Из добрых побуждений

Через пару недель после того, как мы оба окончательно вернулись в Музей естественной истории — Акменра экспонатом, а я сторожем, — однажды посреди ночи он спросил меня, когда мы снова лежали вдвоём на диване в комнате охраны: — Ларри, а ты бы мог теперь сказать, что мы с тобой — пара? Я от смущения дар речи потерял. Только и сумел пробормотать: — Чего? — Ну... что мы с тобой вместе, что мы эти... как это? Спутники жизни. — Ты ещё скажи — супруги, — ляпнул я. — И скажу, — запальчиво прозвучало в ответ. — Вроде бы у вас и закон такой теперь есть. — Закон-то есть, да документов у тебя нет. Точнее, те, которые есть, для этого не подходят. — Да Исида с ними, с документами, — продолжал упорствовать Акменра. — Папирусом больше, папирусом меньше... Не в них дело! Ты вот сам, от себя, мог бы это сказать? Что мы — пара? И тут меня прорвало. — Конечно, мог бы, — выдохнул я. — Ты чего вообще, Ак? Ты во мне сомневаешься, что ли? Вот те раз, и это после всего, что мы с тобой за всё это время... Ох, дурак ты, а ещё фараон. Иди сюда. Я обхватил его, горячего, взволнованного; на нас обоих ещё с предыдущего раза не было ни клочка одежды, и я почувствовал, как мощно у него начинает снова на меня вставать. Это подбросило мою самооценку к таким небесам, что я уже плохо соображал, что он там ещё говорит: — Ларри, а ты мог бы завтра ночью собрать всех обитателей музея у стойки информации? — Да, да, разумеется, — кивнул я и потянул его на себя. Состояние у меня было уже такое, что я мог бы согласиться завтра ночью взорвать весь музей, если бы Ак вздумал меня об этом попросить.

***

Назавтра после заката Акменра горделивой поступью вышел на балкончик второго этажа, оглядел собравшихся внизу (кажется, там мелькнул даже припозднившийся директор Макфи), прокашлялся и сказал: — Сограждане, друзья! Я, Акменра, четвёртый фараон четвёртой династии, хочу поделиться с вами счастливой новостью! Толпа внизу загомонила. Ак поднял руку, подождал, пока гомон стихнет, и продолжил: — Я хочу сообщить вам, что я, фараон Акменра, и наш ночной сторож Ларри Дэйли... в общем, мы теперь пара, мы вместе, о чем я чрезвычайно рад всем официально сообщить, и если кто-то хочет, может нас с этим поздравить! Гомон внизу перешёл в радостный рёв, кто-то скандировал «Позд-рав-ля-ем», кто-то громко требовал немедленно устроить по этому поводу вечеринку, а я стоял в уголке неподалёку, красный от смущения, а потом, пока меня никто не заметил, счёл за лучшее ретироваться в комнату охраны. Ну, фараон! Ну, отжёг! Когда минут через десять в дверь осторожно постучали, я сказал: — Входи давай, балбес египетский! Весь музей на уши поста... Но дверь открылась, и вошёл Тедди Рузвельт: — Лоуренс, ты кого-то ещё ждёшь? — Даже не знаю пока, — пожал я плечами. — Что случилось, Тедди? — Я хотел кое-что спросить... вернее, сказать... вернее, узнать: Лоуренс, ты мог бы принять от меня небольшой совет? — Конечно, — удивился я. — Слушаю. — Видишь ли... Я хотел напомнить... Что в совместной жизни очень важен паритет, равенство, чтобы никто никого не унижал, и чтобы оба партнёра... кхм... Я хотел сказать, что Акменра — очень ранимый мальчик, ему пришлось много пережить, поэтому ты, пожалуйста, его не подавляй. — Мистер президент! Вы полагаете, что я способен... — Я просто хотел предупредить, — улыбнулся Тедди. — Только из добрых побуждений! Он поднял ладонь к шляпе, отсалютовал мне и поднялся, чтобы уйти. И тут в дверь постучали ещё раз. — Да, — крикнул я, облегчённо вздыхая. Вот, наконец-то Ак пришёл. Пусть он сам скажет, что мы... Но вошёл не Ак, а один из безликих северян. Склонился над столом, оставил там что-то и так же молча вышел. Под шумок исчез и Тедди. А со стола раздалось: — Гигантор! Это я, Джедидайя! Иди сюда, разговор есть! Я подошёл поближе: — Не ори, слышу тебя. Что случилось? — Гигантор, — взволнованно зашептал ковбой, — я твой друг и хочу с тобой поделиться опытом. — Каким опытом? — ошалело спросил я. — Жизненным! — отрезал Джедидайя. — В общем, ты это... будь на стрёме! Не дай себя оседлать! — Э-э-э... в каком, прости, смысле? — В самом прямом. Все эти правители — фараоны, императоры! — иногда им как клюнет в башку, и их понесёт: «Да я, да круче всех, да подо мной весь Рим лежал»... — Египет, — не выдержал я и фыркнул. — А-а-а, ну да, — кажется, Джед смутился, но быстро пришёл в себя. — В общем, ты эти иерархические штучки сразу пресекай! Как только заведёт про Рим... то есть тьфу, про Египет! — сразу бери его вот так за бока, потом делай подсечку, а когда он на колени грохнется — ставь задницей к себе на четыре точки и взнуздывай! И руки ему держи, чтобы не трепыхался! «Однако, бедный Октавиус», — подумал я. А Джед продолжал: — Значит, вставляешь ему с размаху по самые яйца, чтобы перестал нести свою чушь... Я опять не удержался: — Прямо с размаху? Без подготовки? — Эээ, ну почему, — озадаченно нахмурился Джед. — Я разве это говорил? И потом, Гигантор, сам подумай, если ты порвёшь своего фараона на бинты, тебя Макфи с треском вышвырнет за порчу экспоната, а мы без тебя грустить будем, честное слово. Так вот, насчёт подготовки! — Да? — Без подготовки больно, — еле слышно прошептал Джед. — Поэтому пренебрегать ею нельзя. Сначала засовываешь нижнему в задницу один палец и делаешь вот так... Джедидайя изобразил рукой какое-то движение. Но даже если бы я мог, я бы не рассмотрел: все силы у меня уходили на то, чтобы не загоготать. — Когда почувствуешь, что пальцу свободно, добавляешь второй — и то же самое: потом третий... и когда он завопит «Юпитер, да что ты там копаешься», вот тогда вставляешь член и поскакал! На этот раз я благоразумно пропустил Юпитера мимо ушей и сказал торжественно: — Я всё понял. Спасибо, Джед, ты настоящий друг. — Да я что? Я ничего! Я же исключительно из добрых побуждений! Я открыл рот, чтобы спросить, не отнести ли Джеда обратно в зал диорам, но в дверь опять поскреблись, и, не дожидаясь ответа, вошёл ещё один безликий, только южанин. Подошёл и поставил на стол... императора Гая Октавиуса. Потом забрал Джеда, который от этого обалдел не меньше меня, и молча убрался. А Октавиус призывно помахал мне: — Ларри, я тут тебе хотел кое-что сказать. Но для начала ответь: ты свободнорождённый? — Да, — ответил я. — А у тебя были какие-то сомнения? — Ну, ты вроде упоминал, что наполовину еврей, а Меренкаре говорил, что евреи были у египтян рабами. — Так с тех пор очень много воды утекло, Окти, — уверил я приятеля. — Так что — да, я свободнорождённый. А что? — Э-э-э... я просто хотел сказать про это... в общем, никогда не бери в рот! Это только для рабов! В Древнем Риме оральный секс между свободнорождёнными был позором! Тут я в который раз мысленно возблагодарил Сесила с его «подучи историю» и гордо сказал: — Так то в Риме, а в Древнем Египте были совсем другие нравы. Например, ты знаешь, что самое раннее упоминание о минете восходит к воскрешению Осириса? Осирис был убит своим братом Сетом, который изрубил его на куски и разбросал их по всему миру. Исида, жена Осириса, отправилась в путешествие, чтобы собрать все останки мужа и вернуть его к жизни, но, к сожалению, не смогла найти его член. Не желая отдавать своего возлюбленного в лапы смерти, она вылепила ему член из глины и вдохнула жизнь в Осириса через него. Так что минет не рассматривался древними египтянами как что-то морально неприемлемое. А в вашем Риме... — В нашем Риме не было таких извращений, — пробурчал Октавиус. — Но в общем, ты смотри. А с другой стороны, очень удобно: как только твой начнёт выяснять, кто в доме главный, ты такой вытаскиваешь его член изо рта, облизываешься и говоришь: «Хорошо: значит, дальше отсасывай себе сам». И он сразу становится как шёлковый! Сразу: «Ой, Окти, да я ничего такого не хотел, продолжай, пожалуйста...» Пожалуйста! Вот что главное! — в голосе Октавиуса зазвучали императорские нотки. — Это ты со мной своим личным опытом делишься, что ли? — Ну да, — сказал Октавиус, не заметив подвоха. — Мне для друга ничего не жалко, я исключительно из добрых побуждений! — Понял, понял, — закивал я. — Отнести тебя в зал диорам? — Да, пожалуй, — согласился Октавиус. И тут в дверь опять постучали. Я подумал, что больше не выдержу. Но на этот раз в комнату охраны наконец-то вошёл Акменра. А за ним — вождь гуннов Аттила. — О, Ак пришёл! Привет, Ак! — завопил римский император. — Отнеси меня в диорамы, я тебе по дороге кое-что расскажу? «Слава богу, не мне одному сегодня будут мозг выносить», — малодушно подумал я. Акменра отбыл, неся Октавиуса на ладони. А вот Аттила остался. И пошёл ко мне навстречу, раскрыв объятия и рокоча: — Абунаба укака, Ларри, гамаба канабоба!.. Потом сгрёб лапищей мою руку и чувствительно ее потряс, не прекращая грохотать на своём языке. Я слушал, дипломатично кивал и думал: где, интересно, все египетские боги столько времени носят моего, так сказать, спутника жизни? Потому что на этот раз я точно ни черта не понимаю! Но вскоре на лице Аттилы отразилось крайнее сожаление, а тон сменился с радостного на соболезнующий. Вождь гуннов оглядел меня сверху вниз, покачал головой и произнёс сочувственно: — Уняла куна пука икебаба, аника мудага, бамбана кики, — а потом показал свой знаменитый жест большим и указательным пальцем: — Макикака!.. Это стало для меня последней каплей. — Сам ты макикака! — заорал я. — Ну скажи, с чего ты взял, что у меня маленький член?! Аттила растерянно заморгал. Но тут наконец-то появился Акменра. — Да тут вовсе не про член, Ларри, — заявил он, хихикая. — Наш общий друг говорит тебе, что бывает очень обидно, когда во время секса один из партнёров кончает слишком рано, поэтому у гуннов есть секретные рецепты различных мазей, позволяющих задержать эякуляцию... ну, хотя бы на немножечко! — Акменра повторил жест «макикака». — Понимаешь? — Я вот чего не понимаю, — в моём голосе прорезалась неподдельная обида, — почему он про всё это именно мне рассказывает? — А мне он уже это рассказал, — спокойно ответил Акменра. — Когда мы с ним сюда шли. Погоди, я сейчас его уведу и прослежу, чтобы он не возвращался. Он что-то сказал на гуннском. Аттила кивнул и пошёл к двери, Акменра — за ним. — Про смазки с анестетиком расскажи нашему другу по дороге, — сказал я ему в спину. — И возвращайся скорей. А то я тут с ними всеми с ума сойду. Минуты две после их ухода было тихо. А потом дверь распахнулась уже без всякого стука, и в комнату охраны ворвался директор Макфи. «Только не это, — подумал я. — Он что, тоже с советом припёрся? Интересно, что он тут может посо...» Но Макфи прервал мои размышления визгливым воплем: — Дэйли! Я вас уволю! Немедленно!.. — За что? — только и сумел вымолвить я. А в уме начал перебирать разные статьи законов, связанные с харрассментом. — Как за что? — бушевал Макфи. — Я столько лет всем, и детям, и взрослым, постоянно говорю: не тро-гай-те экспонаты руками! А вы что? Притом вы не ребёнок, вы сотрудник музея! — А-а-а... я... это... — у меня просто не находилось слов. Видя мою растерянность, Макфи неожиданно смягчился, подошёл ближе и взял меня за локоть: — А если хотите полезный совет... так сказать, из добрых побуждений! — то должен вам сказать, что... Тут дверь снова распахнулась, и влетел радостный Акменра: — Уфф, всё, я наконец пришёл... Ой!.. Макфи неожиданно смутился ещё больше фараона: — Нет-нет, пожалуйста, я уже ухожу, мои поздравления, доброй ночи! Акменра запер за директором дверь на ключ, потом посмотрел на меня, а я — на него, и мы разом захохотали. Потом он сказал мне: — Ответ на твой первый вопрос: да, мне тоже сегодня постоянно выносили мозг. Ответ на твой второй вопрос — нет, я всё равно не раскаиваюсь! — И третий вопрос, — подхватил я. — Где тебя носило столько времени после твоего объявления? — Я в библиотеке отсиживался, — признался Акменра. — Кстати, мне там попался один интересный трактат: похоже, тот самый, который мой отец прятал от меня, когда я был маленьким. Так вот, я там обнаружил такую интересную новую позу для двоих мужчин! Давай скорее, раздевайся, я тебе сейчас покажу. — Только знаешь ли, сын Солнца, — усмехнулся я, глядя на сияющее лицо фараона, — не вздумай об этой новой позе точно так же поведать с балкона всему музею. — А почему бы и нет? — Акменра хитро улыбнулся и засиял ещё больше. — Потому что опять советами замучают, — вздохнул я. — Причём исключительно из добрых побуждений!