Little mistake

В темную, практически пустую комнату входит монстр, эхо от удара подошвы его обуви разлетается по всему помещению. В полумраке мало чего видно, но монстр широко, хищно усмехается, когда видит другого скелета. Обнаженного, лишь с массивным темно-синим ошейником с золотыми шипами; его ребра и конечности туго обвивает ласковая веревка, которую так бережно завязывал Санс на его костях, а само тело было подвешено ни за что иное, как за кожаные ремни на руках. — Извини, что заставил ждать, — мягко-издевательски воркочет Черри, подходя ближе к своему песику, действительно извиняясь, ведь монстр, мягко говоря, нервничал. Папайрус шумно выдохнул. Кажется, веревки достаточно натерли его кости, его разум успел сотню раз проработать весь сценарий ночи, так что теперь златоклыкий томится в ожидании. Санс подходит вплотную к своему брату, так что тот чувствует привычный, едва уловимый аромат духов. Рука в латексной черной перчатке нежно касается лица Папайруса, очерчивая его скулы и касаясь золотого клыка — и без того странная улыбка долговязого становится еще шире. Санс встал на носки, чтобы легко поцеловать брата в лоб, прежде чем завязать ему глаза черным платком. И хоть мир для Папайруса погрузился в кромешную темноту, Черри включил в комнате свет. С нескрываемым удовольствием бросив на старшего короткий взгляд, дом взял в руки обычный прут-розгу, хотя прекрасно знает, что никакой разогрев Папайрусу не нужен, но самому Сансу — очень. Он делает все верно, убеждает себя Черри, ничто не может пойти не так. Санс почти не заносит руку для первого удара, и через мгновение прут рассекает воздух и легко проходится по ребрам Папайруса. Тот не успевает выдохнуть, как содрогается от следующего. Мягкой россыпью розга проходится по всем костям, оставляя на них розовые следы и заставляя покрыться тонким слоем магии; с каждым ударом Черри прикладывал больше силы. Сердцебиение Санса значительно ускорило свой ритм, ему пришлось стиснуть зубы для того, чтобы те не стучали, выдавая то, насколько возбуждает его сознание вид слабо извивающегося от его ударов брата. Слабо, слабо, слишком слабо! Монстр забывает о своей нервозности и неуверенности, его желания обнажаются. Черри тяжело выдыхает. Он замахивается сильнее, розга с шумом впивается в кости златоклыкого, но не в состоянии разорвать их и вытащить громкий стон из его поганого рта. Санс попытался снова, гонимый желанием услышать и увидеть нечто прекрасное. Еще, и еще, и еще раз. Со следующим ударом прут сломался и был откинут на пол. Папайрус же лишь громко вдохнул тяжелый воздух. Черри до боли стискивает клыки. От непонятной, одному ему ведомой злости в глазах темнеет. Ясно видит он лишь свои руки и своего брата. Едва ли не дрожа, Санс делает несколько шагов, или больше, в сторону и берет со стеллажа кнут. Сейчас он забыл о том, что просто не может им пользоваться. В голове лишь желание вырвать чертов стон из Папайруса. — Папс, — будто последний отголосок разума Черри эхом прозвучал от стен. Наплевав на то, как правильно или не правильно, Санс удобнее берет рукоятку кнута в ладонь. Орудие лежит в пальцах так, словно является продолжением конечности. Отсчитав до шести, садист замахивается. Удар плетеной кожи о кости Папайруса действительно заставил последнего уронить громкий стон, и даже засуетиться. Как бы он не доверял брату, но это опасно. Тут уже неокрепший разум Черри пришел в экстаз. Этот чистый, громкий звук, проникающий в самую душу, будоражит мысли, заставляет забыть обо всем на свете. Для Черри остался лишь он и его брат. Он маниакально следит за тем, как мелко дрожит после удара тело его псины, и широко скалится. Еще раз мысленно отсчитав до шести Санс, вновь замахивается. Плевать на то, что еще не прошла волна, плевать на то, что эффект будет не тот, плевать на то, что эта грязная псина может пострадать. Из груди Папайруса вырывается рычащий стон. Он громко, матерясь спрашивает, какого черта Санс творит, слабо пытаясь выбраться и все еще надеясь на то, что это была ошибка. Но Черри не слышит его. Голос Папайруса звучит где-то далеко, и обращаются не к нему. «Кровь» сильнее закипает в костях. Младший удивительно точно определил частички магии в воздухе. Псина хочет телепортироваться. Почти что рассмеявшись, Черри замахивается еще раз. В воздухе раздался громкий щелчок. Санс даже не видит, куда пришелся удар кнута. Он лишь слышит стон, переходящий в крик. Младший никогда себя так хорошо не чувствовал. Все его тело просто трепещет от этих звуков, от этого прекрасного зрелища большой кровоточащей раны на чужих ребрах, неглубоких насечках на чужих ногах. Великолепно. Черри делает еще замах, щелчок, новый стон. Еще раз замахнуться, кнут поет громче, Папайрус кричит отчаяннее. Черри уже почти не слышит и криков, но все еще этим упивается. Санс готов сам кричать в унисон со своим братом, он готов рыдать. До того ему хорошо. Руки до безумия трясутся, как и все остальное тело. Санс продолжает наносить удары, не оставляя Папайрусу иного выхода, кроме как принимать эту боль. Он упивается этим чувством. Наслаждается им. Готов отдаться этому с головой, до потери самого себя. Но в какой-то момент младший больше не смог замахнуться. Воздух в подвале наполнился горячей магией. Кнут выпал из рук. Перед глазами потемнело окончательно, в груди разлилась резкая боль, а Черри безвольно упал на холодный пол, не успев ничего осознать. Кожанные ремни на руках Папайруса наконец рвутся, а бластер, прекративший эту экзекуцию, исчезает. Улыбка все еще не сходит с лица долговязого. Он знал, что в его братишке это есть.