«Так… Холодно…»
Мы стояли на краю плоскости, между небом и землей. И не слышали даже пения птиц.
«Почему так холодно.?»
Глаза обжигала ледяная реальность, сердце сковывали страх и отчаяние.
«Кто-нибудь, ответьте…»
Руки беспрепятственно убивали. Никак не остановиться.
«Прошу…»
Из взгляда медленно утекала жизнь. По каплям. Кап-кап, кап-кап.
«Нет, хватит».
Марево крови окутало пустой мир, погружая в темноту. И тебя, и твою тень.
«Не надо больше!»
Боль пересекает каждый нерв, пространство вертится вокруг, почти что со скоростью света, путаясь в красках; из груди вырывается болезненный хриплый вдох, и Ассейлам резко садится, пока все еще сужеными от ужаса зрачками наблюдая за размытым пятном из белого, серого и… Снова белого.
Она удивленно, со сбившимся дыханием осматривается, но видит лишь белесую пустоту да чересчур яркие для этого места блики перед глазами. Девушка пытается встать, но онемевшие ноги ее не слушаются, кажется, будто все ее кости пропустили через что-то тяжелое, вроде того, что люди называли жерновами.
Когда очередная попытка подняться на ноги оказывается успешной, светловолосая сначала осмотрительно делает пару небольших шажков, а затем все быстрее-быстрее-быстрее, пока не переходит на бег, твердя про себя: «Это сон, — когда пытается прорваться, хватая кончиками ледяных пальцев только призрачную надежду, иллюзию. — Всего лишь сон».
Но если это сон, то он оказывается ничуть не лучше и вразумительней реальности. А если ад, то все не так уж плохо.
— Я всего лишь буду бесконечно скитаться по этому проклятому месту, пока окончательно не сойду с ума. Скорее бы, может тогда все забудется… — шептала она, бесследно шагая в никуда.
И все же в глубине души принцесса понимала, что-то, что случилось по ее вине и чрезмерной наивности, так просто не уйдет, не исчезнет. Эта людская кровь будет древесным ядом впитываться в ее нежную кожу, выворачивая наизнанку, кошмары юную варсийку так просто не оставят. И слишком самонадеянно было бы думать иначе.
Но это не мешает ей идти куда-то вперед, слепо продолжая верить в то, что известно лишь ей одной.
Первое время девушка пыталась не думать о том, есть ли у нее шанс выбраться или нет, ведь толку от этого — чуть, даже будь у нее такая сомнительная привилегия, она принесет миру, который держится и так на последних крохах воли человеческих сердец, только разрушение.
И все же ей отчаянно хотелось…
Звать людей, своих знакомых, перебирая их расплывчатые имена в голове по слогам, но больше всего — Слейна. Ей нужно было услышать его голос, хотя бы последний раз. Она не понимала, почему так желала увидеть именно его. Наверное, слишком многого не довелось сказать. Он всегда защищал ее, не смотря на жертвы, с которыми пришлось жить, успокаивал, когда было тяжело. Ни сестра, будучи лишь формально одной с ней крови, ни еще кто-либо из высшего света, так яро желающих избавиться от старшей из принцесс и заполучить трон. Только он. Его улыбка неумолимо давала надежду в светлое будущее, в голубое небо, в широкие просторы, в счастливых землян и марсиан, в мир без вражды и предательств. Ассейлам верила в него, когда со стороны остальных он наблюдал лишь презрительные взгляды. Если бы она только знала…
Наступило состояние (ведь время здесь не протекало), когда девушка даже не могла вспомнить название своих любимых ягодных пирожных, которые частенько стягивала с кухни, пока повара отвлекались; не могла ощутить, что чувствовала, когда впервые дотронулась до земных растений, согретых солнечными лучами; когда впервые увидела небо Земли, находясь по другую сторону от своего дома. Но ее губы упрямо все еще помнили одно имя, такое теплое и родное, оно продолжало дарить надежду и странное спокойствие, сохранявшее затуманенный разум.
Так бы все рано или поздно двигалось к своему логичному завершению, если бы однажды она не заметила на горизонте что-то, что не сливалось со всем этим эфемерным миром, созданным ею. Это дало внутренние силы, гнало вперед. Она не заметила, что под ее босыми ступнями с легким шелестом перекатывался влажный песок, вместо привычного «ничего», а внезапно возникший ветер, все из того же «ниоткуда», развевал светлые пряди волос. Ей оставалось лишь дотронуться, чтобы, наконец, вспомнить и почувствовать.
Утерянное, забытое.
— С-слейн… — имя прозвучало тихо и неуверенно.
Перед ней лежал парень, одетый в синий мундир, такой, как тот, в котором она видела его при последней встрече. Волнистые волосы на макушке совсем растрепались, и девушка легко протянула руку, аккуратно сдвигая непослушные русые пряди назад, тем самым открывая вид на лицо. Ее пробрала ледяная дрожь, когда она увидела мертвенно-бледную кожу с чуть впалыми щеками, плотно сжатые веки и синеющие губы.
— Слейн, — тронула за плечо. — Слейн! Очнись, Слейн! Проснись же! — девушка уже кричала, заходясь в подступающих к горлу слезах, во всю тряся бессознательного парня.
— Пожалуйста, — она обхватила его холодное лицо ладошками, будто передавая свое тепло, безнадежно пытаясь согреть.
Температура вокруг и правда, словно понизилась на несколько градусов, дышать становилось невыносимо трудно, легкие сковало невидимой ледяной рукой.
И теперь внутренний голос, что звучал до этого совсем тихо, начал нарастать, постепенно грозя разорвать перепонки: « Я не хочу умирать вот так, даже если на то воля судьбы за все мои ошибки и глупости, я не могу оставить Слейна, ведь из-за меня и он… Он ведь только хотел помочь. Я не хочу забывать всех наших общих воспоминаний, обещаний, дней, проведенных вместе. Не имею права заставлять его еще больше страдать. Нам еще рано уходить!».
— Слейн, не бросай меня, я же тебе еще не все сказала, — девушка, будучи наследницей императорской семьи, мало что понимала в медицине, но пыталась сделать что-то вроде непрямого массажа сердца. И хотя, кажется, она делала все правильно, получалось из рук вон плохо, — ты мне очень нужен. Прошу, не уходи.
Девушка запрокинула парню голову и, зажав его нос, принялась делать искусственное дыхание.
Дежавю, однако. Точно как в тот раз…
На секунду ей показалось, что веки Троярда задрожали, и она лишь сильнее надавила скрепленными руками на грудную клетку.
В ту же секунду брови Слейна свелись к переносице, на лбу проступил холодный пот и хриплый кашель вырвался из груди. Все еще не веря, что у нее получилось, принцесса предельно аккуратно переложила его голову на свои почему-то основательно промокшие колени, скрытые влажной тканью белоснежного платья.
Ресницы молодого человека, мелко подрагивая, приоткрылись, позволяя светлой радужке глаз свести дезориентированный взгляд на одном-единственном человеке:
— Ваше величество… Принцесса Ассейлам… — он снова закашлялся, и она приложила свою маленькую, подрагивающую от испуга холодную ладонь к его губам, останавливая.
— Тише, тебе нельзя перенапрягаться.
Но молодой человек ее будто не слышал, слабо задергавшись, попытался приподняться на локтях. В ответ ему лишь сильнее надавили на плечи.
— Лежи смирно, — серьезно проговорила она.
— Почему вы плачете, — наконец спросил он, когда дыхание почти нормализовалось и зрение прояснилось. В его голосе сквозили боль и непонимание. «Неужели он не видит?» — губы Сейлам сжались в тонкую полоску, а мысли продолжали путаться, норовя перерасти в шторм из предрассудков и того, во что искренне верило сердце.
— А сам-то как думаешь, — печально хмыкнула зеленоглазая, нежно поглаживая парня по волосам, совсем как в детстве.
Слейн сглотнул, что-то горькое вдруг стало подниматься внутри, душа своими скользкими, цепкими конечностями. Его принцесса, принцесса, которую он почти потерял, беспокоилась о нем — так не должно быть, чертовски не правильно. Он с силой сжал ладони в кулаки, от чего костяшки побелели.
— Я не стою… — но его тихая фраза потерялась где-то в чересчур по-земному, для инопланетянки, светло-травянистых очах, наполненных обидой и множеством невысказанных фраз, потонула в завихрениях солнечных прядей Млечного пути, погибла в нежных, нетронутых золотыми лучами руках под снегом кожи. Стоило лишь взглянуть.
И он осекся:
— Знаешь, я сама как-нибудь решу, — упрямо, поджимая пухлые губы, проговаривает, и в голосе проскальзывает то, что он слушал, но не мог услышать столько лет. — Стоит не стоит. Я… Я бы никогда не простила, если бы ты…
Она не может закончить такую опостылевшую, доведенную до полнейшего абсурда речь тем самым безразличным словом, которое снова и снова она слышала, находясь на Земле. Там его произнес почти каждый, и она порывалась, но вовремя сдерживалась. Некому было говорить, да и не к чему.
— Ни себе, ни тебе бы не простила, — взор твердый, решительный, но почему-то очень яркий, блестящий даже.
И во взгляде Троярда проскальзывает тяжелый груз вины, от которого взвыть хочется пуще адской псины, короля Фенрира из древней легенды, да хвататься ладонями друг за друга, в исступлении заламывая пальцы. Принцесса не выносит такого взгляда и конкретно от него.
— Простит… — она с укоризной смотрит на него, и он поправляется, опуская взгляд. — Прости.
И тут девушку словно накрывает огромная океанская волна, безжалостно выплескивая всю тяжесть волн, так походящих на душевные терзания самой Аллюсии. Она ломается, крошится на глазах, смыкает пальцы на идеально-синих лацканах мундира парня, стараясь сдержаться и не зареветь в голос:
— Нет, мне стоит просить прощение. Будь я чуть поумнее и серьезней, если бы я больше интересовалась делами нашего государства, слушала бы людей, а не только свои эгоистичные желания, — по щекам побежали слезы, — не пыталась так попасть на Землю, то я не дала бы повод…
Он смотрит прямо в глаза, не останавливает, молчит, и только все мышцы на лице мелко подрагивают, выдавая с головой, и она уже не в силах перестать говорить, возможно, это единственный собеседник, которому она изливает душу.
— Я не хотела, честное слово, но как это сказать тем, кто по моей вине потерял родных, — до крови закусывает губу, — как посмотреть в глаза тем, кто лишился всего: крова, привычной жизни и возможности существовать в спокойствии. То, что произошло со мной заслуженно, пусть я не могу в полной мере искупить свою вину. И ты, Слейн! Я разрушила твою жизнь, связала обязательствами заботиться обо мне, принудив, хоть и не нарочно, но жить здесь, на нашей станции. Человека, дом которого был на Земле. Так не должно было быть, и у тебя есть полное право ненавидеть меня за это. Ведь это больно — находится в чужом месте, вдали от всего, что так дорого.
Недоумение на лице Слейна сменилось первыми признаками понимания, надломленный голос прорвался сквозь пелену, пытаясь просочиться не столько в голову, сколько в сердце девушки:
— Я… Принцесса, я защищаю вас не из-за того, что вы носите императорский титул, не из-за страха быть убитым за неповиновение. Если был бы шанс прожить эту жизнь заново, смирившись с потерями, все равно бы с радостью положил к вашим ногам свою жизнь, — говорит он, заглядывая своими безумно-голубыми, небесной глубины цвета глазами в ее покрытое необычайной бледностью, без единой кровинки лицо.
— Я не хочу этого, — принцесса, вновь плакала, мотая головой. — Ты не понимаешь. Это не ты. Не такой судьбы для тебя хотел твой отец. Он был очень хорошим, добрым человеком, выдающимся ученым, и явно мечтал не о том, чтобы ты пошел на все ради какой-то девчонки, будь это даже трижды принцесса, Слейн…
— Нет, Сейлам, — она дернулась, удивленно глядя на него, впервые за все время их знакомства он называл ее по имени, без всяких титулов и уважительных жеманных приставок. — Я — это я. Отец был ярым пацифистом, к тому же мягким по натуре, и, безусловно, нынешние дела его не радовали. Но я сам выбрал свой путь — быть рядом с тобой. И ничто не заставит меня свернуть с этой дорожки, даже твой личный приказ.
Губы девушка тронула печальная, но в той же степени благодарная улыбка.
— Ох, Слейн Троярд, какой же ты упрямый.
— Не упрямей тебя, — он так же улыбнулся в ответ, а сердца обоих стучали все яростней, громче стука механизмов под обшивкой катафракта. — Теперь ты от меня так просто не отделаешься.
— Я этого и не хотела, по правде говоря, — а щеки алеют от смущения, но принцессе плевать, слишком долго молчала и сдерживалась. Слишком часто слушала о манерах и поведении.
— Тогда, думаю, не будет наглостью попросить Вашей руки, — его зрачки расширены, а взгляд необычайно серьезен, поэтому она не сразу все понимает.
— Ч-что? — но, улавливая движение его ладони, спохватывается. — А, да, конечно.
В какую-то долю секунды их глаза встречаются, смешивая оба цвета в единый, рука Слейна тянется к девушке отчаянно, слепо, как тянется маленькое неокрепшее растение к солнцу, в его случае, своему личному, светившему на протяжении самых мучительных и желанных дней его жизни.
— Я люблю Вас, — и преград больше не осталось, они им больше не нужны. Никогда.
— Тебя, тебя, Слейн, — мягко поправляет девушка, и, кажется, в глазах ее взрываются звезды. — Я люблю тебя тоже. Всегда, всю жизнь.
Ладони соприкасаются, и мир вокруг начинает разливаться пестрыми красками. Босые ноги, оказывается, омывает лазурная прибрежная волна, а платье уже не такое белоснежное, покрытое переливающейся крошкой золотистого песка, пространство наполняется звуками, но всего этого они не замечают, глядя в глаза друг другу, пока эту волшебную связь и расплывшийся, словно небрежная клякса, персиковый небосвод не разрезает отчаянный крик чаек.
Парень и девушка синхронно вскидывают головы, и пальцы переплетаются еще крепче, а на небосводе астрой вспыхивает зарево. И эта связь практически осязаема, болезненно крепка, они опутаны ею, и единственный способ избавиться от нее, этой боли, ненормальной зависимости и страха — разрезать. Но этому не дано случиться, ведь чем сильнее спутываются красные нити вокруг, тем ближе они тянутся друг к другу.
— Как жаль, что я не первым показал тебе птиц, — грустно усмехается он, стискивая второй рукой ее нежные, хрупкие, как у сахарной куколки, пальцы.
— А мне — нет, я хотела посмотреть на них с тобой, — и говорит от сердца. — Раньше я всегда с упоением слушала твои рассказы о Земле, позже, прилетев сюда, я поняла, как эта планета прекрасна, но только, когда ты рядом, я могу разглядеть эту красоту.
И все тело до кончиков ушей опаляет счастье, а сердце предательски щимит от непривычки, только сильнее заставляя зарыться в ее светлую, теплую, как само Солнце, копну, задыхаясь сладким ароматом меда, молока и дома.
— Я часто вижу кошмары о нашем будущем, но ты не даешь сорваться. Спасибо.
Троярд позволяет себе еще одну дерзость, хотя сделал их уже не мало.
Он целует, даже не спрашивая, это нужно, просто необходимо им обоим, чтобы дышать, чтобы наполнить красками абсолютно все до границы алой нити горизонта, чтобы забыть, что от переизбытка кислорода кружится голова и теряется реальность — пускай.
Весь этот мир нереален для всех, кроме них.
А она плачет и смеется, плачет и смеется вместе с ним, так привычно, по-родному обнимая за шею своими тонкими ручонками с неоновыми переплетениями вен, когда парень с Земли подхватывает хрупкую девушку с по-прежнему не остывшими звездными мечтами на руки и идет по песчаному краю, удаляясь все дальше, пока их фигуры, объятые светом, не растворяются вдали, подобно миражу. И только цепочка оставленных на песке следов тянется в напоминание.
***
Посреди лаборатории полнейший хаос, мужская ладонь опускает пистолет, сизая тень пару секунд ждет, а затем, разворачиваясь под гул звенящей тишины, уходит, оставляя после себя разбитую вдребезги капсулу да двух окровавленных бездыханных подростков, крепко держащихся за руки. В ее груди прошедшая через него пуля.
***
И огненное светило восходит над обоими мирами, подавляя тьму. Ее губы трогает улыбка:
«Я счастлива!».
