***
*** А что может быть прекраснее вида ночного Санкт-Петербурга? А если это вид с крыши многоэтажки? Мирон так же часто приходит сюда утром, когда город только начинает просыпаться. Слава тоже любит это место, приносит стулья, пиво, ноут. Федоров рассматривает высотные здания, совсем крошечных людей внизу, светлеющее небо. Это прекрасно. Слегка розовый оттенок сливается с облаками, создавая непередаваемый вид. Будь тут Ваня, обязательно бы сфотографировал это. Мирон и сам не прочь. Но телефона в кармане не оказывается. — Ты идешь или как? — Карелин открывает дверь, указывая на то, что пора бы вернуться в квартиру. Но Мирону слишком нравится вид. — Красиво, да? Город такой нереальный, будто другой совсем, — рэпер бросает окурок сигареты вниз, быстро теряя его из виду, — Машин даже нет. — Ну, типа того, — Слава напрягается, видя как Мирон забирается на парапет крыши, — Нет, Мир, блять, не надо. — Расслабься, — слышится в ответ, но какой там. Слава бросает стул, который хотел унести, и ему приходится подойти к собеседнику ближе. Как же он не любит это. — Тебя Рудбой ждет, пошли, — он пытается говорить спокойно, будто все нормально, нельзя заострять внимание на своей тревоге. Но Федоров всегда хороший психолог, он улыбается. — Хочется прыгнуть, — неожиданно выдает он, и Славу будто обдает ледяной водой. Глубокий вдох. Нет, паниковать самому нельзя. Категорически нет. — Не смешно, — Карелин подходит еще ближе, пытаясь дотронуться до куртки Мира. Блять. — А я что, шучу? — Федоров стаскивает с себя эту самую джинсовую куртку, зачем-то бросая ее вниз. Это пиздец как пугает, — Мне нужно достать ее. Она стоит ебаную тучу денег. — Пойдем спустимся, и достанем твою шмотку, город под подошвой, — Слава нервно улыбается, создает иллюзию нормальности того, что тут сейчас происходит. — Точно. Смотри, — рэпер выставляет ногу вперед, едва балансируя на одной, которая все еще остается стоять на земле, — У меня сейчас город под подошвой. — Поэтично, Мир, блять, но спустись, пожалуйста, — Слава паникует. Он всегда паникует, когда у Федорова сдвиги по фазе, но сейчас что-то конкретно. — Я спущусь, но быстрее тебя, — Мирон наконец ставит вторую ногу снова на парапет, и Слава выдыхает, — Я в поисках вдохновения. Может это поможет? Тридцать этажей вниз за пару секунд. — Это не поможет, — паника в каждой нотке голосе. Ну же, пусть его отпустит, пусть услышит здравый смысл, который напрочь отсутствует в его голове сейчас. — Если не проверю, то не узнаю, — совершенно спокойно сообщает Окси. — Если проверишь – сдохнешь. — А оно того стоит, не считаешь? Чувство полета. М-м? — Мирон впервые отвлекается от лицезрения города, оборачиваясь к Славе. Тот совсем близко, бледный, руки дрожат. Вряд ли от холода. Он боится, реально боится сделать даже лишний шаг в его сторону. Глаза у Карелина слезятся, и вряд ли от ветра. Он шмыгает носом, пытается что-то сказать в ответ, но дыхание перехватывает. Ну вот что он может сказать? Нихрена. А хотел сказать бы многое. Хотел бы просто не отпускать его больше от себя. Хотел бы обнять и отдать часть себя, только чтобы гребаный рассудок к нему вернулся. Просто хотелось бы жить с ним, в одной комнате, пусть стремно, но было бы реально лучше. Но как это все объяснить? Забота? Да хрена с два Мир ему поверит. Нет, все слишком шатко. Пока нельзя. — Мир, слезай оттуда, — все, что он может сказать. Все, на что он способен. Просто слезь. — Мне очень плохо, — Федоров игнорирует просьбу, — Но это херня по сравнению с тобой. Что я с тобой сделал, Слав? Посмотри. Ты же не дальше можешь жить, тратя время лишь на спасение меня. Сам кукухой поедешь. Это ненормально. — Да плевать, что нормально, а что нет, блять. С твоей болезнью живут, и часто вполне счастливо. Хули ты голову мне ебешь? Вот скажи мне, ты сам-то жить хочешь? Или тебя вставляет фаз, когда рэпчик пишется? М-м? Вот на это ответь, Мир, а. — Если я не буду писать — я себя уничтожу. Под таблетками я абсолютно пустой, без единой мысли в голове. Превращаюсь в какое-то дерьмо. Так всегда будет, ты ж знаешь. Да лучше сдохнуть, но с музыкой. — Ну, конечно. А для кого лучше, ебаный ты эгоист? — Карелин срывается, мысленно ругая себя за каждое сказанное слово. Нет, нет, нет. Какого хера он творит? В таком состоянии нельзя оскорблять или давить на чувство вины, иначе — все, пиздец. — Ты прав, — так легко признает, ну конечно. Он больше спорить не будет. — Мир, я ж с ума сойду, — Слава делает один шаг вперед. Он пытается сказать, пытается объяснить, но понятия не имеет как это сделать, — Ты же убьешь меня этим. Ты всех этим прикончишь. А как же твои фаны? Ты же своими текстами многих от депрессии спас, речи толкал в Твиттере о том, что все исправимо. А теперь что? Сиганешь с крыши? Мироше теперь похуй? — Без лекарств я хожу по острию ножа. Бац — и меня нет. С лекарствами же — я ходячий мертвец, неспособный ни на что, кроме саморазрушения. — А со мной? — Карелин смотрит ему в глаза. Похуй уже, что он подумает. Пусть запишет хоть в пидоры, — Что происходит, когда ты со мной? — С тобой жить, блять, хочется, — Мирон искренне усмехается, понимая, что теперь сигануть с крыши права просто не имеет. Момент упущен. И надо было Карелину вытаскивать из него это признание? Федоров смотрит на слабо улыбающегося Славу. Тот все еще в напряге, но видно — его отпускает. Он тоже понял, что самое страшное позади. Окси аккуратно спускается, видит облегчение на лице парня. И неужели этому придурку так мало для счастья надо? — Я сейчас сделаю кое-что, только обещай… Если соберешься мне врезать, то бей не по лицу. У меня баттл завтра. Бить? Мирон в недоумении. Бить он его точно не собирался. Федоров усмехается, собираясь что-то спросить, но все это дерьмо происходит слишком быстро. Карелин его целует. Вот так просто. Получается это до обидного нелепо, и совершенно очевидно, что у него это первый раз. Мирон ничего не делает, просто позволяет этому случиться. Кажется, весьма правильным и нужным. Руки Славы очень отчетливо ощущаются на плечах, он слегка напирает, а потом нежно касается ладонью шеи Мира. Приятно, пиздец. — Ты ебнулся, — констатирует все случившееся Федоров, когда Карелин наконец отстраняется. Губы горят, но контраст слишком приятный. — И ты. Только у тебя это в мед-книжке написано, — шутит, уже хорошо, — Я сделаю это еще раз, если соберешься прыгнуть. Я ведь ебнутый, сечешь? Слава нервничает. Не знает, что теперь делать дальше. С ориентацией он определился, а вот с реакцией Федорова пока что нет. Тот слишком охуевает от всего, но по крайней мере с кулаками не лезет. Значит не все так страшно. Не все так страшно, но это может изменить любое следующее предложение Мира. Слава не готов услышать что-то плохое. — Ты собрался меня целовать каждый раз, когда я хочу сигануть с крыши? — кивок. Мирон смеется. Карелин облегченно выдыхает, — Нихуевая мотивация делать это чаще, Слав. Нет, он совсем не этого хотел добиться. Хотя, Федоров признал, что хочет повторить. Повторить поцелуй можно. А вот прыжок с крыши — нет. Карелин хочет все это сказать, но лишь улыбается, как идиот. Он понятия не имеет, что делать дальше. С болезнью, с характером Мира, с приступами…и с прочей херней. Единственное, чего он хочет — быть рядом, чтобы предотвратить это. И впервые, он отчетливо видит, что Мир хочет практически того же. Если ему по силам бороться с тьмой Федорова, то он готов делать это на постоянной основе. Сегодня в Питере солнечно.Часть 1
3 сентября 2017 г. в 06:31
Питер гнетет. Когда-то этот город спасал, а сейчас больше губит. Подумать только, но солнца Федоров не видел уже лет сто. Он либо встает слишком поздно, либо вообще не встает и не выходит из квартиры. В Питере всегда слишком мрачно.
Уже пять часов утра. Мирон лежит в своей постели, курит. Слава, вообще-то против этого, но его здесь сейчас нет. Можно позволить табаку уничтожить его на пару секунд.
За окном слышится гул проезжающих машин, постоянное пиликанье домофона. Это немного успокаивает, дарит иллюзию того, что он не один в этой гребаной пустой квартире.
Стряхивает пепел куда-то на пол, тушит сигарету, прикрывает на минуту глаза. Так гораздо хуже. Чувство тревоги давит на него, так, словно произошло что-то неисправимо ужасное. Что-то, что он не в силах изменить или предотвратить. Вспомнить бы что. Что его может так мучить?
Федоров задумывается. О чем-то совершенно бесполезном в общем, но в контексте данной минуты — очень важном для него. Кажется, это лекарства. Его беспокоит, что он вновь забил на ебаные лекарства, которые ему ставит на стол Карелин каждый вечер, когда уходит домой. Зачем он вообще уходит? Хотя, об этом позже.
Надо подумать о лекарствах. Да, лекарства. Те пилюли, что заглушают болезнь на некоторое время. Это помогает. Но помогает лишь в том, чтобы Федоров чувствовал себя опустошенным, без малейшего намека на вдохновение. Эта болезнь сыграла с ним злую шутку. Когда она прогрессирует, уничтожая его изнутри, вместе с этим она дарит ему прилив вдохновения. Такого, что он может сутками без сна исписывать тетрадные листы. «Горгород» писался так. Он чувствовал себя богом, способным выдать свои лучшие идеи. Это была мания. А потом болезнь заставила платить по счетам — депрессивная фаза. А еще через пару дней была попытка суицида. Черт.
Мир рассматривает оранжевый флакон со спасительными уничтожающими пилюлями. Надо их выбросить. Или спрятать. Чтобы не маячили перед глазами. Он хочет рискнуть. Еще раз. Один гребаный раз.
Он поднимается с постели, натягивая на себя черную футболку. Нужно сделать кофе, может выйти на улицу. Проходит по коридору, щелкая по включателю света в ванной. Лампочка перегорела. Остается наслаждаться лишь тусклым светом из окна.
Мирон сторонится зеркал. Они его главные враги. Он не хочет туда смотреть, и на это есть свои причины, но сегодня он почему-то плюет на это. Ледяная вода слегка приводит его в чувство, отражение собственного ебла в зеркале не так пугает. Странно, но отражение не моргает. Мирон хлопает ресницами, стряхивая оставшиеся капли воды на них, а его отражение - нет. Это мертвый взгляд. Полный рассинхрон с действительностью. Федоров подносит руку к своему лицу, но в отражении ничего не меняется. Возможно, лишь то, что его глаза покрываются льдом, зеркало будто застелено инеем. Это, блять, пиздец как пугает.
Ноги не держат, совсем. Федоров нащупывает телефон в кармане, быстро выбирая кого-то из списка пропущенных. Один гудок. Два. Три. Блять. В комнате будто становится холоднее. А взгляд в отражении все еще мертвый. Гудки, гудки, гудки.
— Мир? — заспанный голос Карелина. Наконец-то. Так намного легче. Сердце бьется не так быстро. Но слова почему-то не идут, — Все в порядке?
— Я… Я не уверен, — голос срывается на хрипоту. Сколько он уже не пил обычной воды? Кажется, со вчерашнего вечера, — Тут холодно. Будто все в инее. В буквальном смысле, Слав, блять.
— Я буду через несколько минут. Дождись меня.
Федоров сбрасывает вызов, кладя телефон куда-то на раковину. Черт, как же это пиздецово. После мощных приходов такого не было. Такие глюки не случаются часто. К такой хуйне так просто не привыкнешь. К такому нельзя, блять, привыкнуть. Он прикрывает лицо руками, пытаясь не думать об этом. Ему все еще холодно.
Слава наверняка уже в такси, попутно натягивая куртку в машине. Он всегда так заботится о нем. Это так убивает и спасает одновременно. Мирон знает, что он придет. Через пару минут. Нужно лишь дождаться. Обычно путь до дома Мира занимает минут восемь, в худшем случае — двадцать. Он надеется, что сегодня ему повезет. А вообще от заботы Карелина выть хочется. Он вытаскивает его из тьмы, в прямом смысле слова. Спасает от жутких кошмаров наяву, от демонов, что пытаются уничтожить его. Но так ведь нельзя вечно. Он должен, блять, жить, а не заниматься спасением утопающего. Как до него это еще не дошло? Даже до Порчи дошло, до Вани уже тоже. Ебаный Слава.
— Мир? — голос из прихожей. Ах да, у него есть ключи. Сделал себе, когда не мог дозвониться около трех часов, ночуя под дверью. Тогда Федоров впервые попытался избавиться от себя. Не вышло. Он знал, что такой картины Карелин не достоин. К слову, она была бы банальной, в ванной, с лезвием. Никакой эстетики.
— Встать можешь? — Карелин оказывается рядом, пытаясь поймать взгляд Мирона. Выходит.
— Могу, — голос все еще отдает хрипотцой. Он чувствует, что Карелин берет его за руку, помогая подняться. Лучше бы не помогал. Он же не беспомощный. И это бесит, но сейчас лучше забыть эти мысли. Просто встать и дойти до кухни — вот его задача.
— Ты принял лекарство? — голос у того встревоженный, волосы растрепаны, и блять, он пришел к нему в тапочках. Хочется улыбнуться, но не выходит. Сейчас снова придется соврать.
— Принял, Слав, принял, — усаживается на стул, дыша немного чаще, чем надо. Парень в тапочках подает ему воду, будто знает лучше его самого, что ему нужно. Благодарный кивок.
— Тебе лучше отвлечься, сам знаешь. Может фильм посмотрим? — такой наивный, всегда им был. Федоров снова кивает. Ничего смотреть не хочется. Просто нахрен ему это не надо. Но если Карелину будет легче, то он готов просидеть возле ящика хоть весь день.
— Давай только не комедию. Ты меня этим только мучаешь больше, ей богу, Карелин.
— Сериал глянем, я как раз пару серий пропустил, — Слава удаляется в гостиную, ища ноутбук Окси, — Ты тоже втянешься. Только не выебывайся, ладно?
— Забились, — Мирон ставит стакан на стол, наконец полноценно открывая глаза. Все, точно лучше. Квартира выглядит обычно, Слава включил везде свет. Слава отогнал эту тьму.