В зловонии смерти

      Случилось это задолго до возвращения Гнили в этот мир, когда все чуть не погрузилось во мрак, задолго до великой Битвы при Громовом Копыте, где сложили свои головы многие тысячи волков и медведей, многие тысячи лучших сынов и дочерей своих Кланов…              Волки и рыси всегда жили бок о бок в мире и согласии. Волки были рады дружить с такими умелыми торговцами, а рыси — с такими искусными воинами. Волки, когда надо было, защищали рысей, а рыси в свою очередь при нужде помогали волкам звонкой монетой. Но этот почти священный союз, существовавший вот уже несколько столетий, был разрушен в один миг, когда мешочек звонких золотых монет лег в лапу убийцы. Волчьи политики, не замарав своих и без того грязных лап, убили своего Вожака, гостившего в землях Клана Рысей. Подлые политики получили то, чего желали: Волчица-Матрона, не знавшая истины и теперь снедаемая горем, объявила войну соседям, бывшим друзьям, которые убили страстно любимого ею мужа. Честь Клана Волков, клана гордых и благородных воинов, была задета. Взаимная любовь этих двух северных народов превратилась во взаимную ненависть.       Волки, за которыми была сила и опытность, сокрушая своих врагов, маршировали по захваченным землям…       Но в тот ясный день волков застали врасплох, и град стрел, затмивший солнце, обрушился на их могучую армию… Вместо земной тверди были груды мертвых тел, а вместо зелененькой травы — неисчислимое множество стрел, торчащих из трупов… Вперед кинули резерв, еще не опытных щенков, которых постигла та же участь. Выжили немногие опытные вояки и еще меньше молодняка. Из леса появилась немногочисленная рысиная армия. Выжившие волки сошлись в жестокой сече с рысями, которые превосходили их числом в несколько раз. Но численного преимущества над искусными воинами оказалось недостаточно. Теперь поверх трех слоев волчьих трупов, истыканных стрелами, расстелился ковер из порубленных рысьих тел.       Невредимыми остались единицы, немногие же были ранены и теперь медленно умирали, погрузившись по пояс в собственную кровь и кровь братьев по оружию и врагов, в мочу и дерьмо обделавшихся перед смертью или в ее момент. Выжившие с обеих сторон не могли или же просто не осмеливались выбираться из укрытий — оврагов и нагромождений трупов — потому что лучники, единственные, кто остался от обеих армий, поджидали уцелевших врагов. С неба стали спускаться вестники смерти, черные, как своя госпожа, вороны. Они, каркая, приземлялись на мертвых и выклевывали их глаза, некоторые по воздуху волокли за собой кишки. Смерть пропитала это место, ее мерзкое зловоние и отвратительный вид вызывали тошноту. Но в той бездне были еще живые волки и рыси, которые не могли выбраться оттуда. Там они стали живыми мертвецами…              Прижавшись к мертвецам, как к родной матери, и обнимая свой меч, как любимую игрушку, от страха и холода дрожит погруженный по пояс в кровь совсем молодой серый волк. Еще недавно он был глупым волчонком, который мечтал махать мечом, чтобы прославиться и стать великим героем. Но теперь он был напуган, а его детские мечты — разрушены. Вот, меч в его лапах, и недавно он помахал им по-настоящему. Но где здесь геройство? Где оно? Здесь только страх и смерть… и жгучее солнце, под которым вздуваются мертвые тела. Больше ничего. Волк горько захныкал, а потом заскулил по-щенячьи, ведь он больше не увидит свою старую мать, и последним, что узрят его глаза, будут трупы, трупы без голов, или лап, или разрубленные пополам, трупы без глаз, трупы с выпущенными внутренностями или истыканные стрелами… груды трупов, но не его родная мамочка, такая милая и добрая волчица, подарившая ему жизнь…       Внезапно волк услышал полный ужаса горький плач, словно повторяющий его собственные мысли: «Мамочка, мне так страшно…», доносящийся откуда-то поблизости. Этот плач продолжался без конца, и волку делалось вдвойне больнее, ведь там кто-то боится точно так же, точно так же хочет вернуться домой к своей родной матери.       — Кто ты: волк или рысь? — наконец решившись, вполголоса спросил волк.       — Р… р… рысь, — плаксиво ответил голос словно детеныша. — А… а ты к-к-кто?       — Волк.       — Мне так с-с-страшно.       — Мне тоже.       — Можно я к тебе переберусь? — неожиданно спросил дрожащий голосок рыси.       — Поклянись, что не тронешь меня, — ответил волк.       — Клянусь, правда, не знаю чем… — обрадовался голос и тотчас обеспокоился: — Ты ведь не убьешь меня?       — Обещаю, что не убью тебя.       В мертвой тишине послышалось тяжелое дыхание, несколько воронов взмыли в воздух. Через мгновение в укрытие к волку соскользнул самец рыси, совсем еще котенок, немногим младше волка. Окровавленный рысенок с боевым топором в лапах, стоял пригнувшись и ждал, что скажет волк. Но волк, увидев оружие, тотчас направил клинок своего меча острием к рыси дымчатого окраса.       — Брось его! — приказал волк, и испуганный рысенок тотчас выронил топор. — У тебя есть еще что-нибудь?       — Н… н… — Рысенок заплакал. — Н… н… н-нету.       После этого волк, почувствовавший всю искренность, швырнул свой меч куда подальше и подал пятнистому котенку жест сесть. Вдруг рысенок вздрогнул и выпрямился во весь рост. Из уголка его пасти потекла струйка крови. Рысенок пристально посмотрел на волка, а волк — на него. Свет в юных глазах стал потухать. Рысенок опустил голову, и его взгляд наткнулся на окровавленный наконечник стрелы, торчащий из его живота. Он упал на колени. Его мысли стали медленно развеиваться, словно прах на ветру. Странно, но страх куда-то исчез, котенок больше не чувствовал его, но чувствовал невероятную боль, затмившую все. Волк испуганно глядел на рысенка, который еще мгновение назад был полон жизни: плакал от страха, а до этого был невероятно рад услышать одобрение перебраться. Но теперь тот, в ком волк посеял надежду, стоял на коленях и умирал. Волк сорвался с места и подхватил рысенка.       — Как же… больно…       Свет в глазах рысенка погас, и они уставились в пустоту тупым мертвым взглядом. Волк проклинал себя: «Если бы он сразу сел, то был бы жив! Ты ведь знал, что этот детеныш не тронул бы тебя. Но нет! Ты остановил его, приказал бросить топор, которым он даже пользоваться не умеет! И его убили! Убили! Из-за тебя!» Волк держал на своих лапах рысенка, это невинное юное создание, которое просто хотело жить, просто хотело вернуться к своей матери… как он сам… Он такой же! Они, волки и рыси, одинаковы! Они умирают одинаково, одинаково хотят вернуться к своим семьям, одинаково… Все они отражения друг друга. И все они убивали друг друга, проливали кровь точно таких же, как сами. Но никто не понимал… потому что волки пожирают рысят, а рыси — волчат! потому что волки насилуют кошек, а самцы рысей — волчиц! потому что волки подлые захватчики, а рыси безжалостные убийцы!.. потому что им так втолковали… потому что их заставили ненавидеть друг друга…       Лапа волка взяла обвисшую голову умершего котенка и прижала к холодной кольчуге. Волк ткнулся мордой в лоб рысенка, и холодные слезы маленькими крупинками покатились из его янтарных глаз. От злости он оскалился и немного погодя тихо зарычал:       — Мы одинаковы… ты и я… мы одинаковы…              В зловонии смерти один чуткий волчий нос, фыркая, пытается уловить неощутимый запах жизни. Это молодая бурая волчица, исполненная надежды найти хоть кого-нибудь живого, копается в грудах мертвецов. Она Лунная Благодать – так волки называют своих жриц. Волчица, скрываясь от зорких глаз лучников под покровом безлунной ночи, вместе с которой на смену карканью воронов пришло жуткое уханье сов, бесшумно ползла то по вздувшимся трупам, то в глубоких лужах крови, кишок и их содержимого.       И случилось чудо: острый слух волчицы уловил тихий хрип, к источнику которого она тотчас направилась. И внезапно что-то схватило ее за лапу. Волчица вздрогнула от неожиданности, но не издала ни звука. Когда же она опустила голову, то увидела уцепившегося за ее запястье рысиного воина, который не мог выбраться из-под трупов, заваливших его по груди. Свободная лапа жрицы легла на схватившую ее лапу полумертвого воина. Волчица начала шептать молитву волчьим покровителям, Луне и Полярной звезде, но ее перебил хриплый голос рыси:       — У меня другие покровители, жрица.       — Это неважно, ведь после смерти ты предстанешь перед всеми, и перед моими тоже.       — Прошу, просто прекрати мои муки, а свои молитвы прибереги волкам… — Воин отпустил лапу жрицы.       Волчица сняла тонкий клинок со своего пояса. Мгновение — и холодная сталь пронзает затылок несчастного… Еще мгновение — и окровавленный клинок снова весит на поясе, а голова рыси склонилась, словно воина сразила дремота… на этот раз вечная… Вот оно, милосердие… Вопреки словам упокоившегося воина волчица все-таки произнесла свою молитву и только тогда продолжила ползти по трупам к источнику хрипа.       Наконец ей удалось найти того, чей хрип она услышала в ночи, — волка, истыканного по меньшей мере десятком стрел. Как он до сих пор дышит — загадка. Но волчица прекрасно понимала, что ему не выжить даже в чистой постели, окруженной хоть сотней опытнейших врачевателей. Обескровленный волк был не в силах даже шевельнуться и сидел в луже собственной крови, откинувшись в мертвые тела, словно в спинку стула. Волчица подобралась к нему и взяла его окоченевшую лапу… но то была уже лапа мертвеца. Свободной лапой она незаметно сняла кинжал со своего пояса.       — Луна и Полярная звезда, да святятся имена ваши…       — Я не хочу умирать, — оборвал воин.       — Ты не умрешь, обещаю. Позволь мне закончить молитву.       Волчица продолжила, а острие клинка незаметно оказалось у затылка внемлющего молитве волка и со словами «и да воссияют звезды детей ваших на небе ночном» оборвало его муки. Глаза воина затуманились, а клинок, испивший кровь дважды, снова висел на поясе жрицы. Она закрыла застывшие глаза волка и отпрянула назад. Волчица схватилась окровавленными лапами за голову. Неужели в этой бездне она будет только обрывать муки воинов и молится о том, чтобы каждый падший нашел покой рядом со своим покровителем? Неужели никто не выберется отсюда живым? О Луна и Полярная звезда! Как Силы Природы и покровители могли допустить такое? За какие грехи они наказали этих несчастных такой лютой смертью?       Начинало светать, а волчица так и не нашла никого, кто мог выжить, никого, кроме воинов, уже ступивших одной лапой в могилу. Она все рыскала среди мертвецов, но все ее усилия тщетны. И вновь надежда загорелась в ее голубых, словно морская гладь, глазах: она услышала какое-то хныканье и невнятное бормотание. Жрица быстро нашла того, кто издавал эти звуки. Это был совершенно невредимый серый волк, держащий на лапах мертвого рысенка. Жрица подобралась к воину.       — Оставь его, надо уходить отсюда, — сказала волчица и положила свою лапу на плечо волку.       — Ему было так страшно… Я… я знал, что он не тронет меня, но все равно поосторожничал… И его убили! — продолжал бормотать волк.       — Он в лучшем мире. Теперь он рядом со своими покровителями.       — Мы одинаковы! Он и я, мы и они. Но зачем мы убивали друг друга? Зачем?       — Давай я прочту над ним молитву, и ты оставишь его, — жрица не покидала попыток образумить воина.       — Мы одинаковы! И у нас обоих есть матери. Я должен отнести тело его маме, должен рассказать ей, как он погиб… потому что мы одинаковы!       Волчица, смирившись, убрала лапу с плеча волка, чей разум помутился, и тот вместе с рысенком на лапах поднялся из лужи крови и выбрался из укрытия. Он, пошатываясь, шел по мертвецам к позициям рысей, шел в открытую, но в него не стреляли…              Волк, неся на лапах проткнутого стрелой мертвого рысенка, преодолел поле битвы, и теперь его окоченевшие лапы чувствовали под собой не плоть и кровь, а земную твердь и мягкую траву. Он приблизился к лесу, где, как он думал, скрывались остатки рысиной армии, но никто так и не появилась. И только тогда, когда его лапа ступила за границу леса, его окружила толпа рысиных лучников. Некоторые из рысей зло скалились и ухмылялись, другие же глядели с состраданием. Волк мялся на месте, окидывал оробевшим взглядом окруживших его рысей, и все это время у него на лапах был рысенок.       — Где живет его мама? Я должен рассказать ей, — несмело заговорил волк.       — Слыхали? — ухмыльнулся один из рысей, и несколько лучников захохотали, от чего волк заплакал и, крепко прижав к себе мертвого рысенка, словно куклу, стал метаться из стороны в сторону, а хохочущие толкали его, как только он оказывался рядом с ними. — Вот идиот!       — Прекратите! — приказал старик, один из немногих рысей, которые не могли потешаться над таким.       — Дедуля, ты нам не командир.       — Да как ты со старшим говоришь, котенок?! Я сказал: прекратите! — Хохот стих. — Проявите хоть каплю жалости!       — Он наш враг. Зачем его жалеть?       — Зачем? А ты погляди, откуда он выбрался. Представь, что он там пережил. Это мы отсиживали тут свои задницы, словно в нужнике, а он был там, в той бездне.       — И из той бездны не вернулся ни один из наших, зато выбрался волк, тот, кто захватывает наши земли, тот, кто насилует наших самок…       — Только не говори: «Тот, кто пожирает наших рысят».       — И тот, кто пожирает рысят!       — И ты веришь в эту грязную ложь? Разве мы бы делали что-то подобное, если бы захватывали их земли? Нет. Вот и они так же нет. Неужто непонятно, что все мы одинаковы, что и рыси, и волки умирали там одинаково? И все они одинаково заслуживают того, чтобы им сострадали.       — Дедуля, мы на войне, и мы должны ненавидеть наших врагов, а не сострадать им. И именно из-за таких, как ты, жалеющих, мы терпели пораже…       — Что здесь за балаган?! — оборвал строгий голос, заслышав который, все рыси, кроме старика, стали по стойке «смирно». Через секунду показалась некая чересчур важная особа, рысь в генеральском доспехе. — Полоумный волк к нам забрел? Так чего вы с ним нянчитесь? Прикончите эту грязную шавку, а голову на пику, чтоб его блохастые собратья в нашу сторону боялись даже глянуть.       Старик плюнул себе под лапы и, что-то буркнув, убрался прочь, за ним последовали подавленные сторонники его суждений. Генерал указал на лучника, спорившего со стариком, и тот, коварно ухмыльнувшись, обнажил свой кинжал, чей клинок сверкнул в лучике восходящего солнца, пробившегося сквозь густую листву деревьев, и направился к волку, который догадался, что ему грозит. Волк, который не хотел умирать и еще больше хотел рассказать все матери рысенка, еще крепче прижал хрупкое тельце и попытался вырваться из круга, но его тотчас оттолкнули обратно в центр. Волк вновь попытался вырваться, и вновь у него ничего не вышло. И в тот момент, когда его откинули обратно, он жалобно взвыл, ощутив острую боль в задних лапах, которые словно перестал чувствовать. Волк начал падать, продолжая так же крепко сжимать тело рысенка, но его подхватили двое лучников. Палач, выбранный генералом, пустил в ход когти своей свободной лапы: полоснул волка по морде, оставив на ней пять красных полосок. Рысь медленно, словно наслаждаясь, рассек плоть чуть выше локтя холодной сталью, оставив глубокий, до самой кости порез, а лапа взвывшего от боли волка обвисла. Чуть погодя то же самое произошло с другой лапой, а тельце рысенка упало на землю. Волка с безвольно обвисшими лапами и располосованной мордой держали помощники палача, а перед ним растянулся рысенок. Волк поднял голову, и его взгляд встретился с мстительным взглядом своего убийцы.       — Прошу, его мама должна знать, — взмолился волк, и в тот же миг палач вскрыл ему глотку, откуда хлынула кровь, а лучники бросили тело.       Взгляд умирающего волка был направлен прямо на ткнувшуюся в землю мордочку рысенка, уснувшего вечным сном. Волк до последнего вздоха винил себя, винил, потому что не смог добраться до матери рысенка, потому что не смог рассказать ей всю правду. И глаза волка потускнели, застыли, превратились в холодное стекло… И уже через минуту его голову насадили на пику перед лесом, еще через одну его хвост прикрепили к той же пике, словно флаг, а обезглавленное тело подвесили на веревке, перекинутой через ветку крайнего дерева. А мертвого рысенка так и бросили лежать…       Позже вернулся печальный старик. Он выкопал яму, в которой и похоронил рысенка. Закопав мертвого детеныша и наложив сверху камней, старик вышел на окраину леса. Он посмотрел на качающееся на ветру обезглавленное волчье тело, затем — на голову, над которой уже поработали вороны, выклевав глаза и вырвав язык, и болтающийся чуть выше хвост. Старик тяжело вздохнул, покачал головой и поплелся обратно в глубь леса…              Под жарким полуденным солнцем, находившемся в зените, зловоние становилось невыносимым. К карканью вновь налетевших воронов прибавилось мерзкое жужжание мух. Во рту волчицы, одержимой идеей спасти хоть кого-нибудь, стоял мерзкий металлический вкус крови, который не смогло бы заглушить даже сладкое королевское вино. Уже более суток она не ест, не пьет, но не чувствует ни голода, ни жажды. Любого другого уже бы сразила усталость, но не эту волчицу, движимую надеждой, этим сильнейшим чувством, которое погубило многих… И это чувство вновь приводит ее к очередному выжившему. Одно его колено вывернуто в обратную сторону, и берцовая кость вышла наружу, образовав открытую рану, но, несмотря на это, шансов на выживание у него было гораздо больше, чем у других несчастных, найденных жрицей. И этим выжившим оказался рыжий воин рысей. Завидев волчицу, он схватился за свой меч и стал размахивать им, пытаясь отпугнуть ее.       — Убирайся! Убирайся прочь! Мне хватит духу убить самку! — запаниковал измотанный воин.       — Я жрица, я здесь, чтобы помочь.       — Убирайся! Ты волчья сука! Ты самка моих врагов!       — Не думаю, что твою открытую рану волнует, кто я. Если я не помогу, рана загноится — и ты вскоре умрешь.       — Проклятье! Я не хочу умирать!       — Тогда опусти свой меч.       — Если ты убьешь меня, то… то… что там у вас говорится?       — То я не воссияю звездой на небе ночном.       — То ты не воссияешь звездой на небе ночном.       Рысиный воин опустил меч, но его твердая лапа продолжала сжимать рукоять оружия. Волчица подобралась к рыси и, осмотрев рану, расстегнула свою врачевательскую сумку. Воин увидел на поясе жрицы окровавленный кинжал, которым она обрывала муки несчастных. Тотчас жрица застыла, почувствовав острие клинка на своей шее. Малейшее усилие со стороны рыси — и глотка волчицы будет перерезана. Воин дотянулся до тонкого клинка жрицы и, сняв его с пояса, поднял, чтобы она увидела.       — Ты сказала, что ты здесь, чтобы помочь. Тогда зачем тебе этот клинок?       — Все, кого я находила, были уже обречены… мне приходилось обрывать их муки… — совершенно спокойно ответила волчица.       — Лжешь, подлая тварь!       — Последним был волк, в его теле было по меньшей мере десять стрел, и его уже ничто не могло спасти…       Рысиный воин опустил меч, но кинжал не отдал жрице. Волчица промыла открытую рану каким-то раствором, наложила белоснежные повязки. С минуту она просидела без движения, просто задумавшись. Потом сказала:       — Позже рану надо будет снова промыть, а повязки — сменить. Но я не могу оставаться с тобой: я должна искать других выживших. Вряд ли ты сам доползешь… Я могла бы тебя вытащить к своим — там о тебе позаботятся другие жрицы.       — Позаботятся? Да твои блохастые дружки прикончат меня, как только увидят!       — Волк не посмеет поднять меч на раненого и безоружного: честь для него превыше всего.       — Ага, как же. Лучше ты меня оттащи к моим. Я-то им расскажу, как ты помогла мне, и они точно не тронут тебя.       — Один волк уже пошел к твоим с благими намерениями… Теперь его голова на пике… Нет, я не боюсь смерти, но как же те, кто еще жив и находятся здесь? Либо я тебя вынесу к своим, либо ты умрешь здесь. Выбирай.       — Проклятье! — Воин некоторое время молчал, а жрица терпеливо ждала. — Хорошо! Вытащи меня, но…       — Я встану на твою защиту, если кто-нибудь осмелится поднять на тебя меч, — перебила волчица, и решительным взглядом дала понять, что не отступится от него.       Воин стащил с себя кольчугу, чтобы жрице было проще нести его. Волчица и рысь не заметили, как резко потемнело — это словно из ниоткуда набежали затмившие солнце тучи. Ударил сильный ливень, и через плотную стену дождя лучники не видели дальше своих носов: отличный шанс для волчицы незаметно, а значит в безопасности протащить рысь. Жрица взвалила воина себе на плечи и двинулась так легко и быстро, словно на плечах у нее никого не было. В пути рысь, пораженный характером волчицы, решил извиниться перед ней:       — Я… ну… прости меня за те слова…       — Главное, чтобы там ты не сказал ничего подобного, — тяжело дыша, выговорила жрица и сглотнула густую слюну.       Волчице с рысью на плечах оставалось совсем немного до позиций остатков волчьей армии, а кратковременный ливень, обеспечивший им безопасный путь, прекратился, и тучи разогнал поднявшийся ветер. Утомленные и промокшие волчьи лучники, понурив головы, опирались о свои длинные луки. Услышав хлюпанье и тяжелое дыхание, они все разом подняли головы, и некоторые из них насмешливо оскалились.       — Глядите! Наша жрица рысь тащит! Во дурочка дает!       — Не скалься, щенок, — приказал седой волк. — Видать, свихнулась там бедняжка… Позовите кто-нибудь капитана!       Один лучник-дозорный куда-то убежал и через минуту уже возвращался, ведя за собой черного волка, заметно выделяющегося на фоне остальных своим видом. Капитан не стал выяснять, что случилось, и сразу рванул мимо своих солдат навстречу жрице. Волчица споткнулась в двадцати шагах от них и упала в грязь вместе с рысью. Подбежавший капитан помог подняться жрице, затем окинул взглядом раненого врага.       — Генерал будет в ярости, когда узна…       — Я не подчиняюсь генералу! — рыкнула волчица.       Она вырвала свою лапу из поддерживающих ее лап волка. Волчица попыталась взвалить рысь обратно на плечи, но из-за покрывшей их грязи раненый постоянно соскальзывал, как не пытался он уцепиться за ее шею. Капитан стоял в раздумьях, а жрица, у которой так и не получилось водрузить раненого на плечи, поволокла рысь по земле.       — Твоя цель благородна. Я помогу тебе.       Волчица остановилась и удивленно посмотрела на волка. По взгляду капитана она догадалась о его намерениях и оставила рысь. Волк подошел и протянул лапу раненому воину, и тот принял ее, тотчас оказавшись перекинутым через плечо волка. Вмиг они добрались до лучников-дозорных, удивленно глядящих на своего капитана.       — Отставить смех! — приказал волк, увидев несколько скалящихся морд. — И ни слова генералу!       — Какого слова, капитан?       Услышав эти слова, капитан замер, все внутри него сжалось. Из-за холма показались толстый волк, вероятно генерал, явно не голодавший, пока проливалась кровь, и сопровождающая его свита из четырех гордо задравших голову волков. Волчица стащила с плеча капитана рысь и стала стеной перед ними обоими.       — Капитан, я задал вам вопрос.       — Мой генерал, Лунная Благодать смогла вытащить с поля боя рысь в качестве пленного.       — Нам пленные не нужны.       — Но, мой генерал, он может владеть важной информацией.       — Вам повторить, капитан?       Капитан, опустив голову, молча отшагнул назад, оставив жрицу одну: звание куда сильнее его благородного порыва. Толстый генерал пожелал сам казнить лютого врага. Он обнажил свой меч и направился к рыси, но дорогу ему преградила эта наглая волчица. Она была преисполнена решимости и, казалось, ничто не могло сдвинуть ее с места.       — Прочь! — приказал генерал.       — Я вам не подчиняюсь, — зарычала жрица.       — Ах ты грязная сука!       Толстый генерал со всей силы ударил волчицу по голове навершием своего меча. От удара она отшатнулась, но не отступилась. Еще удар — и она упала на колени, но вновь поднялась, несмотря на ужасную боль. Ни разу волчица не заскулила. Все, кроме генерала и его свиты, были поражены ее стальной волей. Капитан, скованный своим званием, бездействовал. Рысиный воин смотрел на это и понимал, что жить ему осталось недолго, но он всем сердцем был благодарен этой стойкой волчице, ставшей на его защиту, сдержавшей свое слово. Как бы он хотел подняться и заступиться за нее, как заступилась за него она. Но перебитое колено не позволяло ему. Рысь взял попавшийся под лапу камень размером с кулак и, выждав момент, засадил его толстому генералу прямо в глаз, отчего тот заскулил как сопливый щенок. Тотчас волчицу схватили прихвостни генерала и оттащили в сторону, а сам он навис над рысью.       — В этом нет чести! — выкрикнула волчица. — Настоящий волк не посмеет поднять меч на безоружного и раненого!       Но толстый генерал не думал об этих тонкостях. В любом убийстве врага, неважно какого, полно чести. На родине он будет рассказывать, как в одиночку расправился с толпой вооруженных до зубов рысей, и все будут верить ему и восхищаться им. А на самом деле он убил лишь одного, безоружного и раненого. Генерал вознес свой меч и разрубил рысь от плеча до живота, но клинок застрял, и толстый волк безуспешно пытался стряхнуть мертвое тело. В итоге он плюнул и бросил меч вместе с мертвым рысиным воином. Волчица взвыла и зарычала от того, что тот, кого она вытащила из той бездны, теперь лежал разрубленным, а эта толстая псина, отсидевшая свою жирную задницу в уютной палатке, пинала его, пинала того, кто побывал там… Как долго она обрывала муки обреченных, как долго искала живых среди мертвых, как долго обращалась с молитвами к покровителям… но все ее усилия тщетны… И теперь та единственная жизнь, которую ей удалось спасти, была оборвана… Никто не выбрался оттуда! И никто больше не выберется! О Луна и Полярная звезда…       — Бесхребетный, бесчестный ублюдок! — зарычала волчица. — Воины, и эта трусливая шавка командует вами?!       — Повесить эту предательницу! — заверещал генерал с опухшим глазом.       — Генерал! — выкрикнул волк, не поверивший своим ушам.       — Сдайте ваше оружие, капитан.       Волк смерился с убийством беззащитного, но с братоубийством мириться не собирался. Он переборол свой страх перед этим подлым и толстым существом и швырнул свой меч ему под лапы. Пораженный генерал посмотрел на обнаглевшего бывшего капитана, который осмелился указывать ему:       — Вы не имеете права! Она не в вашем подчинении!       Генерал поднял брошенный ему под лапы меч и проткнул не дрогнувшего капитана. Капитан вцепился в генерала и повалился вместе с ним на землю. Волк, захлебывающийся собственной кровью, стал бить жалкую псину по морде. Его попытались оттащить генеральские прихвостни, но даже двоим это не удавалось, потому что обделавшийся от испуга генерал продолжал сжимать рукоять меча, на который был насажен капитан. Наконец генеральская свита смогла сорвать волка с клинка, тем самым распоров ему живот и вскрыв грудь. Толстую шавку покрыли внутренности волка, из пасти которого вырвался поток крови и залил всю генеральскую морду. Обезображенный труп капитан бросили в грязь, а поднявшийся с помощью своих прихвостней генерал бежал, поджав хвост. Один из свиты сиганул за ним, а трое других отправились выполнять приказ.       Волчицу отвели в поле к одиноко стоящей березе. По пути она вслух молилась Луне и Полярной звезде об упокоении капитана и рысиного воина. Несколько раз ее пытались заставить замолчать, два раза били в живот и один раз по морде, но все попытки генеральских прихвостней были напрасны.       Бурая волчица стоит под березой… На ее шее петля… Ветер доносит омерзительный запах смерти до ее чуткого носа… Ее голубые, словно морская гладь, глаза глядят ввысь, в печально серое небо… Прощально завыв, она поет последнюю в своей жизни Песнь Луны… Ее лапы перестают чувствовать мягкую траву… Передающаяся из поколения в поколение волчья песнь обрывается… Ее молодое тело и пушистый хвост исступленно дергаются… Глубокие глотки воздуха тщетно пытаются пройти через передавленную глотку… И вот, ее глаза потускнели, из пасти вывалился посиневший язык…       Окоченевший труп молодой волчицы покачивается на ветру, а где-то там есть еще живые, ожидающие своего спасения или окончания своих мук…