Торт

      Воздух с шумом проходил по иссохшему горлу, вылетал сквозь потрескавшиеся губы. Ресницы слиплись. С трудом продрала заплывшие за ночь гноем глаза. Резко поднялась и, доковыляв на полусогнутых ногах до кувшина, залпом осушила его. Не помогло. Каждый звук, даже легкий шорох, молотом бил по ушам. Яркий свет слепил, прорезая сознание и будто оставляя раны прямо в мозгу. Невыносимая боль маятником перекатывалась от виска к виску, подгоняя тошноту.       Страдания тела — малая цена за пустоту и спокойствие в душе. Утром всегда настает очередь платить. Всегда и за все нужно платить. Ничего не бывает бесплатно — так меня учили с детства. Цена есть у всего, кроме жизни.       Шаг, затем еще один, теряя равновесие, почти на ощупь, только бы не открывать глаза. Так больно и мерзко подавлять раз за разом рвотные позывы, но нужно выйти на улицу. На свет, на воздух. Не-е-ет.       — Кто сказал, что нужно сдерживаться? Кому какое дело?       — Я.       — К черту меня!       Внутренности свернулись клубком, а желудок вывернуло наизнанку. Мгновение облегчения, после которого боль скрутила пополам. Без сил упала на колени и завалилась на спину. Голову будто пронзило клинком, из глаз прыснули слезы, и я закричала. Надрывно, изо всех сил, чувствуя, как с каждым звуком отпускаю ее в мир, выпускаю из себя. И она улетела, вытекла. Отпустила меня. И я увидела с кристальной резкостью детали пола, узоры на облезлых потускневших обоях, трещину, спускающуюся с потолка. Все казалось чрезмерно настоящим, объемным. Настолько четким, что резало глаза. И я закрыла их, поблагодарив темноту.       На миг сознание прояснилось — и я сразу вспомнила. Задыхаясь, закружилась в водовороте прошлого и зарыдала. Лицо изуродовала гримаса боли. Я страдала беззвучно, без слез. Их уже не осталось в моем высушенном от спирта теле. Я кружилась в темноте среди потока своих мыслей, без сил выбраться.       — Сынок… — прошептала между вздохами.       Главное — не помнить, главное — забыть. Не вспоминать.       — Сынок… Что они сделали с тобой?!..       Не вспоминать. Приказала себе стереть из памяти. С каждым днем получалось все хуже и хуже. Некоторые воспоминания не пропить. От этого они будто крепче в тебя въедаются, и все, что потом остается, — только они одни. Самые темные, самые ужасные. Выдохнула, глотая слезы. Беззвучно прокричала в пустоту.       — Что они сделали с тобой?! За что?!       Так хочется обнять, оградить от всего мира. Защитить, спрятать, не дать никому уничтожить, разрушить… Поздно. Ты ушел, потерялся, тебя отняли, навсегда забрали от меня. Сжала пальцы в кулаки до крови и ударила ими изо всех сил об пол. Молотила, пока рука не онемела, но боль в коленках, руках и висках не перекрывала зияющую рану в сердце.       В поисках опоры, утешения я доползла до комода и вытащила книгу. Раскрыла. Старое, потускневшее фото упало на грудь. И я прижала его изо всех сил, но нежно.       — Мой мальчик…       Лежала, гладила, убаюкивала. Успокоилась, уснула. Пара часов блаженного небытия. На сто двадцать минут ближе к смерти.       — Почему я такая слабая?       — Почему все еще живу?       Ледяной сквозняк дотянулся до пальцев ног. Мерзкий запах желчи с гнилью ударил в нос. Сквозь головокружение встала, нащупала мелочь в кармане. Нет, не хватает, ни на что не хватает. Но, может, у меня еще осталось? Протащилась до стола. Подняла бутылку. Чуть-чуть. Вот, да. Глоток, затем еще один и еще. Жар прокатился по глотке, ядом обожгло желудок. Боль — моя цена за отсутствие мыслей, и я готова платить. Скоро все закончится. Скоро.       Вылезла на свет и шла. Мир вокруг смазывался, перекатывался волной цветов и звуков, и я улыбалась, смеялась, пела, растворялась в нем. Передвигала ноги, пока их чувствовала, но потом внезапно перестала. Свалилась на что-то мягкое.       — Отвали!       Толчок в бок — и я на сером остром асфальте. Уже не улыбаюсь. Смотрю на свои руки. Вижу кровь, но не чувствую ничего. Передо мной мелькающие огоньки, проходящие безликие тени. Топот шагов, рычание шин, гудки и запах выхлопов. Все двигается настолько быстро, что я не успеваю рассмотреть. Текут секунды, а может, часы, и вдруг сквозь мешанину суеты я вижу, как мимо меня плывет оно — такое чистое, светлое и незамутненное воспоминание.       — Не может быть? Я ведь забыла. Нет, я хочу помнить.       Сынок, такой счастливый, радостный… Все руки в белом креме, все щеки и нос. Я ругаюсь, а он смеется… Так пронзительно, громко, как могут только дети. Бежит от меня и снова смеется.       Слезы текут по моему лицу. Я хочу помнить, но воспоминание удаляется, теряется. Кто-то уносит его от меня, но я иду за ним. Я его не потеряю, я должна.       Большой, украшенный розочками торт с четырьмя свечками. Розочки он сделал сам, после того как наелся крема. Я показала. И дул на свечки, с таким усердием… А потом долго прыгал рядом со мной, ноя: почему ты не ешь? И ради него я попробовала маленький кусочек…       Мимолетный образ из прошлого снова теряется. Я уже не иду, я бегу. Разгоняюсь, чтобы забрать и оставить его себе навсегда. Нахожу и вырываю, с силой, с надеждой, с радостью. Слышу крики, шум, но мне нужна тишина.       Чувствую облегчение. Я больше не потеряю, не оставлю своего мальчика. Это мой подарок, и никто не заберет его у меня.