Как она

      Джейкоб осознал, что остался совсем один, только когда из всех домов он выбрал тот, что находился на окраине одного из беднейших районов Лондона — Уайтчепеле. Да ещё совсем рядом с борделем.       На самом деле, для Фрая это было выгодным предложением — почти два этажа «счастья» за сущие копейки! Правда, это «счастье» имело больше изъянов, чем преимуществ, однако Джейкоб породнился с этим домом ещё с первого шага внутрь. Скрипящие половицы; обшарпанные стены со старыми обоями, которые, казалось, прогнили изнутри; минимализм в обстановке — кровать, стул и стол, какие-то ящики для хранения хлама и грязный диван неопределённого цвета. Он ощутил, что эту халабуду бросили на произвол нового хозяина, который мог либо ухудшить ситуацию, либо наоборот соорудить свой райский уголок. Судя по всему, с ней не случилось ни того, ни другого. Как и с самим Джейкобом. Ведь кто, как не он, знает, каково это, когда тебя покидают?       В какой-то момент Фрай решил, что больше не может так жить, ибо мысли об Иви преследовали его все свободное время. О её объятиях, в которых он не мог оказаться; о её давно забытой счастливой улыбке; о её милых веснушках, которых, по признаниям украдкой, она всегда стеснялась.       Джейкоб думал о ней, когда ложился спать спозаранку, лишь бы этот день прошел и начался новый; когда трапезничал, поглощая нечто из битых тарелок, что трудно было даже назвать едой; когда задирал длинную грязную юбку очередной бордельной проститутки. Он имел этих девушек так грязно, как никогда бы не позволил иметь Иви — без предупреждения ставил раком; вторгался, когда ещё было совсем сухо, будто пытался заставить этих падших женщин ощутить свою душевную боль, скинуть её с себя, как одежду, из которой давно вырос, но кроме него она больше никому не подходила.       Но, как бы груб и неистов не был Джейкоб, девушки всегда одаривали его кривыми улыбками, пряча мешочек с монетами где-то в складках платья, вызываясь повторить все это снова. Они помогали друг другу — Фрай им деньгами, а они ему — одномоментным душевным спокойствием, которое рассеивалось наутро, как тяжёлый лондонский туман. И чем чаще девушки предлагали ему встретиться снова, тем сильнее Джейкоба это сбивало с толку, вызывало отвращение к самому себе, ведь с каждой новой девушкой, оказавшейся у него в постели, он ощущал, как его засасывает ещё сильнее в эту пучину отчаяния и одиночества, из которой вскоре для него не будет выхода.       А потом он увидел ее. Проститутку. Шлюху. Падшую женщину. Эпитетов было много, но ни один из них не подходил девушке с кукольным личиком, белоснежной кожей, которую не успели испортить косметические средства того времени, и россыпью веснушек на лице. Впервые увидев ее, разум Джейкоба продолжил мысль за него:       «Совсем как у Иви».       Имя у этой девушки было простое и короткое, но звучное, такое типичное для ее профессии. Видимо, чтобы было проще запомнить, а потом вспоминать еще и еще, возвращаться к ней вновь после проведенной ночи неважно где: в холодной постели борделя или, может быть, даже в нечистотном переулке, прижимаясь к ранящей спину кирпичной стене.       Хотя Джейкобу на самом деле было все равно, как ее зовут. В своей голове он все равно называл ее по-другому.       Нелли повезло быть хотя бы вполовину храброй, как Иви, потому что не каждая проститутка будет готова потерять работу из-за своих «коллег». И уж точно не готова будет подвергнуться насилию за других.       Если бы Джейкоб подоспел раньше и сам разрешил ситуацию, возможно, он бы не увидел в ней схожести с сестрой, но ее движения, спланированные заранее, несмотря на длину и неудобство платья, были почти такими же, как у Иви. Не стоит, конечно, упускать возможности, что наглый клиент был пьян, и потому его трость так быстро перешла в руки Нелли. И тем не менее…       Она ни разу не сомневалась в том, что делала, и ее голос ни разу не задрожал, когда она прогоняла мужчину из спален. Джейкоб встретился с ним в дверном проеме — клиент толкнул его плечом. В любой другой ситуации Фрай бы отреагировал дерзко — уложил хама на лопатки и пинком выгнал на улицу, но эта победа была не его. Да и взгляд его уже встретился с взглядом девушки, держащей трость нахала в руках.       Джейкоб был очарован ею. Но совершенно по другой причине, нежели о которой думала Нелли.       Он угостил ее ужином, а затем позвал к себе. Нелли не отказалась, но сначала держалась холодно и совсем чуть-чуть недоверчиво, однако затем харизма и доброжелательность Джейкоба поглотила ее. Как и Фрая — ее отчаянная схожесть с Иви.       Вместо того чтобы делить негостеприимное ложе Джейкоба (а зачем еще иначе приводить в свой дом проститутку?), они проговорили почти до утра. Точнее, говорила Нелли, а Фрай — слушал и смотрел: глаза его бегали то от ее аккуратного носика (разумеется, почти как у сестры) к припухлым от долгих поцелуев с клиентами губам (пускай Джейкоб и помнил, как пухнут губы Иви от его немыслимо настойчивых поцелуев, которые она так любила от него получать, но по непонятной ему причине, в конце концов, все равно выбрала Индию, а не его, Джейкоба).       Он увидел сходство Нелли с Иви практически во всем — в игривой улыбке уголками губ и, пускай Иви всегда выдерживала напористый взгляд брата, когда как Нелли отводила глаза, она напоминала Джейкобу о ней. И это было почти больно — ведь ей тоже было двадцать два — но все еще чего-то не хватало.       Пока Нелли рассказывала свои истории о подноготной борделя леди Олвин Оуэрс, которые Джейкоб, вообще-то, и не слушал, он чувствовал, будто ему стало легче. Но почему? И надолго ли?       Из череды незначащих ничего вопросов, он вдруг спросил, или попросил, или приказал — Фрай расслышал только дрожь в своем голосе. Однако эта фраза заставила Нелли замолчать и, наклонив голову, помедлить с ответом.       — Могу я попросить тебя смыть косметику?       Конечно, наконец ответила она с легкой, но натянутой улыбкой. Джейкоб понимал, что где-то здесь должна была быть фраза «желание клиента — закон», но она не сорвалась с губ Нелли. В глубине души он был ей за это благодарен.       Ему пришлось подождать, слушая плеск теплой воды в аккуратных женских ладонях, но результат того стоил. Особенно тогда, когда с век Нелли исчезли ужасные вульгарные тени цвета чернеющей ночи, а пудра, скрывавшая и высветлявшая россыпь веснушек, показала их во всей красе. Чуть позже он от нее узнает, что на самом деле, ей нравилось их прятать, а Джейкоб едва не добавит: «как и моей сестре».       Изменения коснулись и губ Нелли. Когда исчез этот практически алый цвет помады неизвестного происхождения, они приобрели естественный оттенок. Какой любила носить Иви.       Нелли так и стояла посреди комнаты с немым вопросом на лице, ожидая объяснения или хотя бы причины, зачем Джейкоб попросил ее это сделать, но в итоге он молча подал ей полотенце. Фрай чувствовал, что девушка оттягивает момент их встречи взглядами, притворно долго собирая влагу с лица. Когда же ее несколько изумленные глаза увидели глаза Джейкоба, он только и смог из себя выдавить:       — Ты очень красивая.       Ему было за сорок, а ей — двадцать два. Джейкоб отчетливо понимал, что это было полнейшей глупостью, говорить подобные слова молоденькой девушке с разницей с ним в возрасте почти в два раза. Он знал, каковы дамы в этом возрасте, пускай и проститутки… Нафантазируют себе невесть чего, настроят воздушных замков, а потом он, Джейкоб Фрай, будет вынужден отдуваться за новую разрушенную по его прихоти жизнь…       Но он устал быть одиноким. А она была рядом, полная энтузиазма и желания жить по-нормальному.       Как и хотела его сестра.       Когда наутро они расставались, Нелли не взяла платы и не дала обещания встретиться вновь, как это делали другие проститутки. У Джейкоба неприятно засосало под ложечкой, ведь теперь она абсолютно точно подумает, будто он, Фрай, ненормальный. Чокнутый, который вызвал шлюху на дом, но не переспал с ней, беспричинно заставил смыть всю косметику с лица, а вдобавок еще и собирался заплатить за это. Быть может, он не лучше того ублюдка, которого она прогнала из борделя его же тростью?       Но в их следующую встречу Нелли одарила его таким взглядом, которым не одаривала его ни одна проститутка.       Такой взгляд мог быть только у единственной женщины в его жизни.       И именно он заставил Джейкоба возвращаться к ней раз за разом.       Сначала это были обычные дружеские встречи с формальными фразами, в которых Джейкоб все пытался уловить интонацию Иви. Затем он перешел в наступление, впервые за все их знакомство положив ладонь поверх ее ладони, вспоминая, как на это отреагировала Иви много лет назад, еще в Кроули. Нелли не была против и только подвигалась к Фраю ближе, позволяя себя обнять. Чуть крепче, чем обыкновенную проститутку, но недостаточно сильно для девушки, к которой пылаешь чувства.       А затем они оказались обнаженными в одной постели.       Ее каштановые волосы разметались по подушке.       «Совсем как у Иви».       Когда Джейкоб целовал ее, он закрывал глаза, отдавался чувствам, которых не испытывал к девушке, стонущей под ним. Ему было все равно, ведь на вкус они были…       «Совсем как у Иви».       Фрай ощущал ее ноготки, впивающиеся в плечи, когда она позволяла ему входить слишком глубоко.       «Прямо как делала Иви».       Нелли кладет его руку на свою небольшую грудь, заставляет сжать почти до боли; Джейкоб по-животному рычит в ее ухо — ему это нравится, да, черт возьми, это заводит — и в то же время заставляет чувство вины оказаться где-то у его горла, сдавить шею, чтобы он почти задыхался, не в силах вздохнуть.       Даже после того, как они оба достигают финала, Джейкоб не открывает глаза — только тяжело и часто дышит, будто после забега. Он чувствует точечные поцелуи по всему его лицу от подбородка и до лба, но только что-то бурчит себе под нос, переворачиваясь на бок, подставляясь под объятия, которые раскрыла для него проститутка.       Правда, если бы Нелли не была бы ослеплена своими чувствами, то обязательно бы расслышала фразу, которая была адресована вовсе не ей.       «Ну же, Иви… Прекрати…».       Фрай не видел сновидений в ту ночь, и от этого ему стало еще чуточку легче.       В один из дней, когда пришло письмо от Иви, Нелли была у него дома. Она сидела на диване и смотрела во все глаза на Джейкоба, который сжимал клочок бумаги так, будто это было единственное, что ему дорого на всем белом свете. Она не придала этому значения и тихонько спросила, будто бы боясь прервать его уединения с пожелтевшим конвертом:       — От кого оно?       — От сестры, — радостно, даже чересчур радостно, воскликнул Джейкоб. Он, не обернувшись, быстрым шагом пошел к письменному столу. — Дашь мне пару минут?       Разумеется, она даст ему пару минут. Она даст ему и целую вечность, лишь бы потом он сжимал ее в объятиях, будто дорога ему.       Будто они оба не видят правды.       Нелли, перегнувшись через спинку кровати, следит за тем, как Джейкоб с особой осторожностью вскрывает письмо, пробегает по идеальному почерку взглядом. Ей интересно, ужасно интересно, и этот интерес вытекает в одинокую фразу, на несколько минут повисшую в воздухе:       — Ты никогда не рассказывал, что у тебя есть сестра.       Джейкоб молчит, будто не расслышал вопроса. Но он все прекрасно слышал и теперь пытается продумать ответ.       — Мы с ней уже давно не виделись. И не так часто общаемся, — признался Фрай, не удостоив вставшую с кровати Нелли взглядом. — Поэтому мой рассказ вышел бы совсем коротким.       Нелли не стала спорить. Хотя за те пару месяцев, что они делили постель, он бы мог все ей рассказать, но она приняла молчаливость Джейкоба как должное.       Ей захотелось вдруг обнять его со спины, почувствовать крепкие мышцы, провести по ним ладоням… Сделать все, для того, чтобы он вернулся к ней. Так и вышло — ее руки скользнули по плечам, а губы оказались в опасной близости с ухом. Только Фрай не спешил и, несмотря на манипуляции Нелли уходить, не написав ответа, не собирался.       Она поняла это сразу.       — Ты… расскажешь ей о нас?       Джейкоб замолчал и опустил поникший взгляд. Что бы он мог рассказать о ней Иви? Что спит с проституткой, до боли напоминающей собственную сестру, только чтобы заглушить одиночество? Фрай был готов писать, но отдельные фразы никак не хотели складываться в текст.       «Здравствуй, Иви. У меня тут кое-кто появился… Ее зовут Нелли. Знаешь, ее имя очень легко произносить…»       Как и твое.       «У нее очаровательная улыбка и звонкий смех…»       Как и у тебя.       «А еще она любит мои глупые шутки»… «А еще она тоже любит мои глупые шутки»       Джейкоб улыбается, но так фальшиво, что для Нелли это не остается секретом.       — Конечно… Почему бы и нет.       Она оставляет поцелуй на его губах, но Фрай чувствует только невыносимый холод.       Как долго он будет играть с ее чувствами?       Ответ на этот вопрос является со следующим письмом, которое приходит на удивление быстро. В тот вечер Джейкоб берет ее нежно, не как обычно, стонет куда-то Нелли в плечо. Она такая податливая, прогибается под ним, зарывается ладонью в начинающие седеть волосы. Девушка не знает всей правды, но догадывается: Фрай всегда где-то в другом месте, пока находится с ней. Пора ей узнать, в каком именно, верно ведь?       Он, слишком очарованный скорым приездом сестры в Лондон, совершенно не контролирует себя, забывается и, когда кончает на впалый живот, стонет не имя Нелли, о, вовсе не её. И, не так скоро, как стоило бы, открывая глаза, не видит удовлетворения на лице девушки, только слезы, стоящие у нее в глазах.       Джейкоб резко вскакивает с постели, понимая, что натворил; целует ее руки, лишь бы она, такая похожая на Иви, простила его, осталась, потому что не может без нее. Но, раня чьи-либо чувства, стоит понимать всю серьезность последствий — Нелли молчит, потому что любит, а он ее предал, как и любой другой мужчина в ее жалкой жизни. Она бы влепила Джейкобу пощечину, да, ведь он заслужил, но не стала. Потому что любит.       Только вот он ее — вовсе нет.       Они расстаются на нейтральной ноте, «дружеской», хотя какими друзьями можно после такого быть? Джейкоб пытается обнять ее на прощание, но она не дает ему этого сделать и, с уязвленным самолюбием, гордо приподняв подбородок, медленным шагом уходит прочь по улочке. Фрай наблюдает, как на ее тонкие плечи, будто бы сестринские, крупными хлопьями падает снег. Он не выдерживает и догоняет ее, пробегая по сколькой улочке, прижимает к себе — ему кажется это правильным — вымаливает прощения стоя на коленях. Нелли, конечно же, прощает его не сразу (даже здесь — копия Иви), но ее крепость все равно поднимает белый флаг. Джейкоб говорит пафосные, ничего не значащие для фразы о том, что они могли бы завести семью, о которой Джейкоб давно мечтал. И, разумеется, о том, что у него с этой Иви давно ничего нет, он просто устал, переутомился, и вообще все это было ошибкой молодости.       Очередное вранье, но теперь Нелли принимает правила игры — обнимает его так крепко, будто бы взаправду думает, что сможет победить.       Какая глупость.       Они не видятся больше недели, Джейкоб упорно называет свою занятость делами Братства, но Нелли давно не верит. Она решает наведаться сама, но прежде, чем постучать в дверь, упирается ладонями в запотевшее от зимнего холода окно, приподнимается на носочках, чтобы увидеть хотя бы его силуэт. Плечи Нелли обнажены — их кусает мороз, но она не уходит. Хочет увидеть.       И лицезреет, но совсем не то, что ожидала — незнакомая ей женщина подходит сзади, обнимает ее Джейкоба (по крайней мере, она думала, что её) со спины так, как делала это сама Нелли. Только теперь Джейкоб охотно разворачивается, принимает ее поцелуи так, как никогда этого не было с ней. Он настойчиво тянет ее куда-то вглубь комнаты, туда, куда не достает взор проститутки, но она более чем уверена, что там находится кровать.       Нелли отстраняется от стекла, но не удивляется, хоть и размазывает непрошеные слезы и косметику по лицу — ей все равно, что нужно возвращаться в бордель, ведь мужчины, которых сложно таковыми назвать, даже в лицо ей не посмотрят. Ей тяжело встать, но она заставляет себя сделать шаги прочь, хотя ноги совсем не держат.       Как и Джейкоб — не держит своих слов.       Нелли понимала, что своим теплом и заботой спасла его. А кто теперь спасет ее?       Тепло и забота остались у Джейкоба Фрая. Нелли подумала, что он был бы рад, что его одежда, от которой он так давно мечтал избавиться, наконец подошла кому-то — ведь теперь холод и одиночество борделя — единственный ее удел.       Ведь в доме разврата все одеты по-летнему.