один
26 сентября 2017 г. в 20:42
— Джи-Дживон, — задыхаясь, шепчет Ханбин.
У него губы красные, блестящие от слюны и призывно приоткрытые. Дживон тянется к ним, снова пробует на вкус: целует не спеша, скользит по ним языком, проникая в рот. Ханбин жарко выдыхает и наклоняет голову, углубляя поцелуй. Это словно сцена из самой романтической дорамы, где Ханбин робко сминает чужую рубашку на плечах, дышит прерывисто и часто и жмурится изо всех сил; где Дживон обнимает за талию крепко, но бережно, прижимает к себе еще ближе, хотя между ними и миллиметра свободного пространства нет; где играет на заднем плане приятная и легкая мелодия. Дживон цепляется за эту музыку и, прислушиваясь, открывает глаза.
— Ааааа!.. — орет он, проснувшись от звонка будильника.
— У тебя все хорошо? — обеспокоенно кричит со второго этажа его тетушка.
— Все нормально! — как можно быстрее отвечает он.
Переворачивается лицом в подушку и уже кричит в нее в бессилии.
— Сука!
Он хватает со стола телефон, раздраженно тыкая по экрану телефона и, отключая будильник, снова утыкается в подушку. Это ведь когда-нибудь закончится? Нельзя же быть подростком всю свою жизнь, верно? Вновь и вновь он задается этими вопросами, пока неосознанно трется утренней эррекцией о матрас.
«Какой же я мерзкий.»
Он тянется рукой к своему паху, переворачиваясь на бок, оглаживает свое возбуждение. Это и стыдно и чертовски приятно. Парень тяжело выдыхает, утыкается в подушку и натягивает одеяло на самую макушку. Он дрочит быстро, вспоминая свой слишком реалистичный сон, вспоминая Ханбиновские мягкие губы, его руки на своих плечах и это томное:
«Дживон.»
Он лучше сдохнет, чем признается самому себе, что сейчас кончил на светлый образ своего лучшего друга. С тяжелым сердцем, но небольшим облегчением, он чистой рукой подтягивает боксеры и рыщет под кроватью в поисках пачки салфеток, а потом плетется в ванную, словно на плаху. Еще бы ему не идти опустив виновато взгляд в пол: там ждет самый жесткий критик и судья — он сам. Отражение в зеркале укоризненно смотрит на подростка, качает головой.
— Ты просто отвратителен, Дживон, — так начинается его каждое утро на протяжении месяца.
— Давно, блять, не виделись, — язвит он себе в ответ.
Умыться, почистить зубы и снова кинуть презрительный взгляд на себя из зеркала. Утренний ритуал никогда не меняется, сколько бы он не искал себе оправданий в виде подросткового спермотоксикоза, или слишком бурной фантазии. Дживон спускается на первый этаж, в кухню тётушкиного ресторанчика, где ждет его горячий и очень вкусный завтрак. Но он просто ковыряет в нем вилкой.
— Я не хочу в школу, — бурчит он.
— Чего это? — удивляется женщина, ставя две кружки с чаем на стол, присаживаясь напротив. — Ты заболел? — она было уже тянется к нему, чтобы потрогать лоб, но парень отрицательно качает головой. — С Ханбином поссорились?
— Нет… — неосознанно говорит он, но тут же лжет, — то есть да, поссорились.
— Тогда непременно надо идти в школу, чтобы помириться!
— И на все-то у тебя есть ответ, — хмыкает он.
— Ерундой не страдай и ешь нормально уже, а то опоздаешь, — сетует она.
Дживон выходит с черного входа, огибает здание. Ханбин горбится возле главного входа в кафе, кепка натянута чуть ли не на нос, поверх капюшон от серого худи. И атмосфера вокруг него слишком мрачная для весны. Но парень боковым зрением замечает Дживона, разворачивается к нему всем телом, улыбается лучезарно и машет рукой.
«Да он светится весь», — хмуро отмечает друг, картино щурясь. Подойдя совсем близко, на него тут же закидывают руку, жмутся и выдыхают в ухо:
— Доброе утро.
— Угу, — бурчат в ответ.
Они делают пару шагов по тротуару и старший не выдерживает, дергает плечом, скидывая с себя руку.
— Я же говорил, чтобы ты не делал так, — он хмурится пуще прежнего, впивается ногтями в ладони, сжимая в кулаки.
— Хах, прости, — виновато улыбаются в ответ, поджимая губы, и убирают руки в карманы форменного пиджака, что надет поверх толстовки.
Дживон хмурнее тучи плетется рядом. С каждым последующим днем ему все труднее смотреть на друга. И если первые шесть ярких снов, где Ханбин тяжело дышит и томно облизывает губы, парень и мог пережить, отшутившись перед собой, но вот друга, выстанывающего его имя, — он не может просто так выкинуть из головы.
В его сне Ханбин податливый, горячий, тесно жмется к нему, подставляет шею под влажные поцелуи, на ухо шепчет непристойности. А у Дживона всегда сносит крышу от него: хочется и поцеловать, и тут же укусить; провести дрожащими руками по впалому животу; сжимать его бедра и задницу, прижиматься своим членом к его. А утром проснуться с испачканными трусами и стыдом в глазах.
Дживон смотрит украдкой на друга. Тот продолжает молчать и неловко облизывает губы, не зная о чем поговорить. Цепкий взгляд старшего не упускает это. Словно в замедленной съемке он видит, как кончик языка скользит по нижней пухлой губе, как белые зубы впиваются в нежную кожу, и как она краснеет от каждого мелкого нервного укуса. В голове набатом звучит тихий шепот из сна: «Дж-Дживон…» И Дживон резко отворачивается от него, покрываясь краской, и надо было надеть сегодня не рубашку, а толстовку, чтобы спрятать в капюшоне свое ярко полыхающее лицо. Ну, что за идиот, а?
— Мы ведь пойдем смотреть на цветущие вишни? — наконец находит что сказать младший.
— А? — Дживон сильнее вжимает голову в плечи, словно его уличили в недавнем подглядывании.
— Цветение вишни, мы каждый год ходим туда. Проснись уже, хён, — капризно тянет.
— Да, вишни… Это на следующей неделе? — он чешет затылок и отворачивается вовсе.
— Да.
— Знаешь, — он наконец берет себя в руки, выпрямляет плечи и даже немного приподнимает голову. — Мы уже в старшей школе. Разве мы не должны на такое ходить с девушками?
— Свидание? — сбивчиво спрашивает Ханбин, поворачивая к нему голову.
— Да, свидание с девушкой. Тебе… — он трет шею, собирая всю храбрость в кулак, — Тебе кто-нибудь нравится?
— Нет… Ну, то есть, есть симпатичные…
— Кто? — выходит слишком нервно.
— Джису из клуба музыки? Она красивая… — Ханбин медленно, но верно, краснеет. Тянет козырек своей кепки вниз, скрывая лицо от внимательного взгляда хёна.
— В этом году мы должны пойти с девушками смотреть на вишни, согласен?
«Да, так правильно», — кивает Дживон себе. Но какая-то часть против. Во всем его теле, состоящим из триллионов клеток, есть одна клеточка, которая состоит из множества атомов. В каком-то из атомов, состоящем из протонов, в одном из которых и заключается это осознание. Это настолько далеко и ничтожно под весом всех протонов, атомов и клеток в его теле, что просто бессмысленно и стремится к нулю.
— Да.
Под этот тихий, робкий ответ Ханбина, та крупица «неправильности» полностью растворяется и улетучивается из тела старшего.
— Иди вперед, — быстро буркнув, Ханбин ускоряется в сторону школьных ворот.
Дживон проходит пару метров, неотрывно смотря на суетливого младшего, который снимает с себя капюшон и кепку, хотя нет, надевает кепку обратно. Он останавливается, наблюдая за хаотичными его движениями: поправляет пиджак, дергает завязки на капюшоне, потирает пальцами лямки рюкзака. Дживон хмурится все сильнее и просто убивает взглядом миловидную девушку, что машет Ханбину, щебечет о чем-то тихо, отчего второй делает лишний, как старшему кажется, шаг в ее сторону, она дотрагивается хрупкой ладонью до его плеча.
— И чем же эта милая девушка заслужила твой уничтожительный взгляд, Дживон-хён?
— Кто это? — не обращает внимания на подколы он.
— Джису.
Подошедший парень ждет хоть какой-то реакции от одноклассника, но тот только сильнее хмурится и внимательно изучает девушку.
— Понравилась? — не выдерживает наконец одноклассник.
— Да, — начинает неуверенно и уже более тверже повторяет, — да, понравилась. С какого она класса?
— Я не запомнил, но она из нашего клуба музыки.
— От тебя никакого толку, Джуне, — кривит Дживон рот, наконец обращая на него внимания, и отворачивается от парочки.
Джуне закатывает глаза и громко цокает.
Ханбин раздраженно врезается в дживоновское плечо своим.
— Я же сказал: «Иди вперед!», — цедит он злобно, но обернувшись на девушку лучезарно улыбается ей, машет рукой, — Увидимся в клубе!
Старший наблюдает мгновенную перемену в лице и у него внутри, в той далекой клеточке, в одиноком атоме, в единственном протоне зарождается это непонятное скребущее чувство и более не стремится к нулю.
…
Дживон подпирает собой стену в коридоре, рассматривает свои кеды. У него кожа горячая после тренировки по баскетболу, блестит в лучах солнца, подчеркивая рельеф рук. Девочки проходящие по коридору то и дело постоянно перешептываются, смотрят украдкой, попискивают и заливаются румянцем. Дживон самодовольно хмыкает и на радость этих зевак лезет под свою баскетбольную майку рукой, на секунду открывая жадным глазам, пресс, и чешет где-то под ребрами.
— Хватит походить на порно-звезду, — ворчит Джуне, выходя из кабинета музыки, уже привычно закатив глаза.
— Завидуй молча, певичка, — парирует он.
Певичка приподнимает одну бровь, но видит только наглую ухмылку старшего, и, не найдя ничего лучше, цокает языком.
Дживон видит, как в кабинете Ханбин помогает убрать в чехол гитару Джису, как тот улыбается, кивает головой и со второй попытки засовывает толстую тетрадь в свой рюкзак. Слышит, как в залитой солнцем кабинете звонко смеется девушка, как комната наполняется их тихой болтовней ни о чем. И это настолько полная, законченная картина, в которой не нужны никакие Ким Дживоны со своим обостренным чувством собственничества, что в горле начинает першить.
Дживон кусает щеку изнутри и тупит свой взгляд в пол.
Ничего не проходит мимо Джуне. Он пытается уловить суть на мгновение повисшего напряжения, но ошибочно принимает это на счет Джису.
— Привет, — смахивает с себя оцепенение Дживон и по обыкновению солнечно улыбается, подхватывает свой рюкзак с пола, закидывая за спину. — Поедим, да?
Ханбин мнется с ответом.
— Я — Ким Дживон, — он заглядывает за спину друга, за которой прячется Джису.
— Ким Джису, — представляется она, делая шаг в сторону.
— Мы пойдем есть токпокки, ты с нами? — и замечая ее замешательство, добавляет. — Я угощаю. Этот ресторанчик недалеко от школы, буквально в квартале отсюда. Ты ведь с нами?
Ханбин сверлит взглядом друга, не понимая, что тот задумал.
— Я помогаю тебе, идиот, — шепчет старший на ухо, когда они выходят из школы. — Иди забери у нее гитару, будь мужиком, — он ободряюще похлопывает друга по плечу, подталкивая.
Дживон хочет в голос рассмеяться с того, как робко Ханбин предлагает Джису свою помощь, забирает у нее гитару и торопливо отвечает ей, что нет, не тяжело. Смотрит на мучения младшего, чтобы уместить за спиной и рюкзак, и гитару, и, посмеиваясь, забирает одну из сумок.
— Я сам, — шипит Ханбин.
— Харе ломаться, — и он отбирает рюкзак у него.
«На твоих узких плечах не уместить две сумки», — мысленно добавляет. Только Дживон знает, что под всем этим ворохом оверсайзных футболок и толстовок скрывается совсем худое и угловатое тело. Мысленно снимает с него школьный пиджак, стягивает огромное худи, под которым, он абсолютно уверен в этом, будет еще футболка не по размеру. Воображение рисует выпирающие ключицы, ребра и острые тазовые косточки. Дживон неосознанно облизывается, поддавшись мимолетной похоти продиктованной половым созреванием.
— Хён, ну не при свидетелях же! — ему на ухо возмущается Джуне.
Эта высокомерная певичка, которая, кажется, никогда не упустит шанса задеть Дживона, действует на него лучше, чем ушат ледяной воды.
— Она, конечно, красивая, но не стоит так явно облизываться на подружку своего друга, — продолжает отчитывать одноклассник.
— Подружку? — он выгибает бровь.
— Нет пока что, но они вроде как нравятся друг другу. Ты так не думаешь?
Джису смеется над каждой неловкой шуткой Ханбина, бьет маленьким кулачком по плечу, когда ее немного подтрунивают, заливается мягким румянцем, когда сидят в автобусе слишком близко.
Она смотрит на Дживона и украдкой машет ему, но он делает вид, что увлечен обсуждением домашки с Джуне. Потому что Ханбин смотрит слишком резко на него всякий раз, когда старший удачно шутит, мрачнеет в мгновение ока, когда девушка смотрит не на него.
Дживон качает головой и пытается телепатически сказать своему другу: «Успокойся, придурок. Я пытаюсь тебе помочь.» Потому что он хороший друг, который искренне рад за него
Дживон усаживает компанию за самый популярный столик в кафе, улыбаясь, рассказывает, что все девушки делают здесь очень красивые фотографии.
— Давай я тебя сфотографирую? — предлагает он.
Джису, смущаясь, кивает в ответ. Её улыбка ярче закатного весеннего солнца, у нее чистая кожа без грамма макияжа, или так только кажется, в белом свете люстр на фотографиях выглядит совсем белой. Она смеется, заливается густым румянцем, прикрывает щечки узкими ладошками, но все равно позирует Дживону.
— А теперь и вы двигайтесь! Сделаем общую фотографию вашего клуба, — переворачивает телефон горизонтально и отходит на шаг. — Ханбин, ты не влезаешь, давай ближе, ну! — говорит, хотя на самом деле все влезают.
Но у Ханбина глаза горят так же ярко как и щеки, и Дживон забивает на першение в собственном горле, и на внезапную тяжесть в груди, потому что благодарная улыбка друга важнее. И так было всегда.
— Ааащ, вы прям как айдол-группа, ребята, — сыплет комплиментами Дживон, листая полученные фотографии. — Серьезно, Джису, ты очень красивая! Не ходила на прослушивание? — он открывает ее фотографию, демонстрируя друзьям. — Ну милашка же! Я фотки Ханбину скину, а он тебе, окей? — добавляет.
Дживон порывист как в словах, так и в своих действиях: он уже через секунду засовывает телефон в задний карман и удаляется за стойку приема заказов.
— Боже-боже, хён, сделай лицо попроще, — злорадствует Джуне, огибая стойку с выдачей.
— А ты чего поперся с нами? Я не звал тебя, — ворчит Дживон, не оборачиваясь и не отвлекаясь от готовящегося токпокки.
— Да как я мог пропустить эту драму, хён? «Трипл Ким» — декламирует он на всю кухню. — В главных ролях: Ким Дживон, Ким Ханбин и Ким Джису!
— Ты когда-нибудь затыкаешься? Лучше отнеси эти закуски, — он тычет на поднос, что стоит на стойке выдаче.
— Я не нанимался подносы таскать! — не упускает своего шанса возмутиться Джуне.
— Значит вали с кухни и плати за еду.
— Хорошо, хён, — наигранно сладко лапочет парень, беря поднос.
Дживон в сотый раз кивает самому себе, убеждаясь, что сделал все правильно. Надо помочь другу. Ханбин ведь ни за что не решился бы пригласить Джису поужинать, пусть и в их шумной компании. Может быть эта девушка в ответ влюбится и они будут встречаться. А Дживон поможет другу выбирать ей цветы в подарок или милую подвеску на Валентинов день, или мягкую игрушку. И может тогда у него все наладится, и не будет всех этих снов, необоснованной ревности, удушающего комка в горле, когда Ханбин слишком близко.
Дживон несет приготовленное токпокки, ставит на стол и усаживается рядом с Ханбином.
— Ты должна рассказать эту шутку Дживону-хёну! — смеется Ханбин.
Ханбин смотрит на нее горящими глазами, робко подает ей палочки, подсовывает пару салфеток, незаметно от парней показывает пальцем на ее щеку с капелькой соуса. Он пихает хёна ногой под столом, когда тот решает рассказать пошлую шутку, и одними губами говорит: «Замолчи!». Дживон моментально тушуется и сосредоточенно ковыряется в тарелке с токпокки.
— Ой, вы мне мне не сказали сколько я должна за еду, — Джису выуживает из своей сумки кошелечек.
— Не переживай, Ханбин все отработает за тебя, — подтрунивает друга Дживон, похлопывая его по спине.
— Я тут работаю по выходным, — тут же уточняет младший, видя на лице Джису смятение. — Только никому не говори, это ведь против правил, — он подмигивает ей.
— Хорошо, — кивает, убирая миленький кошелечек обратно в сумку.
— Обещаешь? — и протягивает ей мизинец в знак уговора.
— Ага, — улыбается она и скрещивает в ответ их мизинцы.
Дживон собирает всю пустую посуду со стола на поднос и Джуне решается даже помочь ему в этом, но он отрицательно качает головой. Гремит посудой на кухне, отчаянно трет губкой каждую керамическую плошку, но одна выскальзывает из скользких мыльных рук, падая обратно в раковину.
— Да ну блядь, — тихо рычит парень, опираясь на раковину обеими руками и склонив голову.
Это было куда тяжелее, чем он мог предположить. Сидеть за одним столом и смотреть, как младший из кожи вон лезет, чтобы понравится девушке — тяжело и невыносимо. Каждая его улыбка втыкалась иголкой в сердце, каждый взгляд в ее сторону — липкий комок в горле Дживона, каждое мимолетное прикосновение — трещина в ребрах.
— Дерьмо, — горько усмехается Дживон.
— Тебе и вправду так нравится Джису?
— Я же сказал, что мне не нужна помощь, — огрызается парень принимаясь опять за мытье посуды.
— Так сильно понравилась, что ты в Ханбине дыру прожег, наверное, — не замечает угроз в свой адрес Джуне. — А может тебе наоборот нравится Ханбин? — он ловит на себе напряженный взгляд старшего. — Я просто рассматриваю все варианты, не надо убивать меня за это взглядом, хён, — разводит руки в стороны, пожимая плечами.
— Не неси чушь, — выдыхает Ким, натирая очередную тарелку. — Я просто следил, чтобы Ханбин не ляпнул чего лишнего. Она ему, кажется, и вправду нравится.
— Какой ты заботливый друг. Лучший друг, — Ку похлопывает одноклассника по спине и уходит из кухни.
«Лучший друг, » — немым укором повторяется в голове старшего. В Дживоне всегда было преданности больше, чем в любой дворняжке, которую однажды покормили. Из-за этого еще более тошно от самого себя. Скрипеть зубами, бить кулаком стену в своей комнате, а потом приложиться об нее же головой, молясь, чтобы вся дурь ушла, растворилась, выветрилась, потому что он так больше не может.
…
У Дживона комната на третьем этаже в мансарде в доме тети. Все стандартно: скошенный потолок, где в самой узкой части комнаты стоит кровать-полуторка, письменный стол напротив, этажерка с вещами да кресло-подушка с заплатками из серебристого скотча в углу. Звучит, как рай для подростка, не правда ли? Этакая маленькая квартирка, даже ванная имеется, пусть и крошечная. Ханбин обожает проводить здесь все свое свободное время: валяться на цветном принесенном с блошиного рынка ковре, фыркать на бессчетное количество носков, виднеющиеся из-под кровати. Серьезно, эти носки скоро создадут свою цивилизацию и захватят комнату старшего! А этот придурок только смеется над невероятными теориями заговора носков, которые так услужливо рассказывает Ханбин.
— Серьезно, Дживон, ты их не стираешь и не выкидываешь, а просто складируешь под кроватью! Это, как минимум, мерзко.
— А как максимум? — гогочет Дживон, на водя телефон на серьезное лицо друга.
— Максимум? — Ханбин запрокидывает голову, чтобы посмотреть на него. — Блядь, ты опять снимаешь идиосткие видео в Instagram.Stories?
— Нет, что ты?! — он выбирает фильтр и жмет кнопку «Отправить».
Это наверное прозвучит глупо и скучно, но Дживону нравится вот так проводить время: тюленить в комнате с Ханбином, снимать всякую херню в инстаграмм и ничего, абсолютно ничего, не делать. Важность распития алкогольных напитков в подростковом возрасте слишком раздута американским кинематографом. К чему напиваться? Они достаточно долбанутые, чтобы творить всякую херню и на трезвую голову. Ханбину не нужны ни градусы, ни наркотические вещества, чтобы на полном серьезе рассуждать о том, что луна — это замаскированный инопланетный корабль, а ее поверхность — это защитная голограмма.
Дживон тянется рукой к чужой макушке, ведет пальцами по ежику темных волос.
Ханбин вскакивает и подбирается ближе к ноутбуку, чтобы включить какое-нибудь видео.
Рука старшего быстро находит телефон.
Ханбин об этом не знает, но Дживон как параноик, как извращенец, как последний чокнутый сталкер сохраняет все отснятые видео на телефон и поспешно загружает их в облако. Ему думается, что это бесценные воспоминания о их юности, что это просто память о вот таких бесцельно проведенных днях в мансарде его тети, что все это делается только из сентиментальности и из страха забыть беззаботные деньки. Но это все ложь. Не правда ли, Ким Дживон?
— Эй, Ким Ханбин! — дурачится старший.
— Ты опять снимаешь? — хмурый взгляд прямо в камеру. — У Дживона маленькие соски!
— Ты думаешь меня это остановит выложить видео? — хмыкают.
— Нет, ты ж дебил.
— Твоя правда, — и выбрав третий фильтр он снова жмет на «Далее»-«Отправить». — Я не могу оставить своих подписчиков без годноты.
— В слове «годнота» — 7 ошибок, — Ханбин наконец выбирает на YouTube клип. — Ты наверное хотел сказать: «хрень», — он смотрит пришедшее на телефон уведомление. — Офигеть!
— Что там? — обиженно доносится с кровати.
— Джису написала.
— Come to me, — он хлопает рукой по кровати.
— Ты можешь говорить по-корейски? — бурчит, но все равно усаживается на кровать, согнувшись почти пополам из-за потолка.
— Учи английский, оболтус, — Дживон выхватывает телефон одним резким движением и максимально прижимается к стене, закрывая широкой спиной весь обзор.
— Блядь, Дживон!
Ханбин наваливается всем телом на друга, просовывает руку под него, случайно забираясь пальцами под чужую футболку, укладывает подбородок на плечо и дышит то в ухо, то в шею. Дживон медленно выдыхает через рот, сильно жмурясь секунд пять, и возвращается к своему гаденькому делу. Потому что они же лучшие друзья; бро-братишки; но у одного из них явный стояк в штанах. Это как-то не по-дружески, да, Дживон?
— Сука, отдай телефон! — пыхтят на ухо.
— Не мешай, малой, ща хён все разрулит; не ссы ты так, — Дживон в последний раз жмет на кнопку отправить и через плечо протягивает обратно телефон. — Собирайся, мы идем кушать пиццу в парке.
Он не хочет поворачиваться, не только потому что у него «палево» в шортах, не хочет видеть счастливое лицо друга, который вчитывается в переписку.
— Она ведь тебе нравится?
— Ага, — оглушающе и почти смертельно для Дживона.
Ханбин снова завис пялясь в телефон с глупой улыбочкой; ему плевать, что он только в одной штанине да рубашка незастегнута. Старшему не нужно спрашивать или заглядывать через плечо, чтобы узнать на что тот так глупо улыбается. У него, наверное, на подкорке теперь навсегда будут выжжены сообщения в Derect от Джису.
«Я видела Stories Дживона»
«Вы очень забавно выглядите»
«Вы и вправду близки»
В трех сообщениях чуть больше 10 слов, а на лице Ханбина глуповатая улыбочка уже как полчаса, иногда он нервно хихикает сам себе и светится, светится, светится от счастья.
— Значит, она любит пиццу? — пространственно говорит младший, наконец натянувший джинсы полностью.
— Только не обляпай этой самой пиццей мою рубашку! — ворчит Дживон с кровати.
Ему-то не надо прихорашиваться, достаточно и того, что футболка не воняет, а на джинсах нет видимых пятен, вместо укладки — напялить снепбек и накинуть первую попавшуюся ветровку. А вот на Ханбине старательно выглаженная темная рубашка, волосы в лаке, да легкий шлейф дживоновского парфюма.
— Хён, — Ханбин подходит к кровати, улыбаясь до сих пор, — спасибо тебе.
Дживон лишь на секунду отрывается от экрана телефона, но сердце все равно пропускает удар. Вот сейчас, именно сейчас, Ким улыбается только ему; и он так красив. Кажется у Дживона появится фетиш на рубашки, определенно появится.
— Не за что, — хмыкают в ответ.
Он утыкается в телефон снова, закусывает губу, пока в воображении медленно, пуговица за пуговицей, расстегивает темную рубашку на друге; скользит рукой под нее по выступающим ребрам, второй оглаживает плечо, снимая хлопковую ткань. Кожа Ханбина выгодно контрастирует с рубашкой, еще оставить бы на его шее и ключицах с десяток алых засосов и никуда не идти. К черту всех девчонок, когда перед его глазами маячит выгодно обтянутая джинсой чужая задница.
На подходе к парку они встречают Джуне и Донхёка; они прячутся в глухой арке дома, только дым сигареты Джуне выдает их место положение. Уже совсем стемнело, а свет уличных фонарей не достает до их укрытия.
— Малой, а ты знаешь, что курить вредно? — орет на всю улицу Дживон.
— Суканахуй, — ругается тихо младший, быстро туша сигарету о стену. — Ты блять еще громче не мог?
— Курить вредно, певичка, — поддается на провокацию.
Донхёк по своему обыкновению пытается сгладить возникшие острые углы своей лучезарной улыбкой и миролюбивым похлопыванием по спине Джуне. Тот бесится еще больше, дергает плечами и ускоряет шаг.
— Дживон-хён, ну зачем? — мягко тянет Донхёк.
В ответ лишь пожимают плечами.
— Оппа! — привстав на носочки и размахивая тонкой рукой, кричит Джису, когда замечает ребят из своей школы.
— Это она тебе, — бьет локтем под ребра Ханбина Дживон, усмехаясь. И он готов дать руку на отсечение, что друг покраснел до самых ушей.
Дживону не нравятся азиатки: они все слишком стараются быть милыми; искусственно. Его аж передергивает от этого. Не то что американки. Он-то знает о чем говорит. Еще до переезда в Корею, в средней школе, ходил он хвостом за одной американкой. И цветы носил ей, и в столовой пирожные покупал, и комплиментами засыпал, а девочка лишь одаривала его гордым взглядом. Но упрямство родилось раньше Дживона. Он помнит ее синее платье, распущенные светлые волосы, круглое личико, по которому скользили разноцветные огни светомузыки на школьной дискотеке. Она вжималась в стену, хотя Дживон не напирал, был на расстоянии вытянутой руки и крутил головой, в поисках того ублюдка, который был слишком настойчив по отношению к этой девочке. Он помнит, как она сжимала свои предплечья и тоже оглядывалась по сторонам; как она позвала его по имени впервые за все время его ухаживаний; как смотрела огромными карими глазами на него в ожидании. Но Дживон не двигался с места, боялся напугать ее еще больше, хоть и очень хотелось сократить дистанцию между ними. Помнит, что шаг навстречу сделала именно она, что, сильно-сильно зажмурившись, она поцеловала его. А дальше Дживон не помнит ни какая песня тогда играла, нисколько простояли они так, прижавшись губами друг другу, ни своих слов после. Но вот ее синее платье, круглое пухлое личико с большими глазами и мелко дрожащие руки он помнит до сих пор.
Джису знакомит со своими подругами, которые на каждом слове попискивают, которые одеты не по погоде, но главное «миленько», которые смеются невпопад, которые тут же начинают фотографировать принесенную пиццу, отмечая много хештегов под фотографией. Дживон тяжело вздыхает и тянет козырек ниже на глаза.
— Эй, — зовет одна из девушек.
Дживон не сразу реагирует; он с трудом выныривает из бурлящего океана мыслей. Пытается переключить свое внимание на реальность, в которой компания молодых людей живо что-то обсуждают, сидя на пледах, и с удовольствием поглощают пиццу. (Когда это Ханбин отдал свою джинсовку Джису?)
— Оппа? — снова пытаются обратить на себя внимание, но… с издевкой?
Девушка справа от него улыбается по лисьи и наклоняет немного голову. Ее движения плавные и совсем незаметные для окружающих: кладет левую руку парню на бедро, подбирается ближе к его уху.
— Не хочешь пива? — усмехается.
— Еще раз, как тебя зовут? — в его узких глазах впервые за весь вечер появляется интерес.
Выпить по банке пива, а потом жарко целоваться за углом круглосуточного магазина. Дживон перемещает свои руки с девичьей талии на задницу и прижимает к себе плотнее.
— Ты иностранка?
— Ага, — отвечает в поцелуй Дженни.
У парня сознание медленно плывет и на долю секунды кажется, что он целует пухлые губы лучшего друга и это просто охренительно, прямо как во сне. Он кладет одну руку ей на шею и скользит ладонью к затылку. Под пальцами не мягкий ежик волос и это отрезвляет. Дживон отстраняет от себя девушку и пытается быстро придумать отмазку, чтобы улизнуть. Но Дженни не из робкого десятка: призывно облизывает губы, узкой ладошкой накрывает пах и шепчет жарко на ухо.
— Может пойдем куда-нибудь?
Дживон качает головой, извиняется, поправляет на себе одежду и сбегает.
…
В попытке убежать от самого себя, Дживон уже час блуждает по округе в одиночестве. Старательно ни о чем не думает и подставляет лицо легкому ветерку в надежде, что тот заберет все ненужные мысли из его головы. Домой совсем не хочется: там кровать, которая хранит все его секреты, там озадаченная странным поведением подростка любимая тетушка, там тихо вибрирующий телефон, на экране которого появляются сообщения от Ханбина. Уже совсем поздно и нет никакого смысла скитаться по подворотням в поисках приключений на свою задницу, поэтому он мнет резиновое покрытие детской площадки своими кедами, легко раскачиваясь на качелях. Джуне никогда не отличался проницательностью и интуицией, но магическим образом вот уже пять минут раскачивается на соседних качелях, напевая какую-то песню.
Если бы все было по-другому, если бы все было не так запутанно и странно, Дживон бы позвонил лучшему другу и попросил у него совета, а не отчаянно пытался решиться на откровенный разговор со своим одноклассником. Джуне не торопит его, покачивается из стороны в сторону и перебирает весь свой репертуар.
— Ты, — глубокий вдох, — ты был прав, — начинает старший, нарушая тишину.
— В чем именно? — не поворачиваясь в его сторону, уточняет Джуне.
— Мне…
Дживон запинается, тянет козырек кепки ниже, горбится, пытаясь казаться как можно меньше, незаметнее, но потребность в том, чтобы его хоть кто-то выслушал сильнее, чем стыд.
— Мне нравится Ханбин, — на одном дыхании выдает старший и опускает голову еще ниже.
Джуне резко разворачивается на него и хочет сказать что-то среднее между «Что блядь за нахуй?!» и «Харе шутить, хён!», но, видя, как парень по соседству пытается слиться с темнотой и не отсвечивать, делает глубокий вдох, быстро подбирая слова:
— Хуево… — он кусает свои губы, — Поздравляю? Блядь, я не знаю, что сказать, хён.
Дживон кажется скулит в бессилии.
— Определенно, хуево, — горько хмыкает в ответ.
— А он точно тебе нравится? — начинает рассуждать вслух Джуне.
Дживон тихо воет, проклиная себя за этот разговор.
— Ты его прям поцеловать хочешь? Полапать? — младший задумывается на секунду. — Хотя что там можно лапать? Он же тощий… Если только за щеки, — он трет подбородок большим пальцем, сводит брови домиком и поджимает губы. — Или член…
— Да я, блядь, дрочил на него! — рычит Дживон от злости.
— Блядь, ты дрочил на Ханбина?! — восклицает Джуне, подскакивая со своего места.
— Ебальник завали! Хули ты орешь-то так?! — подскакивает к нему старший, хватая за ворот толстовки.
— Убери от меня свои руки! — верещит пуще прежнего, переходя на ультразвук и полностью подтверждая свое прозвище «певички».
— Просто не надо орать, — грозно рявкает на него Дживон и садится обратно на лавочку.
Напряженное молчание повисает в воздухе, но не для Джуне. Он подходит к парню, останавливая качели и на полном серьезе спрашивает:
— Хён, я не могу вспомнить: ты видел меня голым?
Дживон мрачнее грозовой тучи, поднимает тяжелый взгляд на него, скалится, как бешеный пес:
— Каждый вторник, вспоминаю твою тощую задницу и яростно дрочу на твой светлый образ. Кстати, какой сегодня день? Точно! Вторник, блядь!
— Ты сегодня какой-то злой, хён, — Джуне отступает от него на безопасное расстояние.
— А ты сегодня какой-то тупой, — язвят в ответ.
Джуне — большой ребенок: он любопытный, доставучий, искренне невинный в некоторых вопросах и наивный до жути. Только в кругу близких друзей его сучий взгляд сменяется ярким огоньком детской непосредственности, а на лице расцветает глуповатая улыбочка. Раскачивается на пятках, сцепляет руки в замок за спиной, поет очередную прилипчивую песенку из телевизора и смотрит завороженно на звезды, которых не видно за облаками.
— Ты уже разговаривал с Ханбином? — его голос тихий, вкрадчивый и непривычно звучит слишком серьезно.
— Ты бы тогда спрашивал: почему у меня разбитое лицо…
— Думаешь, он ударил бы тебя?
— Я надеюсь, что он меня только ударит за такое.