько щиплет за нос. «Еще увидимся, красавчик!». И глаза его горят травяной зеленью, и Рину кажется, что весь мир отражается в них… …Рин находит все общество в гостиной. Мать и отец сидят в глубоких, обитых пурпурным шелком, креслах, в их руках длинные бокалы с рубиново-красным вином. А напротив, на длинном диване, в непринужденной позе расположился сам неожиданный гость – легендарный Кир-Хайран, двоюродный брат его матери. Позор и гордость семьи в одном лице. Художник и исследователь, бунтарь и сорвиголова, обросший слухами один загадочнее другого, уже много лет не подающий о себе никаких вестей, истративший все свое состояние на экспедиции не куда-нибудь, а к самому Наземью... Самый красивый мужчина, из всех, что встречал Рин-Тааль за свою недолгую жизнь… Он чувствует, как обжигающая волна румянца стремительно заливает его щеки и уши, и он совершенно ничего не может с ней поделать. Он был бы рад сбежать, перевести дух и собраться с мыслями, но уже поздно – его заметили. - Рин, сынок! – восклицает мама. – Посмотри, кто к нам приехал. Ты помнишь дядю Кира? Мать улыбается, и, кажется, вполне искренне рада гостю, отец же насуплен и хмур, но это его обычное состояние, поэтому не очень понятно, является ли нежданный визитер причиной его недовольства. - Здравствуйте, господин, - вежливо склонив голову, как подобает молодому незамужнему таго, говорит Рин. На самом деле он даже рад, что этикет требует от него быть скромным и незаметным, ведь так легче скрыть смущение. Но со знаменитым родственником этот номер не проходит. В одно мгновение он оказывается рядом с Рином, бесцеремонно треплет его по волосам, хватает за подбородок и рассматривает, даже не пытаясь скрыть живой интерес. Его пальцы теплые и чуть загрубевшие, а глаза горят той самой ослепительной зеленью, которую Рин помнит с детства. - Красавчик! – восхищенно восклицает дядя. – Клянусь, это самый красивый таго, из всех, что мне довелось видеть! Рин краснеет еще больше, ему кажется, что у него уже покраснели даже плечи и спина, и если так пойдет, то вскоре он станет похож на спелый плод томпра, ну, или попросту хлопнется в обморок как девчонка от волнения и стыда. С ним еще никто и никогда не разговаривал вот так! - Кузен… Мама укоризненно качает головой, прикрыв ладонью глаза, а отец хоть и молчит, но хмурится еще больше и залпом допивает свое вино, что говорит о крайней степени раздражения. Он явно не в восторге от манер внезапно объявившегося родственника. - Спасибо, господин, - тихо шепчет Рин, ведь полагается же что-то сказать в ответ на комплимент! - Что-что? Как ты меня там назвал? – хохочет дядя. – Ты это брось. Мы – родственники, и если уж на то пошло, я не такой уж и старый! Так что называй меня по первому имени, я настаиваю. Понятно? - Да… Кир, - неуверенно произносит Рин. Ведь и правда, дядя старше его лет на пятнадцать, а может, и того меньше. Но он кажется таким взрослым, таким сильным и независимым, словно их разделяют десятилетия. Рин больше чем когда-либо чувствует себя глупым неопытным мальчишкой и от этого совсем смущается. - Ну, вот и отлично, будем знакомы, Рин! И дядя жмет ему руку. Позабыв обо всяком этикете, Рин в недоумении открывает рот. Это первое рукопожатие в его жизни! Его чмокали в щечку и лоб, обнимали, случалось, даже целовали руки, но вот так, по-настоящему, по-мужски… Пальцы у Кира сильные и горячие. Рину почти больно, но куда больше, чем боль его пугает странное ощущение в груди и животе, будто кто-то разжигает там крохотный костер. Он осторожно высвобождает ладонь из захвата и вымученно улыбается. - Значит, я поспел прямо к свадьбе? – спрашивает Кир-Хайран, отпустив, наконец, смущенного племянника. – Это приятно. Хотя я вроде как и незваный гость… - Тебя не звали, потому что никто не знал, куда отправлять приглашение, - ворчит отец. - Да, с этим бы вышла неувязка! – смеется в ответ дядя. – К Наземью нечасто спускают почтовые корзины. Отец кривится, а мать делает такое несчастное лицо, что Рину становится ее почти жалко. - Ах, да, как я мог забыть, - подчеркнуто любезно произносит Кир-Хайран. - Мой свояк из тех людей, кто считает, что за пределами Архипелага нет никакой жизни. - Мой отец считал, что за пределами этого острова нет никакой жизни, и ни разу не покидал его! И надо сказать, прекрасно обходился! – парирует отец. - Ну, в таком случае, ты просто непростительно прогрессивен, - язвит в ответ дядя. - Пожалуйста, перестаньте! - просит мать. - За пределами островов есть жизнь, – твердо говорит Кир. - Кучка полуголых необразованных дикарей – это не жизнь. - Эти полуголые необразованные дикари заслуживают куда большего уважения, чем многие граждане Архипелага. Они вынуждены выживать в таких условиях, которых вам даже не дано вообразить. Они трудятся с утра до вечера, чтобы обеспечить себя и своих детей пищей и кровом, чтобы защищать свои семьи от опасностей, вам неведомых, и они преуспели в этом! И не вам, разнеженным снобам, говорить о них с таким высокомерием и пренебрежением! - Пожалуйста! – почти стонет мать, пытаясь утихомирить спорщиков. Они внимают ее мольбам, и ссора, готовая вот-вот разгореться, сходит на нет. А вскоре уже приглашают к ужину, а за ним по традиции принято беседовать только о приятных вещах. Родители и гость мирно вспоминают детство и юность, мама рассказывает все новости о родственниках, Кир – о своей предстоящей выставке на центральных островах. Они говорят о погоде и урожае, и уж точно беседа не может не коснуться предстоящей свадьбы. - Кстати, а почему вы так рано отдаете его замуж? Он же только что закончил учебу, и даже не успел насладиться свободой. Ручаюсь, что кроме этого дома, да стен школы, где наверняка его не пускали гулять дальше садовой ограды, мальчишка ничего в жизни не видел! - Вовсе не рано, - возражает мать. – Даже наоборот, мы несколько затянули с церемонией. Мальчики его возраста уже вовсю нянчат первенцев! - И чего такого он не видел в жизни, без чего ему не обойтись? – жестко спрашивает отец. - Да разве мало есть на что посмотреть, даже в пределах Архипелага… - Ты опять?! - Все, я молчу. Если Рин сам хочет этого, и если его будущий супруг достоин такого прекрасного юноши… Кстати, я надеюсь, он достоин? - Его будущий супруг очень уважаемый и влиятельный гражданин Архипелага, - гордо произносит отец. - И богатый? - Разумеется! - Ну, тогда я совершенно спокоен. Кир откидывается на спинку стула и бросает короткий пронзительный взгляд на Рина, отчего того снова обдает жаром от макушки до пят. *** Когда ужин, ставший для Рин-Тааля сущей мукой, наконец, заканчивается, он вежливо просит разрешения удалиться в свою комнату и легкой тенью выскальзывает из гостиной. Но как только он оказывается один, ноги сами несут его прочь из дома - через лужайку и погрузившийся в лиловые сумерки парк, к стене, единственному месту, где он может побыть в одиночестве. Он смотрит на темнеющее фиолетовое небо, россыпь звезд, зыбкую лунную дорожку на черной поверхности облаков. Теплый ветер треплет его короткие светлые волосы и легкий шелк рубашки, обдувает разгоряченное лицо, успокаивая и приводя в порядок сбивчивые мысли. Ему опять кажется, что каменная твердь качается и неведомой силой тянет его за собой, что еще немного, и он сорвется вниз… и полетит. Но почему-то ему совсем не страшно. Только щемит в груди от непонятной печали, и почему-то трудно дышать. - Красиво здесь, - вдруг слышит Рин позади себя. От неожиданности он слишком резко оборачивается и чуть ни падает, запутавшись в длинных полах своей одежды. Но сильные руки вовремя подхватывают его. - Испугал? Прости, - Кир аккуратно ставит его на место, но там, где его ладони касались кожи, нестерпимо жжет даже сквозь ткань, и Рин уповает лишь на то, что дядя не успел почувствовать, как бешено колотится его сердце. - Ничего, я не испугался, - тихо говорит он, потупившись. - Я тоже любил бывать здесь. Я ведь часто гостил в этом доме. Обойди хоть весь остров, лучшего вида не найдешь. А знаешь, что если хорошо приглядеться, отсюда можно увидеть самый дальний остров Архипелага? - он слегка приобнимает Рина и указывает на убегающую в подсвеченный лунным светом сумрак цепочку островов. Рин изо всех сил вглядывается в даль, так, что глаза начинают слезиться, а дядя смеется и опять треплет его по волосам. - Не ночью, конечно! Утром… И Рину опять мучительно неловко из-за своего простодушия и неопытности. И еще из-за того, что Кир вот так ерошит ему волосы, словно ребенку. Хотя, по сравнению со взрослым родственником он и есть несмышленый мальчишка, к тому же тот выше его на целую голову… Рин уже начинает жалеть, что пришел сюда, страстно хочет сбежать и подбирает вежливые слова для извинений… - У тебя странная прическа для таго, - вдруг говорит Кир-Хайран, снова проводя ладонью по его волосам, но на этот раз осторожно, задевая их лишь кончиками пальцев. Рин всегда стригся коротко, убеждая себя и других, что так ему гораздо удобнее, в то время как большинство таго не отрезают волосы с рождения, и к свадьбе у них отрастают гривы по пояс. Рин невысок, изящен, хрупок и белокож, как все таго, и ему кажется, что с длинными, да еще светлыми и вьющимися волосами он будет окончательно похож на девчонку, а ему так хочется выглядеть мужчиной! Не исключено, что будущий супруг запретит ему стричься, вот он и использует последние дни свободы, чтобы поступать по-своему. - Мне так больше нравится, - тихо говорит он. - Да. Я понимаю. Что это значит? Рину и правда идет его прическа? Или дядя разгадал его истинные мотивы? В таком случае, он единственный, кому это удалось. И это так странно, что даже немного пугает… Какое-то время они молчат, а потом Рин набирается храбрости и задает вопрос, который не дает ему покоя: - А это правда?.. Там на самом деле живут… люди? - Там? - Ну… там. Внизу. - Наземье, Рин. Наземье. Не бойся этого слова. - Я не боюсь! - Хорошо. Я вижу. Да, живут. Их не очень много, и не все они охотно идут с нами на контакт. Но они не так уж и отличаются от нас. А кое в чем даже превосходят. - Как же они там оказались? - Кто знает… Есть несколько версий. Вам не рассказывали в школе? - Нет. Нас такому не учили… - А чему же вас учили? - Этикету, пению и танцам, домоводству… ну, еще всякому разному, что должен знать и уметь таго… - И чем бы вам помешало знание истории собственного мира?.. Хотя, если большинство людей, вроде твоего отца, вообще отрицают существование разумной жизни вне Архипелага, то чего ждать от школьной программы? - Я не знаю, может быть, в обычных школах все по-другому. - Да, понимаю. У тебя была необычная школа. Ты ведь и сам необычный. Кир-Хайран смотрит странно, и говорит странно, и Рин никак не может распознать, что в его голосе – насмешка, сочувствие или восхищение? С ужасом он понимает, что сейчас разревется, сам не зная от чего. Он чувствует, как слезы собираются где-то в груди, потом поднимаются наверх сквозь судорожно сжатое горло, и вот уже от них противно щиплет в носу. - Пойдем в дом, Рин, уже поздно, - Кир-Хайран разворачивается и уходит в темноту неосвещенной аллеи. Рин без возражений семенит следом, потому что ослушаться старшего родственника даже не приходит ему в голову. - А такие, как я, там есть? – внезапно спрашивает он, и сам пугается своей храбрости. Он ждет ответа и не знает, что хочет услышать. Испытает ли он облегчение, если ему скажут, что там, внизу, тоже есть таго – мужчины, способные зачинать и вынашивать детей? И родители так же шумно празднуют их рождение, балуют и лелеют их как хрупкие цветы в оранжерее, стараются дать хорошее образование, а потом долго и тщательно выбирают им будущих супругов, при этом, даже не спрашивая, чего хотят они сами… Или же он совсем потерял разум и ждет, что дядя ответит ему: «Нет, ты такой один, и здесь и там, во всем обитаемом мире»… Кир-Хайран останавливается и поворачивается к нему. - Есть. Но очень мало. Вы большая редкость, в обоих мирах… И тут Рин-Тааль едва не проговаривается о том, что больше всего на свете хотел бы родиться обычным парнем, что не задумываясь, променял бы свою исключительность и будущую роскошную жизнь на свободу и возможность самому выбирать свою судьбу… Но он вовремя прикусывает язык, а дядя, если и замечает что-то, то не подает вида. Вместо этого он говорит: - Я расскажу тебе. Не сегодня, потом. Если захочешь… - Что? – растерянно переспрашивает Рин. - Что расскажете? - О том, как появились люди - там, внизу. - Да! Я хочу, очень! – горячо восклицает Рин, но Кир-Хайран снова отворачивается от него и быстро идет к дому. - Спокойной ночи, племянник, - улыбается он, когда они подходят к парадной лестнице. И Рину кажется, что сейчас он ущипнет его за нос, как делал это много лет назад. Но он только машет рукой и исчезает в дверях. А Рин остается один, в ночной тишине, под чернильным небом, расшитым желтыми бусинами звезд, таким знакомым и таким привычным... - Спокойной ночи, - шепчет он так тихо, что даже сам себя едва слышит. *** Полночи ворочаясь и сбивая простыни в беспокойном и тягостном полусне, полном неясных тревожных голосов и образов, он просыпается раньше обычного и чувствует себя совершенно разбитым. Он долго лежит на спине, заложив руки за голову, смотрит, как комната постепенно заполняется бледно-сиреневым утренним светом и думает о своей жизни… Такие юноши как он большая редкость, их рождается один на сотню, и они очень высоко ценятся у богатых и знатных граждан Архипелага, среди которых немало тех, кто отдает предпочтение своему полу. Еще бы, ведь помимо домашнего уюта и плотских радостей они способны подарить своим мужьям наследников! Рин не раз слышал рассказы старых слуг о том, что в честь его рождения отец на радостях закатил целый пир, и гости с соседних островов гуляли трое суток подряд, в то время как рождение двух его братьев и сестры праздновалось гораздо скромнее. В детстве у него было все. Его баловали и нежили родители и няня, ему покупали самые дорогие игрушки, книги и музыкальные инструменты, одежду заказывали у лучших портных, а когда пришло время, его определили в самую дорогую школу для юношей-таго на центральных островах, хотя это стоило его семье целого состояния. У него было все. Не было только одного – свободы выбора. Его сестра вышла замуж за простого фермера с соседнего острова и была очень счастлива в браке. Хоть родители и не были в восторге от ее избранника, они не стали ей препятствовать. А братья учились в высшей школе на дальних островах, один собирался стать врачом, другой - домашним учителем. А ему, Рин-Таалю, выпускнику престижной школы для таго, предстоял брак с человеком, которого он видел один раз в своей жизни… Он всегда жалел, что не родился обычным парнем, но сейчас он предпочел бы родиться и девчонкой, ведь даже тогда у него было бы больше свободы… …Снова заснуть не получается, до завтрака далеко, и почему-то ужасно не хочется оставаться в комнате, будто родные стены давят и выталкивают наружу. Он тихо одевается и выскальзывает в коридор. Так рано, что даже слуги еще только начинают просыпаться. Но, проходя мимо родительской спальни, он слышит громкие голоса. Воспитанный мальчик, не приученный подслушивать под дверью, он намеренно ускоряет шаг, но внезапно долетевшая до слуха фраза отца заставляет его остановиться. - Да твоему непутевому братцу я бы не доверил раскрашивать праздничные фонарики в саду! А ты предлагаешь попросить его сделать брачную роспись нашему сыну! Рин чувствует, как дыхание застревает где-то у него в горле, а в ногах появляется противная слабость. Еще чуть-чуть, и он осядет на пол прямо напротив родительской спальни. Вот позор-то будет, если кто-то увидит его здесь! Брачная роспись. Конечно, ведь уже пора, как он мог забыть… И они хотят попросить об этом… Кира?! Он не верит своим ушам. - Это хорошая идея, дорогой, – слышит он голос матери. – Тебе не по сердцу его убеждения и образ жизни, я понимаю, но у него есть допуск, он посвящен и уполномочен совершать этот ритуал, и я точно знаю - он делал это раньше, и не один раз, и никто не жаловался! Мы собирались приглашать мастера с центральных островов, но теперь, когда Кир так внезапно и так вовремя оказался здесь, я бы предпочла, чтобы ритуал провел свой человек, а не чужой мужчина, с которым нам придется оставить нашего мальчика наедине! - Нет, все же я не думаю… - И потом, ты вспомни, сколько эти мастера берут за свои услуги, а мы и так потратились на свадьбу… - Скоро все наши затраты возместятся с лихвой! - Да, но сейчас наши средства на исходе. А зачем отдавать последнее, если можно сделать это бесплатно? - Думаешь, он не возьмет платы? - Он не может совсем ничего не взять, таковы правила, но это будут символические деньги. - Ох, не знаю… Потом они начинают говорить о чем-то другом, но Рин уже не слушает. В полном смятении он возвращается в свою комнату, даже забыв, что собирался прогуляться. Он ложится на кровать, с головой накрывается одеялом, да так и лежит - неподвижно, съежившись в неудобной позе, пока кто-то из слуг не стучится в дверь и не зовет его завтракать. Как и следовало ожидать, новость о том, кто будет совершать брачную роспись, родители сообщают ему за столом. Как и подобает послушному сыну, он выражает свой ответ лишь легким кивком головы, и надеется, что никто, даже внимательно смотрящий на него в тот момент Кир-Хайран, не подозревает о том, как колотится его сердце, подводит живот и немеют ноги – то ли от радости, то ли от страха, то ли от чего-то еще, для чего у него нет названия… В тот же вечер Кир-Хайран, которого Рин упорно старается избегать в течение всего дня, осторожно стучится в его дверь. - Очень мило у тебя тут, - он с интересом оглядывает стены, обитые нежно-голубой с рисунком из золотых звезд тканью, занавески с рюшами и тончайший полог над кроватью. – Я присяду? - Да, конечно, простите, - Рин проклинает себя за неуклюжесть, а декоратора – за девчачий интерьер. Тут только мягких игрушек не хватает! И еще этот гобелен с пошлыми цветочками, ведь он давно хотел избавиться от него, но боялся огорчить маму… - Я хотел сказать, что предложение твоих родителей было для меня неожиданностью. И хоть я не считаю эту их идею удачной, для меня, безусловно, будет честью сделать это для твоей семьи… для тебя… Но я хочу чтобы ты знал – если ты против, я откажусь. - Почему? – удивляется Рин. - Почему я должен быть против? - Не знаю. Ты мне скажи… - Я не… для меня это тоже неожиданность, как и для вас! Но я не против, нет, как вы могли подумать… - Что ты вообще знаешь об этом ритуале? Значение? Сам процесс? Ты понимаешь, что это настолько интимное действо, что возможно, будет лучше, если твоим мастером станет кто-то, кого ты не знаешь лично и видишь в первый и в последний раз в жизни? Кир-Хайран так спокойно рассуждает о вещах, о которых Рин стыдится даже думать. И этот стыд разливается горячей лавой по его венам, снова заливает краской щеки и не позволяет ему ответить достойно. Он что-то мямлит о решении родителей и своем послушании, но дядя резко обрывает его лепет. - Возможно, мои взгляды на воспитание чересчур прогрессивны, но я больше чем уверен, что к мнению детей стоит время от времени прислушиваться. Тем более, ты уже не ребенок, у тебя вон скоро свои дети будут… И тут Рин не выдерживает и горько восклицает: - Меня даже не спрашивали, нравится ли мне мой будущий муж, а вы хотите, чтобы я сам выбирал себе мастера росписи! - Вот как… - мрачнеет Кир-Хайран, хотя видно, что он ничуть не удивлен. – Почему же твои родители выбрали именно его? - Его предложение было самым щедрым. А такие, как я, должны доставаться только лучшим… Рин сам понимает как цинично и унизительно это звучит. Почему он не задумывался об этом раньше? - Я имею в виду… - он пытается хоть как-то исправить положение. - Я понял, - обрывает его Кир и продолжает задумчиво: - Раньше за таких, как ты, претенденты сражались в открытом бою, на глазах у всех. И именно так определялся достойнейший. А сейчас тебя просто отдают тому, кто назначил самую высокую цену. И эти люди еще говорят мне, что я посягаю на традиции и подрываю устои… Но все же я хочу надеяться, что твои родители учитывали не только его богатство и положение в обществе. Я не имею чести быть лично знакомым с вашим избранником, но если верить тому, что слышал о нем, это действительно достойный человек. - Я видел его только раз. И ничего о нем не знаю. - Я уверен, что он будет тебе хорошим мужем, Рин-Тааль. Потому что ты заслуживаешь этого. - Спасибо… - Между тем, ты так и не ответил мне. Ты согласен на мои услуги в качестве мастера брачной росписи? - Да. Я согласен. - В таком случае, - Кир хлопает себя ладонями по бедрам и встает, - Я займусь приготовлениями немедленно. Думаю, двух дней мне хватит, и послезавтра вечером мы сможем начать. - Вечером? - Да. Этот ритуал проводят ночью, ты не знал? - Нет. Почему? - Во-первых, такова традиция. Раньше считалось, что никто, даже боги, не должны видеть юношу, готовящегося пойти к алтарю. Наши предки верили, что боги, как и обычные люди, днем бодрствуют, а ночью спят. Впрочем, может, так оно и есть… Еще совсем недавно юношей-таго запирали в комнате за неделю до свадьбы, все окна закрывали плотными шторами и не пускали к ним никого, только родителей и мастера росписи… Хорошо, хоть это ушло в прошлое… А во-вторых, свежеприготовленным краскам противопоказан солнечный свет. Мастера вот уже много лет пытаются усовершенствовать их, но пока безрезультатно. И именно поэтому я предпочитаю не рисковать и в этом всегда следую предписанным правилам. Сказав это, Кир-Хайран, покидает комнату Рина, а тот долго сидит, обдумывая его слова. И только потом соображает, что не спросил дядю, почему сам он не считает эту идею удачной… Вечером того же дня он стоит у Края и наблюдает, как темнеет закатное небо, меняя свой цвет с сиреневого на лиловый. Это так красиво, что хочется плакать. Но сегодня не только захватывающее дух великолепие вечернего неба рождает слезы в его душе. Еще вчера он мог позволить себе думать о предстоящей свадьбе как о чем-то далеком, хоть и неизбежном. И только теперь, зная, что уже через какие-то два дня его тело покроет первый из четырех ритуальных рисунков, он осознает, что до нее осталось чуть больше недели. Он навсегда покинет этот дом, и у него начнется совсем другая жизнь. - Я не хочу! – отчетливо произносит Рин-Тааль и сам пугается своего голоса. Сумев, наконец, произнести вслух то, что подспудно мучило его долгие месяцы, он чувствует небывалое облегчение. Но вместе с ним темная как вечерние облака над Наземьем, тоска проникает в его душу. Он упирается в нагретые за день камни стены и подтягивается на руках. - Я не хочу! – говорит он темной бездне. Но бездна молчит. Да и кому в этом мире есть дело до того, чего хочет или не хочет маленький беспомощный таго? *** В комнате Кир-Хайрана горят светильники, и витает сизый сладковатый дым. - Что это? – спрашивает Рин, втягивая носом незнакомый аромат. - Гериш. Легкий наркотик. Не бойся, это допускается правилами, его даже рекомендуют использовать во время ритуала. Он поможет тебе расслабиться. Рину не верится, что какая-то ароматическая палочка сможет унять его дрожь и успокоит сошедшее с ума сердце. Но уже через несколько минут он чувствует себя лучше. Приятное тепло разливается по телу мягкими волнами, болезненный спазм больше не сдавливает горло, и можно свободно дышать… Он смелеет и медленно обходит комнату Кира. Гостевая спальня, лишь недавно принявшая нового жильца, уже вовсю пропиталась им, его присутствие чувствуется и в том, как непривычно заправлена кровать, и в простой грубоватой одежде, сложенной на кресле, и даже запах здесь особенный. И никакой пахучий дым не способен его перебить. Рин дышит этим прекрасным воздухом, вбирая полной грудью незнакомый и такой волнующий аромат, и ему хочется сохранить его в себе и запомнить навсегда. Это запах дальних дорог, неведомых земель и… самого прекрасного мужчины на всем белом свете. - Ты готов? – спрашивает его Кир-Хайран, и Рин оборачивается к нему. Он стоит у уставленного баночками с красками и кистями стола, он такой красивый, что захватывает дух. До этого Рин испытывал подобное лишь при виде неба у Края… Кир улыбается ему, только улыбка его почему-то кажется грустной, даже скорбной, если такое вообще возможно… - Почему? – спрашивает Рин. - Что – почему? – Кир кажется сбитым с толку. - Почему вы не хотели этого делать? - Я не хотел? С чего ты взял? - Вы сказали, что это плохая идея. Но не могли отказать моим родителям. И мне… - А. Нет… Рин, все в порядке. Это уже не важно. Тебя не должно это беспокоить. - Тогда я готов, - он силится улыбнуться, но улыбка выходит жалкой. А как бы он хотел, чтобы Кир видел его сильным, гордым, с безукоризненными манерами и такой же выдержкой. Пусть знает, что даже если он не в восторге от собственной участи, он принимает ее с достоинством и смирением, и не жалуется всякому, кто готов выслушать и посочувствовать. Он и есть такой, всегда был! Для всех, кроме этого человека. Потому что Кир-Хайран, кажется, видит на просвет все то, что он так искусно скрывает от других - его сомнения, страхи, неисполнимые желания и даже задушенные в зародыше тайные помыслы о бунте… - Присядь, - говорит ему мастер. – Я расскажу тебе о ритуале. Он поочередно берет со стола баночки с красками и открывает их. Рин садится рядом и смотрит, он будто зачарован этими простыми, но такими выверенными движениями длинных сильных пальцев… - Я нанесу на твое тело четыре рисунка. На спине будут крылья – символ того, что ты вырос, созрел, освобождаешься от родительской опеки и готов следовать за своим избранником. На груди будет узор из стеблей и цветов родезии - древнего символа любви и верности. На животе – плоды и листья томпра, он во все времена олицетворял плодородие. И наконец, на пояснице будут изображены суни. Знаешь таких горных зверьков? Они всегда замирают перед хищником или охотником, будто добровольно отдаются на милость победителя. Они являются символом смирения и покорности… Ты меня слышишь? - Да, - шепчет Рин, выпадая из странного транса, в который вогнал его рассказ Кира. - …смирения и покорности. Он опускает голову и произносит эти слова так обреченно, будто именно они начисто отрезают ему все пути к отступлению… И если бы он смотрел в тот момент на своего мастера, то увидел бы, как исказилось его лицо. Но он смотрит себе под ноги, разглядывая витиеватый рисунок ковра и носки своих сандалий. - Рисунки будут симметричны, но разомкнуты, – продолжает рассказывать мастер тихим, чуть хрипловатым голосом. – На церемонии твой супруг обмакнет пальцы в специальную краску и соединит символы посередине четырьмя точками. Любовь, верность, послушание, готовность следовать за ним и носить его детей, во всем этом ты как бы поклянешься ему в тот момент… Через несколько дней ритуальная роспись начнет тускнеть и вскоре пропадет совсем. А вот замыкающие точки лишь побледнеют, но останутся навсегда, как знаки твоей принадлежности мужу… Ты понимаешь меня, Рин? - Да. - Тогда мы можем начинать. - Почему только таго положена роспись? – наконец поднимает голову Рин. - Почему женщинам ее не делают? - Видишь ли… Считается, что женщина, выходя замуж, априори отдает себя во власть супруга. Ему не нужны никакие символы, чтобы привязать ее к себе. А вы, таго, хоть и рожаете детей, как ни крути, являетесь носителями мужского начала, а мужской природе не свойственно подчиняться. Поэтому наши предки и придумали этот обряд… - Мужское начало? В нас? – Рин презрительно и недоверчиво усмехается. - Да, в вас. Возможно, нынешние молодые люди постепенно забывают об этом. Из них растят нежных девиц с самого детства, и все что их беспокоит, это чтобы родители не прогадали с выбором мужа. А вот раньше таго мог бросить вызов претенденту в супруги, когда тот не устраивал его, и если побеждал в честном бою, то никто не имел права принудить его к нежеланному браку. Кстати, у многих народов Наземья это принято до сих пор… Рину хоть и обидно слышать такое, но он понимает, что дядя прав. Сам он отродясь не держал в руках оружия и даже не знает, что такое мальчишеская драка, если, конечно, не считать драками глупую щенячью возню, что они иной раз устраивали в спальнях. Он вспоминает своих школьных приятелей и пытается представить, как кто-то из них бросает вызов выбранному родителями жениху… Нет, это совершенно невозможно. Должно быть, жители Наземья сохранили в себе гораздо больше от их общих сильных и храбрых предков… - Я все понял, мастер, мы можем начинать. - Хорошо. Тогда снимай рубашку и ложись вот сюда, - Кир-Хайран показывает на высокий длинный стол, покрытый мягким вышитым одеялом. – По традиции мы начнем с крыльев. Рин послушно скидывает рубашку и забирается на стол. То ли чудесный гериш и правда подействовал на него, то ли его успокоил обволакивающий голос Кира, но он больше не чувствует волнения. Только сердце бьется чуть быстрее, чем обычно, и приятное умиротворяющее тепло растекается по телу, растворяя уже привычную боль в груди. Он смотрит на дрожащие в полумраке огоньки светильников, слушает тихие шаги Кир-Хайрана и то, как он перебирает кисти и переставляет банки с красками. Он ждет щекотного прикосновения, и спина его покрывается мурашками, но вместо этого чувствует касание теплых влажных пальцев. Кир растирает его каким-то теплым маслянистым составом с приятным травяным запахом. - Что это? - Специальное масло, настоянное на одиннадцати травах. Необходимая основа для рисунка… Все в порядке? - Да… - Ты можешь поспать. - Я не хочу, - Рин почему-то упрямится, хотя на самом деле очень хочет спать, даже глаза удается держать открытыми с большим трудом. Готовясь к бессонной ночи, он собирался поспать днем, но как ни старался, не смог даже задремать… - Ну, как знаешь. - И вы обещали рассказать мне… - Да, я помню. И тогда вместе с ощущением легкого, почти невесомого прикосновением кисти к коже на лопатке, Рин слышит начало рассказа. - Давным-давно, когда в мире еще не было людей, а боги жили на далеких звездах и лишь иногда смотрели вниз… …Мягкий проникновенный голос Кир-Хайрана действует не хуже наркотического дыма, и вскоре Рин уже почти спит, и лишь отдельные обрывки фраз долетают до его уха и перетекают в яркие, цветные, почти осязаемые видения… - …И тогда они оглянулись вокруг, и увидели глубокие соленые моря, высокие горные хребты, бурные потоки рек, непроходимые леса, вулканы и выжженные солнцем степи, и решили отчего-то, что люди не выживут там… И тогда они создали Архипелаг - много высоких, до самого неба гор, которые назвали «островами», покрыли их вершины зелеными лугами и засадили деревьями, пустили по склонам хрустальные реки и водопады… «Вот здесь им будет хорошо. И так они будут ближе к нам, и мы сможем за ними присматривать» - сказали боги - и создали людей… И Рин видит как наяву прекрасных величественных мужчин и женщин в золотых и серебряных одеждах. Улыбаясь, они взирают на людей с вершины мира, без превосходства, но с любовью и уважением… - …Но не все люди оправдали их ожидания. Некоторых из них тяготила беспечная жизнь, им не в радость были изобилие и достаток, ограниченные несколькими островами. И тогда они стали думать о том, что находится за пределами Архипелага и все чаще и чаще подходили к Краю и смотрели вдаль и вниз. И боги разгневались на них и сказали: «Вы – неблагодарные глупцы, мы дали вам все, чтобы вы жили долго и счастливо, не зная лишений, голода и болезней. А вы недовольны и хотите большего. Но мы щедры и милосердны, и мы дадим вам то, чего вы жаждете». И боги сбросили этих людей вниз, а чтобы Наземье больше никого не соблазняло своей недосягаемостью и своими тайнами, боги скрыли его от нас густыми непроглядными облаками и тучами… И Рин с замиранием сердца видит гордых и непокорных людей, поверженных суровыми богами вниз. Но изгнание не сломило их воли. Они поднимаются с растрескавшейся земли и идут вперед, навстречу опасностям и, возможно, скорой смерти - к своей судьбе, которую выбрали себе сами… - Рин, Рин, проснись, - он чувствует, как кто-то нежно перебирает его волосы, но сон его так глубок, что не хочет отпускать его быстро. – Уже утро, пора вставать. Он с усилием размыкает веки и видит сидящего у его импровизированного ложа Кир-Хайрана. - Утро? – хрипло шепчет он, и голос не хочет слушаться. - Да. Все готово. Рисунок лег идеально. Ты можешь прямо сейчас принять ванну, ему ничто не повредит. Он помогает Рину спуститься на пол, накидывает на плечи рубашку и, поддерживая под локоть, ведет к двери. Рин еще не проснулся толком, и ноги кажутся деревянными и плохо слушаются, поэтому он покорно позволяет вести себя словно ребенка. - А вы? Вы ведь не спали? Мастер выглядит усталым, лицо его бледно, вокруг покрасневших глаз залегли синеватые тени, и даже появились едва заметные морщины там, где Рин не видел их раньше. - Конечно, нет. Несколько часов я работал, а потом следил за тем, чтобы ты ненароком не перевернулся на спину, - Кир-Хайран улыбается, но глаза его печальны. – Ты проспал весь мой рассказ? - Нет! Я все слышал. И даже видел… Как будто был там и наблюдал своими глазами… - Вот как… Это очень интересно… Но сейчас тебе нужно идти. А вечером жду тебя в то же время. В своей комнате Рин раздевается около зеркала и смотрит на серебристо-синие крылья на своей спине, пока у него не начинает нестерпимо болеть шея. Потом он идет к Краю и уже без всяких сомнений делает то, о чем, как оказалось, мечтал всю свою жизнь - забирается на стену. Ветер треплет его волосы и полы одежды, а под ногами клубится серая пелена, но она больше не пугает его. Ведь теперь у него есть крылья. *** Лежать на спине, не имея возможности пошевелиться, и при этом видеть над собой сосредоточенное лицо Кир-Хайрана - непростое испытание. Потому что как ни старайся, совершенно невозможно оторвать взгляд от его теплых зеленых глаз, черных бровей, красивых скул и изящно очерченных, чуть приоткрытых губ. Рину кажется, что он даже чувствует теплое дыхание мастера на своей груди. Кир-Хайран выглядит отдохнувшим, исчезли синева вокруг глаз и так расстроившие Рина морщины. Но в глазах его усталость и грусть. Будто ему приходится пересиливать себя, участвуя в том, что противно его душе. Или просто Рину нравится думать так. - Любовь и плодородие, - говорит мастер. – Эти два символа тесно связаны, поэтому обычно их рисуют вместе… Он уже растер грудь и живот Рина душистым маслом, и теперь тонкой кистью плетет на его коже красно-зеленую вязь из гибких стеблей, острых листьев и вытянутых бутонов родезии. - Это должны быть именно бутоны, как символ твоей чистоты и невинности. Рину немного щекотно, но он терпит. А еще ему очень хочется посмотреть, что получается, но только он пытается приподнять голову, как Кир останавливает его: - Нет, Рин, не двигайся. Потерпи, ты все увидишь. Насмотришься еще… Кстати, тебе понравились крылья? - Да, очень. Они как настоящие. - Рад это слышать. Я ни для кого еще так не старался, как для тебя. Сказав это, он морщится, будто у него что-то болит. Он вообще делает так довольно часто. «Не отдавай меня им» - думает Рин. Но молчит. Только осторожно отворачивает голову, чтобы хоть какое-то время не смотреть на Кир-Хайрана и тихо просит: - Расскажите мне о Наземье. - С радостью, - отвечает мастер после небольшой паузы, но Рин чувствует, что он ждал эту просьбу. – Но я видел не так уж и много. Наземье необъятно, оно в сотни, тысячи раз больше островов. Всей жизни не хватит, чтобы обойти его. Там есть густые леса, в них так тепло и влажно, что трудно дышать, а солнечный свет еле пробивается к земле. На ветвях растут душистые цветы всех цветов радуги, а птицы поют так, что заглушают человеческие голоса… Но эти дебри таят в себе много опасностей. Ядовитые змеи и насекомые, хищные звери… - Как змеи могут быть ядовитыми? Они же безобидные, только не очень приятные на вид. - Это здесь. Там, внизу, все по-другому, Рин. Природа Наземья величественна, прекрасна, но беспощадна к людям. Животные. Насекомые. Вода и ветер. Сама земля. Все может таить опасность. - Ветер? Как может быть опасным ветер? Или вода? - Единственный ветер, который тебе знаком, это тот, что обдувает твое лицо поутру. Там же он может стать ураганом и разрушить все на своем пути. - Ураган? Что это? - Очень сильный ветер. Такой сильный, что сбивает с ног и валит дома и деревья… - Это так ужасно… Как же от него спастись? - Строить такие дома, чтобы смогли выстоять. - А еще? Что бывает еще? - Наводнения. Это когда льет дождь много дней подряд, реки выходят из берегов, и вода заливает землю… - Как же реки могут выйти из берегов? - Конечно, могут, ведь они не такие как здесь, прозрачные ручейки, струящиеся с горных вершин! Там они большие и полноводные, и такие глубокие, что не достать до дна… Рин изо всех сил старается представить себе что-то подобное, но у него плохо получается. Картины в воображении путаются, и ему почему-то видится громадный ревущий водопад, низвергающий бурлящий поток через Край и маленькие дрожащие радуги над толщей падающей воды. - Еще, - тихо, но настойчиво просит он, так и не глядя на своего мастера. И эта просьба звучит не капризом избалованного заскучавшего мальчишки, а мольбой о последнем желании обреченного на гибель существа… И Кир-Хайран говорит. О высоких горах с покрытыми льдом вершинами, о пестреющих разноцветными цветами равнинах, о бродящих по бескрайним степям и густым лесам диковинных зверях, о смелых и трудолюбивых людях – охотниках, рыбаках и земледельцах. О землетрясениях, вулканах и штормах - мощных и сокрушительных природных стихиях… - Если там так опасно, почему вы стремитесь туда? – спрашивает Рин. - Потому что мне не в радость пресная, размеренная жизнь, которую мне предписано вести здесь. В которой все предопределено и известно заранее. В которой бесполезно мечтать, потому что просто не о чем… Потому что я уверен – мы обедняем, ограничивая себя, даже не пытаясь узнать больше о мире, в котором живем. И еще потому, что Наземье прекрасно. Оно прекрасно, Рин. «Тогда возьми меня с собой» - думает Рин-Тааль, и чувствует, как, рисуя мокрую дорожку, по его виску скатывается слеза. Через минуту он плачет, тихо, но взахлеб, боясь выдать себя, но понимая, что ему уже никак не скрыть свою слабость. Кир-Хайран ничего не говорит ему, лишь легко сжимает его руку, и в этом жесте столько заботы и понимания, что Рин неожиданно для себя успокаивается, и к тому времени, когда мастер заканчивает рисунок, его слезы почти совсем высыхают. Оба символа уже готовы, и, как и предыдущий, выполнены безукоризненно. Рин понимает, что ему пора благодарить мастера и уходить, но он не хочет этого делать, хоть и не может придумать причин, чтобы остаться. Жалеет только, что не заснул, как прошлой ночью, тогда бы утром его снова разбудил голос Кира и его нежные прикосновения. Кир-Хайран опять кажется осунувшимся и даже постаревшим, словно эта работа вытягивает из него все жизненные силы. Рин вспоминает подслушанный разговор родителей и понимает, что мастера брачной росписи не зря берут за свои услуги большие деньги… Рин сидит на краю стола, ссутулившись и свесив ноги, и смотрит, как Кир бережно моет кисти в специальном растворе, потом вытирает их мягкой тканью и складывает в резную деревянную коробку. Потом он оттирает руки от пятен краски и говорит, не глядя на Рина: - Я должен сказать тебе… Мне жаль, но я не смогу быть на твоей свадьбе. Сегодня пришло известие от моих соратников по экспедициям. Дата следующего спуска назначена, и она как раз совпадает с днем твоего бракосочетания. Я думал, у меня в запасе еще есть время, но у них изменились планы. Я должен был уехать сегодня, чтобы успеть собраться, но так как у нас впереди еще одна ночь и один рисунок, мне придется задержаться. Я уеду послезавтра на рассвете. Каждое слово Кир-Хайрана отдается болезненным толчком у Рина в груди, но он не показывает вида. Да ведь он ничего не и ждал, ничего! Он знал с самого начала, что рано или поздно прекрасное и недосягаемое Наземье позовет его мастера, и он уедет. И так ли это важно, если очень скоро и сам Рин покинет этот дом навсегда, и они уже вряд ли когда-нибудь смогут увидеться. - Да, я понимаю, - говорит он, собирая последние силы и стараясь, чтобы голос не дрожал. – Я бы очень хотел, чтобы вы остались, но вы не можете. Я желаю вам удачи в экспедиции. - Рин… Он поднимает глаза с такой надеждой, будто и впрямь верит, что вот сейчас Кир-Хайран, эта мировая знаменитость, скажет ему: «Я хочу, чтобы ты поехал со мной!» - Я хочу подарить тебе кое-что на память. В его руки ложится небольшой холст в простой деревянной раме. На картине изображено зеленое поле, которому, кажется, нет конца. На горизонте оно смыкается с ясным лазоревым небом, лишь кое-где усеянным мелкими завитушками прозрачных облаков. Ярко-красные цветы, будто маленькие капельки крови, полыхают в траве. А трава такая зеленая, что больно глазам… - Этот цветок местные жители называют кайори, что означает «сияющий». Они считают его символом таго и верят, что он приносит удачу юношам, вступающим в брак. На рассвете в день церемонии женщина рода – мать или замужняя сестра таго собирает цветы и плетет для него венок, как бы делясь с ним тайной рождения новой жизни, хранительницами которой являются женщины… Это один из моих первых рисунков Наземья. Удивительно, как кстати он оказался у меня с собой… Тебе нравится? - Очень, - шепчет, Рин, и крохотные красные соцветия на холсте дрожат сквозь пелену застилающих его глаза слез. - Спасибо, - он прижимает подарок к груди. – Я пойду… В своей комнате он прислоняет рисунок к вазе на столе и долго смотрит на него, пытаясь увидеть за аккуратными штрихами настоящий пейзаж. И он оживает. Ветер колышет траву и цветы, оглушительно стрекочут какие-то невидимые существа, теплый воздух пахнет сладко и терпко… Наплевав на свое мужское начало, Рин-Тааль утыкается лицом в подушку и ревет, всхлипывая и подвывая, и даже не пытается сдерживаться… *** Утром у него болит голова, и он еле-еле открывает глаза из-за слипшихся от слез ресниц. Ему хочется встать и прогуляться по саду, но тело сковано непривычной тяжестью, будто он заболел. Он отказывается от завтрака, а потом и от обеда и проводит весь день в постели. На удивление, его никто не беспокоит. Он пытается представить свою будущую жизнь в доме мужа, хочет увидеть себя через год, два, пять лет. Любящим, но строгим родителем, окруженным красивыми и умными детьми. Хозяином большого поместья. Любимым супругом… Он почти не знает своего жениха, но тот вполне приятный мужчина, и не вызывает у него отторжения. Он вообще не вызывает у него никаких чувств. Не то что Кир-Хайран, при первом взгляде на которого его сердце чуть не выпрыгнуло из груди… Он старается одернуть себя, не допустить недозволенных мыслей, ищет в себе силы смириться, принять свою судьбу и не мечтать о несбыточном. Но перед глазами стоят величественные пейзажи Наземья, и никакой другой мужчина кроме Кира не представляется рядом… Уже темнеет, и ему пора идти. За последним символом. Смирение и покорность. То, чего от него ждут, то, что он должен пообещать будущему мужу. Слушаться его всегда и во всем. Не иметь своей воли. Ничего не решать… Смирение и покорность… Он встает, тщательно приводит себя в порядок и выходит из комнаты. В коридоре чуть замедляет шаг напротив двери Кира. Но потом решительно идет дальше. Небо у Края сегодня вдобавок к обычному сиреневому цвету отдает серебром. Оно знакомо до каждой звездочки, до каждой неровности на светло-лиловом лике луны, и в то же время каждый день оно разное… Рин стоит на стене, у самой кромки и без страха и сомнений смотрит вниз. Нет, он не собирается прыгать. Просто хочет верить, что именно здесь и сейчас найдет в себе силы на протест. На то, чтобы сказать: «Нет. Я не хочу. И вы меня не заставите!..» Ветер усиливается и внезапно толкает его в спину. В ту же секунду приходит мысль, что все это напрасно. Они не поймут. Мама скажет – дорогой, ну что за капризы. А отец даже не станет слушать. Он смотрит на черную бездну под ногами. Ему кажется, она тянет его к себе, зовет, и противиться этому зову все труднее с каждым мгновением. Неужели, это единственный способ быть свободным, единственный выбор, который у него есть… Как жаль… - Рин, – слышит он позади спокойный голос Кир-Хайрана. – Стой спокойно. Не двигайся и не оборачивайся. Договорились? Рин молчит. И бездна молчит. Она ждет его молча. - Стой, мальчик. Я уже иду. Иду к тебе. Сильный и гибкий, уже через мгновение Кир оказывается рядом. Сжимает его руку и осторожно тянет назад. Рин послушно делает два маленьких шага и оказывается чуть дальше от края стены. - Теперь разворачивайся. Осторожно, не торопись… - он обнимает Рина за плечи. - Все, теперь прыгаем. Давай! Рин слушается его, и они прыгают. Кир мягко пружинит, а Рин чуть не разбивает колени о каменные плиты, потому что ноги враз ослабели и совсем не держат. Но сильные руки не дают ему упасть. Кир-Хайран до боли стискивает его в объятиях. - Глупый мальчишка, что удумал… Рин пытается объяснить, что совсем не собирался прыгать со стены, но его так трясет от пережитого, что язык не слушается. Он мычит что-то невразумительное и цепляется за рубашку Кира, будто боится упасть. И тогда тот легко подхватывает его на руки и несет домой через темный парк… Рин дрожит, ему очень холодно, а Кир такой горячий, с ним так надежно и так хорошо… - У меня никогда не будет этого рисунка, никогда, - шепчет он, когда дар речи возвращается к нему. - Конечно, не будет, - успокаивает его мастер, еще крепче прижимая к себе. - Ты ведь мужчина. Мой маленький храбрый таго, мой бунтарь. И никогда не будешь покорным и смиренным… Он приносит его в свою комнату и опускает на кровать. Собирается отстраниться, но Рин все еще цепко держит его за ворот. - Ты замерз, весь дрожишь, – говорит Кир. - Я найду самое теплое одеяло и приготовлю согревающее питье. Я знаю особый рецепт, мне его открыли… - Не надо, - перебивает Рин и тянет его на себя. – Не уходи. Пожалуйста… - Я никуда не уйду, не бойся, - Кир осторожно отцепляет его руку от своей рубашки и подносит к губам. - Ну вот, и ты целуешь мне руки, будто я девчонка… - Я только хочу согреть, - Кир улыбается и греет дыханием холодные пальцы. А потом, все-таки не удержавшись, целует раскрытую ладонь. – Ничего, мне можно. Конечно, ему можно. Ему можно все. - Я люблю тебя, - просто говорит Рин. И для него нет в целом мире слов правильнее и правдивее этих. А ведь он и не надеялся, что когда-нибудь произнесет их. - Я тоже люблю тебя, мой мальчик. Мой отважный таго… И Кир, наконец, целует его. Бережно приникает к приоткрытым жаждущим губам, осторожно проводит языком, пробуя на вкус, будто неведомый фрукт из дикого леса Наземья. Рину уже не холодно, но его снова трясет, а сумасшедшее биение сердца не способен унять даже привычный наркотический дым… - Вот поэтому я и боялся становиться твоим мастером, - говорит Кир, оторвавшись от его губ. - Зато теперь ты станешь моим… моим… - Рин хочет сказать «мужем», но боится произнести это слово, да и просто «моим» ему вполне достаточно. - Ведь станешь? – он так старается, чтобы вопрос не звучал мольбой… - Да. Стану. Уже стал. И они снова целуются, долго и сладко. Потом Кир медленно раздевает его и нежно оглаживает большими чуть загрубевшими ладонями плечи, спину, бедра и ягодицы. Прочерчивает горячим языком все до одной линии своих собственных рисунков на его груди и животе, будто стирая их, или рисуя взамен их новые, но уже для себя самого… Потом он берет его, входя так медленно и так осторожно, что Рин не выдерживает и начинает биться под ним и хрипло умоляет перестать его щадить и сдерживать себя… А потом Рин лежит щекой на его груди, обнимая руками и ногами, не желая отпускать ни на минуту. Он мой, думает Рин. Только мой… - А ведь твоя работа пропала зазря, – говорит он, вдруг вспомнив о росписи, - Так жаль… - А мне нет. Я не собираюсь привязывать тебя символами и клятвами, Рин. Ты мой, пока твое сердце говорит тебе, что ты любишь меня. - Значит, я твой навсегда, - шепчет Рин, а Кир улыбается и ерошит его волосы. - Да, мой маленький таго. Ты мой навечно. *** Мама плачет так горько, что у Рина щемит в груди, и он сам едва не пускает слезу. Зато отец поистине страшен в своем гневе, таким Рин своего родителя не видел еще никогда. Кажется, еще минута, и он накинется на Кира с кулаками. - Ты! – он тычет в него пальцем и брызжет слюной. - Негодяй! Мы доверили тебе нашего сына, а ты соблазнил его и обесчестил! Рин еле сдерживается, чтобы не броситься на защиту Кира, объяснить родителям, что все не так, что Кир наоборот спас его… Но понимает, что сделает только хуже. Поэтому он просто тихо и скромно стоит рядом, сжимая его ладонь обеими руками. - Я понимаю ваше недовольство, - спокойно говорит Кир-Хайран. - В ваших глазах я коварный совратитель, отобравший самое дорогое, что у вас есть - вашего мальчика. И я даже не буду убеждать вас в обратном и рассказывать, как я люблю Рин-Тааля, как уважаю его и каким хорошим мужем ему буду. Вы все равно не поверите. Я просто говорю, что забираю его с собой. Не беспокойтесь, я лично принесу извинения его жениху. А что касается вас… Слухи о моем разорении сильно преувеличены, и уверяю – у меня хватит средств заплатить не меньше, чем должен был заплатить он. - Ты что же, покупаешь его что ли?! – кричит отец, багровея от ярости. - Нет, это вы собирались его продать. Я просто возмещаю вам убытки. - Ты поплатишься за это! Клянусь, поплатишься! А ты, - отец смотрит на Рина с такой ненавистью, что тот готов отшатнуться в страхе, - Ты сильно пожалеешь о том, что натворил. И когда этот хлыщ обрюхатит тебя и бросит, даже не вздумай приползать сюда. У тебя больше нет дома! Он выскакивает из гостиной и так грохает дверью, что с потолка падает кусок лепнины. - Что же вы наделали, - причитает мама. – Что же теперь будет… Рин подходит к ней и обнимает: - Не волнуйся за меня, мама, все будет хорошо. Ты даже не можешь представить себе, как я счастлив… - Он счастлив, вы только посмотрите на него… Ты хоть сам представляешь, что натворил? Глупый, глупый мальчишка… - она гладит его по голове, не переставая горестно всхлипывать. - Как же мы допустили такое? - Не беспокойся, сестренка, я позабочусь о нем, - говорит Кир. - Позаботишься?! – вскидывается она. - Ты ведь потащишь нашего мальчика вниз, к своему распрекрасному Наземью! Как он будет жить там, он же у нас такой нежный, привык к комфорту… А как он будет рожать?! - В нашей команде есть хорошие врачи. И не так уж он изнежен, как вы думаете, - успокаивает ее Кир, а Рину становится немного легче от того, что мама все же больше переживает о нем самом, чем о позоре и грядущем скандале… - Вы сумасшедшие, - вздыхает она и добавляет: - Не сердись на отца и забудь, что он говорил. Он просто вне себя от гнева. У тебя есть дом, ты понял? Есть. - Да, я понял, мама. Спасибо. *** - Ты уверен, что эта штука нас выдержит? Рин не хочет казаться трусом, но качающаяся под ногами платформа, которую почему-то все тут называют «корзиной», вероятно, из-за сплетенных из толстых жердей ограждений, не вызывает у него никакого доверия. А тем более, когда на ней десяток человек и целая куча поклажи. - Не бойся. Выдержит и больше, - Кир наклоняется и целует его в нос, вызывая этим у своих друзей очередную волну восторгов. Рин нравится этим людям, он видит это, но сам он их немного побаивается. Уж слишком они большие, сильные, загорелые, смешливые и выражаются иной раз так, что Рин замучился краснеть. Они и не думают насмехаться над ним или чего доброго обижать, просто беззлобно подшучивают, чем постоянно смущают его, а свои робость и застенчивость он ненавидит больше всего на свете. К удивлению Рина, в экспедиции есть несколько женщин. Они ведут себя так же раскованно и наравне с мужчинами пьют вино из больших фляг «за легкий спуск и успех в пути». Ему тоже позволяют выпить немного. Вино густое и крепкое, от него щиплет язык и горло. С непривычки он морщится и даже закашливается. Кир легонько хлопает его по спине: - Надо. Такая традиция. Ну что, готов к спуску? - Нет, - честно отвечает Рин, почти с ужасом взирая на громадный механизм, который через несколько минут начнет опускать их вниз. - Молодец, что не врешь! – Кир смеется и притягивает напуганного Рина к себе. – Не бойся. Все будет хорошо. Ну, раз Кир так говорит, значит, будет… Он вздрагивает, когда высокий бородач, которого все негласно считают главным, дает отмашку и кричит: - Поехали! Тросы скрипят, пол под ногами ходит ходуном, ветер дует в лицо… Рин завороженно смотрит вниз, туда, где ждет его скрытое облаками Наземье. И вдруг понимает, что готов. Готов без страха и сомнений, за руку с любимым человеком, идти навстречу судьбе, которую выбрал себе сам. Конец