***
-Так-так-так, и что же ты нам расскажешь? — обращается к трупу девушки Яков Петрович, закатывая рукава рубахи, и почти не морщась от уже явного запаха разложения тела. Тот резко бросает взгляд на расположившегося на низкой скамеечке писаря, будто бы спрашивая «Можно начинать?». Молодой Гоголь несмело кивает, прижав к лицу носовой платок, сложенный вдвое. Глаза на мокром месте от смрада. «Над грудью девушки небольшой надрез, сделанный острым предметом. Надрез неглубокий, стало быть, причиной смерти быть не может…» Яков Петрович берет в руку скальпель и осторожно делает надрез. Гоголь громко сглатывает, быстро записывая выводы Якова Петровича и стараясь не смотреть на тело молодой девушки. Затем в ход идёт острая ножовка, распиливающая кости. Противный звук разносится по сараю, заставляя вздрогнуть. Гуро расширяет рану специальным приспособлением. Гоголь всеми способами старается подавить приступ рвоты, но ничего не получается. Глаза слезятся ещё сильнее, но писарь продолжает записывать выводы, борясь сам с собой. «Перерезана аорта, причём, похоже, профессионалом… Врачом, или мясником…» -Вы как, Николай Васильевич? — интересуется Яков Петрович, не отрываясь от дела. -Прекрасно, Яков Петрович… — сдавленно произносит писарь, чуть наклоняясь вперёд. -Чудно… «Что самое потрясающее — совсем нету крови…» Голова Николая Васильевича идёт кругом, а перо начинает выводить на бумаге непроизвольные слова. Сознание Слёзы Влюбленность На несколько мгновений в глазах писаря лишь тьма. -Ну, Николай Васильч, всё записали? — интересуется Гуро, вытирая руки каким-то тряпьем. -Д-да… — заикается Гоголь, крутя в руке перо. -Позволите?.. — Яков Петрович забирает немного смятый лист бумаги из рук писаря. Следователь прочитывает заключение, быстро водя глазами из стороны в сторону. Взгляд падает на слова, криво написанные во время припадка. Сознание Слезы Влюбленность -А это что? — спрашивает Яков Петрович, указывая пальцем на слова. -Оно как-то само… — мямлит Николай Васильевич, громко сглатывая. -Влюбленность, знаете ли. — усмехается мужчина. — Кто она, позвольте поинтересоваться. Писарь напуганно смотрит на Якова Петровича, едва сдерживая слезы. Ему страшно. Страшно из-за того, что его каким-то бесом тянет к мужскому полу. Не по-людски это. -Николай Васильч! — Гуро легко дотрагивается до плеча писаря. — С вами всё в порядке? В этом простом вопросе прозвучала нотка заботы о совершенно чужом человеке. Гоголь несмело кивнул. -Да-да, не стоит беспокоиться. Просто… Тот не договорил, так как почувствовал, что обе руки Якова Петровича лежали на плечах. По телу пробежала приятная дрожь. Из уголка глаза писаря выкатилась слезинка и побежала по гладковыбритой щеке. Слёзы Гоголь почти терял контроль над собой — Яков Петрович нежно проходился тёплыми ладонями по шее и плечам. Так приятно не было никогда. Так приятно, когда тебя хоть кто-то ценит, хоть кто-то заботится о тебе. Сознание Гоголь чувствовал, что его слишком сильно тянет к мужчине. Писарь берёт себя в руки, делает глубокий вдох и произносит: -Вы задавали вопрос — «кто она?». Я могу ответить, но будете ли вы удовлетворены ответом, Яков Петрович? Это… Тот снова не договаривает. Всё происходит слишком быстро: Гуро наклоняется и мягко шепчет писарю на ухо что-то по-французски. Настолько тихо, что слова едва различимы. Затем дотрагивается кончиком носа до скулы Гоголя, ведёт «линию» вниз, приближается к подбородку, но внезапно останавливается у самых губ, облизывает их тонкую линию, целует. Влюбленность Затем касается языком до гоголевских усиков. Они ему идут, даже очень. Гуро вновь целует Гоголя, их языки переплетаются в безумном танце. В то время руки расстегивают верхние пуговицы рубашки писаря. Гуро нежно проводит указательным пальцем между ключиц. -У вас такая бледная кожа… Николай Васильевич делает обрывистый вздох. Рука сама тянется к волосам следователя. Тот это замечает и будто бы специально наклоняется сильнее, целуя ключицы Гоголя.***
Они вместе сидят на полупрогнившем полу, обнявшись. Внезапно Гуро встаёт. -Я не знаю, что на меня нашло. Простите, Николай Васильч, в меня будто бес вселился. — оправдывается Яков Петрович, наспех застегивая пуговицы своей клетчатой жилетки. -Н-ничего… — тихо мурлыкает Гоголь. — Мне даже понравилось… — тот краснеет и опускает голову вниз. — Я не думаю, что со всеми коллегами вы так нежны… Щеки следователя пылают, и тот, стараясь как-то отвлечься, протирает инструменты для вскрытия. И в головах обоих все ещё звучит: Простите Простите. Простите…