Имеет значение

      Иви раздевается сама. Пускай и нарочито медленно, будто бы подстегивая интерес сидящего напротив Джейкоба, который не может оторвать глаза от ее постепенно обнажающегося тела. Она чувствует на себе пристальный взгляд брата, его тяжелое, но размеренное дыхание. Фрай переживает, как бы брату не стало хуже, ведь, пускай он и быстро идет на поправку, но некоторые раны все еще требуют перевязки. Иви удерживается от надоевшего Джейкобу вопроса: «с тобой все хорошо?», на который младший Фрай, разумеется, никогда не ответит правду. Он слишком горд, чтобы показывать свою слабость сейчас, когда успешно скрывал ее предыдущие двадцать лет, пока сестра оставила его здесь, в Лондоне, исчезнув, будто ее никогда и не было в его жизни.       Она расстегивает каждую пуговицу на своей рубашке совсем без его помощи — ведь они так решили. Им нужно время, чтобы вернуть утерянное много лет назад доверие. И это — только первый шаг.       Иви цепляет тонкими, как и в двадцать лет, пальцами завязку домашних штанов, усердно тянет вниз и наклоняется, чтобы снять их совсем, открывая взгляду Джейкоба замечательный вид на округлые ягодицы, которые пока не были тронуты возрастными изменениями в ее организме. Даже стоя к брату спиной, она улавливает это напряжение в воздухе, то, как сильно, до белизны костяшек стискивает спинку стула, на котором сидит. Это ей льстит, но она не спешит.       Они только начали.       Когда Иви поворачивается, Джейкоб уже стоит, хотя трость все еще в одиночестве клонится к столу. Она закусывает губу, сдерживая себя, чтобы не прочитать свои привычные сестринские нотации по поводу отношения брата к собственному здоровью, сомневаясь в том, что ему совсем не больно стоять без опоры, но его томный взгляд и подрагивающая нижняя губа заставляют ее держать язык за зубами. И краснеть, краснеть, краснеть.       Джейкоб остается нагим чуть быстрее, чем Иви — ему не приходится сражаться с пуговицами — рубашка, снятая через голову, летит на стол одним умелым движением. Со штанами младший Фрай тоже расправляется по-своему: почти не наклоняясь, стаскивает их до щиколоток и переступает через них, оставляя на полу. Иви в очередной раз думает о том, какие они разные.       Но при этом все равно составляют единое целое.       Они синхронно делают шаг ближе, оказываясь друг перед другом во всей своей наготе впервые за двадцать лет. Иви кладет ладонь на все такую же волосатую грудь брата и плавно ведет ею вверх, до плеча. Она заглядывает в его глаз, будто бы спрашивая разрешения. Будто бы не зная, что Джейкоб давно его дал.       Фрай видела брата обнаженным и когда собственноручно перевязывала его зияющую рану на боку, а потом — когда отмачивала в теплой ванне, пытаясь привести Джейкоба в какой-никакой порядок после всего случившегося. Но теперь это выглядело… так завораживающе, так интимно, что Иви пришлось сглотнуть комок возбуждения, завязавшейся крепким узлом где-то внизу живота.       Она принялась изучать тело Джейкоба словно с самого начала — проведя по татуировкам, а затем и по родинкам. Пальцами нащупав новый шрам, когда ее мягкая, теплая ладонь скользнула вниз по руке, Иви подняла глаза вверх, безмолвно спрашивая единственный вопрос: откуда?       — Этим наградил меня Джек, — просто ответил Джейкоб, но когда взгляд Иви стал щенячьим, а ее губы оказались на его приподнятой руке, он дополнил: — Не переживай, это старый шрам. Достался мне, когда Джек еще не был Потрошителем, — Фрай изобразил на губах подобие улыбки. — Просто неудачная тренировка.       Иви кивнула и пальцы ее снова оказались на длинной тонкой полоске на груди… Этот шрам был не похож на те, которые получаешь во время уличной драки или тренировки с учениками.       — А этот?       Джейкоб заметно изменился в лице, словно вспомнил такое, что хотел бы забыть — стереть, будто неудачный кадр на пленке. Иви все поняла, когда он заговорил вновь:       — Этот оставила проститутка.       Фрай не изобразила отвращения, как и удивления — ее лицо осталось спокойным, будто бы брат зачитал ей вырезку из сегодняшней газеты. Лет двадцать назад она бы накинулась на него с кулаками, не в прямом смысле, конечно, но показала бы свое негодование, а затем выкинула бы из вагона и послала на все четыре стороны к тем же проституткам, с которыми он спал. Но теперь…       То, что делала Иви все эти годы, было несопоставимо с неудачными попытками Джейкоба отогнать одиночество хотя бы на одну ночь. Или вовсе не на одну. Она догадывалась, с кем чаще всего был ее брат; ее имя постоянно крутилось у нее на языке с самого прибытия в Лондон. Короткое имя соперницы, обыкновенной падшей женщины, и в то же время единственной, кто смог спасти Джейкоба тогда, когда не смогла сама Иви.       Ее дурные мысли о прошлом (которое близнецы договорились не обсуждать) отогнала ладонь брата, ловко оказавшаяся у нее на талии. Он касался ее аккуратно, словно боялся сделать что-то не так… словно сомневался в том, что Иви все еще его любит так же безумно, как и он ее. Но когда сестра переступила через свое смущение и обхватила лицо Джейкоба ладонями для долгого и горячего поцелуя, нерешительности больше не было места.       Им было уже далеко не двадцать, но эти нетерпеливые поцелуи и неумелые ласки вынудили их помолодеть и невольно вспомнить их первый раз, случившейся еще в Кроули. Они были чересчур любопытны, а их интерес смогли удовлетворить лишь неловкие объятия друг друга.       Иви упустила тот момент, когда близнецы оказываются в большой и скрипучей кровати Джейкоба. Ей вдруг стало интересно, сколько раз он приводил ее сюда? Или, быть может, они с ее братом встречались на нейтральной территории, скажем, где-нибудь в борделе? В нос Фрай забиваются чужой запах ярких женских духов (или ей только кажется?), но она абстрагируется. Сейчас имеют значение только эти объятия.       Он тянет ее за собой, она — не сопротивляется, только резво перекидывает через него ногу, оказываясь сидеть на бедрах брата. Невесомое прикосновение ее ладони буквально прожигает грудь Джейкоба изнутри: он нетерпеливо ерзает под ней, не заботясь о своих ранах, готовый умолять ее вслух, лишь бы она поскорее приступила к действиям. А Иви только склоняется ближе к его губам своими, но не целует и издевательски улыбается, ощущая, как ладони Джейкоба собственнически сжимают ее бедра. Она хочет, чтобы он снова пометил ее, заклеймил, оставил следы своего присутствия по всему ее телу. Как будто им снова двадцать.       Они снова целуются: рвано, быстро, борясь языками за первенство, будто бы взаправду становясь одним единым организмом. Жар от разгоряченных тел дурманит голову, сводит с ума, не оставляя ни единой мысли в голове, заставляет действовать раскрепощеннее. Щетина Джейкоба колит Иви губы, но эта слабая боль настолько сладка, что она упивается ею, скользя губами по подбородку, пока брат стонет от напряжения, которое Фрай чувствует внизу их животов.       И тут Джейкоб вдруг отстраняется, машет отрицательно головой в попытке прекратить сие действо, а Иви только непомнимающе смотрит на брата, тяжело выдыхая в его губы. Они переходят на заговорческий, едва слышный шепот, когда Фрай разрывает тишину, нарушаемую только их тяжкими вздохами.       — Что-то случилось?       Он отворачивается, чувствуя, что повязка, до этого закрывающая левую глазницу, теперь пустующую, в результате их действий, оказалась на полу. И прикрывает то, что осталось от глаза, ладонью. Иви ощущает в его голосе дрожь и крепко стискивает свободную руку брата.       — Черт подери, Иви… — он жмурится, глубоко вздыхает. Фрай видит, что у самого края глаза у Джейкоба скопилась влага, которую он пытается сморгнуть. — Я же теперь калека. Урод. Зачем я тебе такой нужен?       Одинокая беззвучная слеза скатывается по щетинистой щеке брата, а затем падает на подушку. Иви тратит время на то, чтобы поцеловать все его лицо: обе щеки, нос, виски, подбородок и даже над бровью пустующей глазницы она оставляет короткое прикосновение влажных трепещущих губ.       — Потому что я тебя люблю.       Глупый, глупый младший брат.       — И это все, что тебя волновало?       Джейкоб вновь ерзает, проводит ладонями по такой родной талии и опускается на бедра. Он все еще возбужден, как и она.       — Ну… Я думаю, да.       Иви усмехается краешком губ и в очередной раз целует Джейкоба, теряя счет всем этим поцелуям. Она ощущает ладонь брата на груди и сама подается бедрами вперед, навстречу; стонет, когда он оказывается внутри ее внезапно помолодевшего тела. Близнецы действуют одновременно, и даже дыхание — одно на двоих.       Джейкоб натягивает ее волосы на кулак — еще одно позабытое воспоминание из молодости, — но не так сильно, как во все их прошлые разы, только для того, чтобы открыть шею и прижаться к нежной коже губами. Единственное, что могло перебить яркий аромат чужих духов — почти приторный запах яблок и корицы, исходивший от всего естества Иви, который, к неудовольствию Джейкоба, напоминал ему обо всех годах, проведенных сестрой в Индии, вдалеке от него, от прошлого, от Лондона. И, к такому же неудовольствию, Джейкоб признавал, что он ей подходит, особенно тогда, когда она запрокидывает голову назад и отчаянно стонет его имя, пока он, едва сдерживаясь, зажимает между пальцев ее сосок в своей ладони.       У Иви дрожат коленки, а Джейкоб — слишком уж откровенно стонет, чувствуя приближение конца. Которое для них — только начало.       После столь яркого и желанного финала им требуется еще какое-то время, чтобы отдышаться. Иви сползает с бедер брата, устраивается поудобней рядом, ложится головой на его грудь и накручивает волоски на свой палец, чем только забавляет удовлетворенного брата. Головы у обоих ватные, сил хватает только на то, чтобы накрыться одеялом и то, на удивление, со стороны Джейкоба. Когда сон медленно, но верно поглощает их, они прижимаются, шепчут разные милые глупости на ухо друг другу, прямо как дети, прежде чем уснуть.       И вовсе не замечают одинокую, и ставшую еще более одинокой после увиденного внутри, женскую фигуру поодаль, которая рассматривала их сквозь запотевшие грязные окна. Глотая горькие слезы, она осталась до того момента, пока в доме не погасла последняя зажженная свеча.