Ещё один вечер на острове Скай

Мне давно плевать... После стольких лет должно быть плевать, а не больно, вспоминать, как она уходила, не оборачиваясь. Я стою в дверях собственной квартиры на первом этаже двухэтажного дома. Идеальный пригород Лондона. Укромное место для тайных встреч и спокойного отдыха, защищённое желанием жителей сохранять условную конфиденциальность своей личной жизни и запрещающих камеры наружного наблюдения. Стою, облокотившись левым плечом о дверной проём, склонив непослушную голову в другую сторону, и смотрю, как она уходит от меня. Навсегда. На ней рваные узкие джинсы, высокие зелёные кеды и короткая куртка. Из под смешной шапочки торчат фальшивые дрэды, подпрыгивающие при каждом пружинистом шаге. Светоотражающая надпись на рюкзаке (до сих пор помню! "Fuck you, Barbie!"), светится в лучах фонарей. Идеальная имитация подростка. Не могу не улыбнуться, глядя на её стройную, кажущуюся хрупкой фигурку, и в который раз задаю себе вопрос: в чём секрет её таланта перевоплощения? В том ли, что она пуста изнутри, лишена личностного содержания, придающего человеку неповторимую индивидуальность, или же в том, что в ней соединилось всё, всё совершенство мира..? - С этими зелёными линзами ты похожа на кошку, - сказал я, касаясь кончиками пальцев её колена, выглядывающего из рваных джинс. - Это скорее из-за "стрелок" на веках, - как всегда серьёзно ответила она, но в уголках глаз пряталась улыбка, - Ассоциация с Египтом и сфинксом, - теперь она улыбнулась по-настоящему. Да, сфинкс. Вечная загадка. Тысячи разных загадок. Я усмехнулся и поднёс к губам её руку с ядовитого цвета маникюром. - Тебе, кажется, нравится, - заметила она. - Если честно, не очень. Ты же знаешь, как меня привлекают голубые ледышки. - Это ты о моём брате? - рассмеялась она, выдёргивая свою руку из моей. - Нет. Точнее не только. Пристальный, словно сканирующий, взгляд. О, не читай меня, детка! Тебе не встречалось ещё таких сложных книг. А эту тебе не прочесть до конца! Каждый раз иная. Элегантная леди, пригламуренная проститутка, девочка-неформалка. Я узнавал её всегда, в любом обличье, но скрывал это, доставляя ей радость. И никогда не говорил, что вижу в ней лишь маленькую девочку, застрявшую в своих восьми, кажется, годах. Я любил её и старался понять, а она не была способна на это. Странное существо, обладающее исключительной проницательностью и не решающееся понять саму себя. Редкий секс с ней разительно отличался от всего, что я знал прежде. В нём всегда присутствовал элемент эксперимента и познания. Познания друг друга и любви вообще. Только она не поняла ни черта, а я - всё. Всё о ней и о себе. Да, этот урок был и для меня! Я понял, что боль и наслаждение - две стороны одной медали. Две чёртовы стороны. Она назначила мне встречу в ресторане, модном и дорогом, конечно. Вечерний макияж, высокая причёска, шёлковое платье жемчужного цвета и нитка жемчуга на груди - изысканно и несколько претенциозно. Я с трудом подавил смех. То, как она хотела выпендриться после нашей встречи в Шеринфорде было так читаемо! Но при этом она была ещё и непростительно красива, и я лишь улыбнулся, целуя ей руку. Сколько раз мы встречались? Не более десяти? Чёртовы голубые глаза сводили меня с ума. И кое-что ты знала. Не могла не понимать, что я думаю и о твоих братьях, касаясь тебя. Запах волос пьянил. Я путался в них пальцами, кусая тебя за ухо, шепча "Мой маленький Холмс!" Да, я любил её. Любил болезненно и жестоко. Жестоко для меня, конечно. Потому что знал - это вовсе не то, чего я хочу. Не та, не такая. Не так! Не уроков я жаждал, не высоко интеллектуальных игр с перевоплощениями, их и так было слишком много! Я хотел чего-то простого и человеческого, того, чего она никогда не смогла бы мне дать. Её стремление к познанию всего убивало любую надежду на взаимность. Я часто думаю о том, знала ли она о моём плане. То, как она задержала свои пальцы в моей руке, то, как прижалась ко мне перед уходом говорит о том, что догадывалась. А я даже не поцеловал её. Лишь шепнул в смешную шапку: "Прощай, моя радость!" И смотрел после, как она уходит от меня. Навсегда. Что ты почувствовала, узнав о моей "смерти"? Радость от оправдавшихся предчувствий? Злость от того, что я ничего не сказал? Отчаянье от мысли, что больше никто тебя не поймёт и не полюбит? Для меня это осталось последней загадкой. А ты так и не смогла превратить меня в своего кролика. Мёртвого, конечно же, как ты сама. Прости, детка, пустота и рассудительность - не моё! Только почему же я не могу забыть о тебе до сих пор? Двадцать пять лет! Четверть века! Почему же я вижу тебя во сне и шепчу твоё имя, выводя Шерлока из себя? Почему думаю о твоём нежном теле, лаская себя в душе? Потому ли, что ничего не знаю о тебе теперь или от того, что рана, нанесённая тобой была слишком глубока, чтобы когда-нибудь затянуться? Ты по прежнему грезишь в своём хрустальном гробу или скинула оковы и разгуливаешь на свободе, забыв обо мне и о своих братьях? Где ты и что с тобой, моя мёртвая царевна? *** В мою палату уже не раз стучали санитары с предложением пройти на ужин, но я слишком поглощён воспоминаниями и созерцанием парка за окном. Осень облизнула своим холодным языком почти все листья, раскрасив их на свой вкус, лишь дубы сохранили прежнюю зелень. "Я - дуб," - думаю я и слышу, как без стука открывается дверь. Мой кудрявый сосед принёс мне ужин. Ему достаточно одного взгляда, чтобы понять, что я вновь думаю о ней. До сих пор красивое лицо, изрезанное сетью морщин, принимает брезгливое выражение. - Поешь, когда закончишь, - говорит он, резко разворачиваясь. Полы его клетчатого халата взлеают в воздух, и я не могу не расхохотаться. Мой Холмс! Он вздрагивает и кидает на меня злобный взгляд через плечо. Мы на миг встречаемся глазами в отражении в зеркале слева, а затем он резко хлопает дверью. Звук был бы оглушителен, если б не противоударная обшивка по периметру проёма. Я вновь смеюсь, слушая, как он шаркает тапочками по полу. Прекращаю, слыша щелчок ручки на двери в его палату, и поднимаюсь из кресла, опираясь на трость. Ничего не поделать - изувеченный сустав по-прежнему причиняет боль и не даёт левой ноге сгибаться. Неспешно передвигаюсь за стол, думая о Майкрофте, сломавшем мне коленную чашечку в вечер моего "самоубийства". Весьма жестокий вечер. И очень жаркий. На подносе с ужином лежит роза. Тёмно-бордовая, почти чёрная. Я касаюсь её лепестков, отметая мысль о подарке двадцатилетнего кухонного работника, бросавшего на меня пламенные взгляды, провожу рукой по поседевшим волосам и подношу цветок к носу. Запаха нет. Это либо Шерлок, либо... Нет, нельзя думать об этом, нельзя позволить себе быть на столько сентиментальным! Всё моё самообладание держится лишь на гибкости, потеряв её я сломаюсь, как сухая ветка. Как тогда. *** Я раздет и измучен бессонницей и ломкой от наркоты, которая годами вливалась в мою кровь против воли. Пять лет в застенках спецслужб! Пять ёбаных лет! Майкрофт с раскалённой кочергой в руке склоняется надо мной, наступая ногой в узком, начищенном до блеска ботинке на живот. - Нет! Но да. Нога впечатывается в живот, а кочерга прикасается к нежной коже груди. Ненавижу его! Ненавижу страстно и беспредельно и в той же мере хочу. Запах горелой плоти, боль, унижение - ничто перед желанием пасть ещё ниже, отдаваясь своему мучителю. Скорее, Майкрофт, прошу, скорее! Я не в силах ждать! Я не смотрю на него. Он мне противен и знает об этом, стягивая брюки и устраиваясь между моих ног. Проникновение мучительно больно после месяцев воздержания. Я нелепо хихикаю, чувствуя, как он слизывает выступившие слёзы с моих век. Терзать и ласкать, жестокость переплетающаяся с нежностью так тесно, что одну иногда не отличить от другой. Мучительная жалость и тягостное вожделение к объекту пыток. Я всё знаю и всё понимаю, Майкрофт. Не суди себя слишком строго, за тебя это сделают другие. А ты просто бери то, что есть, пользуйся шансом, который нельзя упустить. Такой роскошью, как пленённый Джим Мориарти, не разбрасываются! Дальше всё быстро, жестоко и страстно. Никогда бы не подумал, что Снеговик может быть таким. Спустя несколько минут он стоит надо мной - безумно смешной в рубашке с развязанным галстуком, узконосых ботинках и носках на подтяжках, затягиваясь сигаретой. Я чувствую себя ещё более разбитым, но не могу не смеяться. Смех отдаётся болью в растоптанных и оттраханных кишках. А эта сука стряхивает пепел прямо мне в рот. Мгновенно замолкаю и отплёвываюсь. - Какое ж ты... - шепчу я, и громче говорю, протягивая руку в предельно беззащитном жесте, - Поможешь мне встать? Он предсказуемо ведётся на этот спектакль, а я, схватив его за ладонь, вонзаю зубы в оголившееся запястье, смыкаю их, чувствуя металлический вкус крови во рту. - Сука! - шипит Майкрофт и несколько раз подряд бьёт меня левой рукой по лицу, пока я не разжимаю зубы, падая на пол и больно ударяясь головой о бетон. Я не разбираю его слов, пока он пинает меня в бок. Матерится, наверное, ну что ещё? Сжавшись до состояния ракушки, я чувствую, как кровь из разбитого носа проникает в горло и в рот. Кашель просто рвёт меня на куски. - Тварь такая, - уже спокойно ругается мой мучитель, подхватывая меня за подмышки и укладывая на койку, - Давно пора закончить выделываться, ты больше не представляешь никакой ценности, ублюдок. - Нет, - хриплю я, сплёвывая кровь и размазывая её по лицу. - Что нет? Знаешь ещё что-то важное? За годы, проведённые здесь, всё устарело, стало бесполезным, как и ты! Он затягивает белоснежный платок на своём кровоточащем запястье и достаёт ещё один, смачивает его в холодной воде в раковине в углу камеры, присаживается на край моей койки и обтирает мне лицо. Дебильная жалость! Никогда не понимал таких людей. Носящих с собой по два платка! - Нет, блять, я не ублюдок, - окровавленный холодный кусок шёлка замирает на моём разбитом носе, - Любимый ребёнок, рождённый в законном католическом браке! - Принципиальный до жути кусок дерьма, - констатирует Майкрофт. - Тогда, может быть, закончим? Сколько можно продолжать? Убийство куда гуманней этой бесконечной пытки. Убей меня, Майкрофт! Пожалуйста, убей! Непроизвольные рыдания рвут на части почище смеха, и он, гладящий меня своими тонкими пальцами по волосам, лишь усиливает их. Эта противоестественная нежность ранит сильнее жестокости. - Не надейся, - тихо говорит он, - Смерть слишком мягкая мера для таких, как ты. - Таких больше нет! - выкрикиваю я. - Хотелось бы верить, - мягко произносит Майкрофт, убирая согревшийся платок с моего носа, - Я, конечно, не убью тебя, но и мучить больше не стану. Что толку бесполезно тратить время, которого и так вечно нет? Молчи! Я знаю, что ты ответишь. Наслаждение? Отдых в обществе такого же, как я урода? Да на хрен надо! Я не люблю тебя! Убил бы, если бы любил. Забавно, что простые четыре слова "я не люблю тебя" ранят сильнее ударов жёстких носов дорогих туфель, жгут больнее, чем раскалённая кочерга. Что за херня? Я, значит, я люблю его? Быть того не может! Не превратился же я в дурочку О! - Ненавижу тебя, - говорю, а внутри всё дрожит. - Взаимно, - сухо бросает Майкрофт, поднимаясь и начиная одеваться, - Только, кажется, не достаточно сильно. Я больше не приду. По крайней мере не за тем. Я прекращаю тебя мучить. Хватит. Смысла нет. А мои работники... Ну, не могу за них поручиться. После этого, - он подносит перевязанное запястье к моему лицу,- я снимаю с тебя статус VIP. Может пользоваться любой, кто захочет. Понимаешь? - Да наконец-то! Потрахаюсь хоть от души! Тебя ж не дождёшься! - Как глупо! Такого я не ожидал. Поганая сука. И да, меня ты больше не дождёшься. Самое время начать умолять. - Да хуй тебе! Никогда! - Отлично! Я нормально выгляжу? - спрашивает он, завязывая галстук. - Идеально, если не считать крови на манжете. Заправь под пиджак. И свали уже наконец! - Пять секунд. Он нежно касается моей щеки, а потом больно выворачивает сломанный нос. - Прости, не удержался! Прощай! Я действительно больше не приду. Сжавшись в позу эмбриона, я не понимаю, какая боль сильней. Что происходит, Господи? Что? Хоть единожды ответь мне, что?!? Почему ты меня покинул?* *** Я сжимаю в ладони бутон розы, другой рукой сдавливая стебель. Шипы проникают в ладонь, но я не чувствую этого, как не слышу шагов босых ног за спиной. - Джим, тебе плохо, Джим? - шепчет Шерлок в ухо. - Да. Сегодня пиздец. Пожалеешь меня? - Конечно. Идём. Я опираюсь о его плечо, пока он отводит меня к кровати, а затем прижимаюсь к нему, вспоминая, как начался мой последний роман. Издевательства внезапно прекратились. Еда стала вкуснее, камера больше напоминала больничную палату, а боль приносили лишь пластические операции, устраняющие последствия пыток. Никто со мной не говорил, никто не объяснял мне произошедшие перемены. Я вновь оказался в иной вселенной. Мастерски обученный парикмахер подстриг меня, а юная медсестричка сделала мне маникюр и педикюр. Почти два года спустя я снова лежал под оценивающим взглядом Майкрофта. - Сойдёт,- бросил он, - можешь одеваться. - И всё? Так быстро? Так безболезненно? - Ты не интересен мне, такой чистый и аккуратный. А вновь ломать только что починенную игрушку - не имеет смысла. Дорого и бесполезно. Оно того не стоит. - Ты разбиваешь моё сердце, - пропел я. - Это поправимо. Я точно знаю, кто его излечит. Я не задаю вопросов, хотя мозг выдаёт множество разных вариантов. Я теряюсь в догадках, пока не попадаю в психушку на острове Скай и не вижу Шерлока, отбивающегося от санитаров, колющих ему седативные... А он видит меня. - Мориарти? Этого не может быть! Ты мёртв уже столько лет... Вероятно я действительно спятил, если вновь вижу тебя, как наяву. Хотя какая разница? И он прижимает меня к сердцу. Понимание пронзительно и больно. Я обнимаю Шерлока в ответ. Это финал, детка! Не сбежать и не уйти. Не избежать этой вечной привязанности к неизлечимому психу, так похожему на меня. Это же рай - остров Скай... Безупречный и бесконечный рай. Или вы забыли? Наш персональный рай и индульгенция от всех грехов. Спасение и покой о котором мы мечтали. В объятиях младшего Холмса можно забыть обо всём. Потому так сладко прижиматься к нему, касаясь губами бледной шеи, замирая и слушая биение его сердца. - Я люблю тебя, маленький Холмс, - шепчу в ухо, слыша стук в дверь. - К вам посетитель, - говорит санитар. - К кому именно? - Почему так поздно? Мы произносим это одновременно. Две слившиеся половины единого целого. - Откуда мне знать? - отвечает санитар, - К вам обоим, похоже. Он исчезает, а появляется Майкрофт. Выцветшие глаза, седина, морщины, скорбное выражение лица. - Добрый... Нет, не добрый вечер, так как я пришёл с грустной вестью. Она умерла. Долгая кома сменилась окончательным уходом из жизни. Её больше нет. Нет! Нет! Он падает на колени, закрывая лицо руками, а я вдруг понимаю, что меня её смерть не ранит, да и сердце Шерлока пропускает лишь один удар, а затем продолжает размеренно биться. Для нас она перестала существовать в тот день, когда мы решили принять свою судьбу и не думать о возвращении в большой мир, стала воспоминанием, для меня печальным и загадочным, а для Шерлока даже мрачным. Не думаю, что и Майкрофт скорбит по ней. Вероятно, это запоздалые муки совести. Сколько лет томилась в своём стеклянном гробу эта мёртвая царевна? А прекрасный принц сбежал, едва коснувшись поцелуем. Впрочем, я ведь не знал, что ухожу навсегда. Что прихотливая судьба в лице одного беспринципного политика отправит меня сначала в ад, а затем в рай. И смею думать, что его припадок связан и с несправедливостью ко мне. Он полностью нарушил наш договор о моём добровольном уходе со сцены, издевался ради собственного удовольствия и, наконец, навсегда лишил свободы, использовал для излечения Шерлока, которого так же, как и меня, не намерен был выпускать. Ну за это, допустим, спасибо. Плачь же, Майкрофт, может быть не всё в тебе сгнило, если ты до сих пор способен на раскаянье. В конце концов, уверен, что и тебе все эти годы было не легко. Так не пора ли отдохнуть, заточив теперь и себя в комфортабельную клетку острова Скай?