***
До невозможности скверная девица! Она частенько выставляет меня дураком перед Машей и Петровым, постоянно цитируя стихи этого ее Есенина. Ну, подумаешь, Есенин, подумаешь, поэт!.. Хотя, признаю, делает она это виртуозно. Я удивленно одернул сам себя - впервые думаю о том, что эта Сергеева в чем-то хороша... Хотя, мне даже кажется, что она стала намного красивее Старцевой, в которую я был влюблен вместе с Петровым еще в четвертом классе. Я поумнел и остыл к ней, а Васька до сих пор краснеет перед ней, как девица. Чудак-человек!.. Я проследил, как фигура Есении грациозно скрылась за дверью, как метнулась ее длинная коса с голубым бантом на конце. Что же творится, что со мной не так? С каких пор я с таким интересом наблюдаю за этой заучкой и хорошо о ней отзываюсь? Нет, ну это уж слишком!.. Я выглянул в коридор. На подоконнике, на котором обычно сидели я и Петров, сидели Сергеева и Старцева. Обе уткнулись в старую потертую книгу. Маша грызла большое красное яблоко, а Сеня уплетала грушу. Я повиновался своему обычному мальчишескому инстинкту и, мигом подбежав к ней, выхватил книгу и пустился по коридору. - Стой! Отдай! - завопила Есения и пустилась вдогонку, мимолетно выбросив в урну остатки груши, даже не глядя. Ворошиловский стрелок прямо... - Эге-ей, даешь Есенина в массы! - загорланил я, махая книгой над головой. Я и опомниться не успел, как послышался треск старой бумаги, ноша полегчала и исчезла из рук. Потрепанный том рассыпался на страницы, которые разлетелись по коридору, падая к ногам и шурша, как осенние листья. Внезапно из-за поворота показалась Сергеева. Увидев, как ее любимая книга разлетелась на множество листов, она широко распахнула глаза и открыла рот. В этих широко распахнутых глазах я прочел такую вселенскую печаль и жалость, словно девчонка видела, как умер кто-то из ее самых близких людей. А потом ее взгляд скользнул и остановился на мне. Жалость уступила место гневу и злые огоньки засверкали в ее зрачках. Есения сделала шаг, второй и остановилась прямо передо мной. Ее взгляд прожигал во мне дыру, испепелял, от чего хотелось провалиться сквозь землю. Что за странный человек - так злиться из-за какой-то старой книги! - Ты... - она вымолвила одно слово и замолчала. Губы ее затряслись, глаза наполнились слезами и внезапно она с громким шлепком огрела меня пощечиной. - С ума сошла? - воскликнул я, схватившись за щеку. Она горела так, словно Сергеева обожгла ее утюгом. Вместо ответа девчонка всхлипнула и с силой оттолкнула меня назад. Я не удержался на ногах и свалился на деревянный школьный пол. Есения поспешно, но в то же время бережно, как хрупкие драгоценные вещи, собирала страницы распотрошенной книги. Наконец, подол ее коричневого платья мелькнул за углом и я остался один. Тут то я и понял, что все еще сижу на полу. - Подумаешь, книга! - сказал я вслух, отряхивая рукав пиджака. - Тем более, старая - новую купи и делов то! Внезапно взгляд мой упал на одиноко лежавший под моими ногами пожелтевший лист бумаги с аккуратными столбцами слов. Подняв его, я начал читать, сначала без особого интереса, а потом словно завороженный: Заметался пожар голубой, Позабылись родимые дали. В первый раз я запел про любовь, В первый раз отрекаюсь скандалить. Был я весь как запущенный сад, Был на женщин и зелие падкий. Разонравилось пить и плясать И терять свою жизнь без оглядки. Мне бы только смотреть на тебя, Видеть глаз златокарий омут, И чтоб, прошлое не любя, Ты уйти не смогла к другому. Поступь нежная, легкий стан, Если б знала ты сердцем упорным, Как умеет любить хулиган, Как умеет он быть покорным. Я б навеки забыл кабаки И стихи бы писать забросил, Только б тонко касаться руки И волос твоих цветом в осень. Я б навеки пошел за тобой Хоть в свои, хоть в чужие дали... В первый раз я запел про любовь, В первый раз отрекаюсь скандалить. Дыхание мое прерывалось и снова возобновлялось, слова эхом отзывались в голове. Теперь я понимал, что значит для Сергеевой Есенин и та книга, которую порвал... Нет, убил - убил ее верного друга и помощника по жизни. Было настолько скверно, что даже не хотелось возвращаться в класс. Мне было стыдно смотреть в глаза Есении. Тут то я и удивляюсь сам себе - мне впервые стыдно перед девчонкой. Перед этой девчонкой. Я и не думал, что она вообще живое существо, что она способна чувствовать и даже плакать, любить и ненавидеть, страдать и злиться. Всегда я видел в ней робота, машину для математических расчетов и сохранения информации. Впервые я разглядел в ней человека. Девчонку. Очень красивую девчонку. Вернувшись в класс, я тут же был осыпан упреками со стороны Маши и тут же узнал, что Сергеева сбежала домой. - Как сбежала? - удивился я, от чего внутри все мучительно сжалось. - Да так! Вбежала в класс вся в слезах с кипой старых страниц, затолкала их в портфель и мигом исчезла! - объяснил Петров. - Что ты уже натворил, что так расстроил эту неуравновешенную? - Петров, замолчи, не называй ее так! - вступилась за подругу Маша. - Я тебе потом скажу!.. - буркнул я Ваське и, услышав дребезжащий звонок, поплелся к своему месту.***
Все останки своей изуродованной книги я сложила в отдельный ящик и с дикой печалью заметила, что одной страницы не хватает - стихотворение "Заметался пожар голубой" так и не попалось мне в руки. Возможно, потерялось где-то в коридоре. От этого стало настолько ныть сердце, что я без сил свалилась на кровать и, уткнувшись носом в коленки, в голос разрыдалась. В квартире было пусто - мать с отцом в командировке, поэтому я некоторое время живу одна. Дикий вой, словно крик раненного волка, прорезал густую, как кисель, тишину жилища. Я имела полное право оплакать книгу, погибшую в неравном бою с Васечкиным. О, я не права - старый потрепанный том лирики Есенина был абсолютно беззащитен в шкодливых мальчишечьих руках. И он убил ее. Растерзал в клочья. Его больше нет. Сергей Александрович умер для меня уже второй раз... А ведь Петя начинал мне нравится. Он казался мне особенным. Он полюбил читать, постоянно грезил о приключениях и геройских подвигах, мечтал стать спасателем. Он хотел спасать людей... А сегодня убил мою книгу. Возможно, самое неприятное в этой ситуации даже не то, что старинный том развалился на множество страниц. Скорее всего то, что именно Васечкин порвал его, было самым ужасным. Я разочаровалась в этом человеке, к которому начала испытывать симпатию. От этого хотелось все сбрасывать на пол и ломать, комкать, выкидывать... Но мне в этом хаосе еще жить, а я не переношу беспорядка, хотя и исправлять его порою ну очень лень. Вот такая катастрофическая смесь перфекциониста с ленивцем живет во мне и мучается уже пять лет - маленькой то я не очень зацикливалась на этом, а теперь выросла. Вскоре я успокоилась и стала обдумывать свой поступок. Я ударила Васечкина. Так ему и надо - это он заслужил. Ладонь до сих пор горела от быстрого прикосновения к его щеке. Но я сбежала из школы. Вот это уже совсем плохо. Некрасиво и безответственно. По-детски. А еще чертовски глупо. Надо бы позвонить Маше, спросить, что задали. И вот сейчас я изумилась сама себе. В ситуациях, когда мне плохо, я всегда тянусь к стихам и снова и снова перечитываю строки, почти заученные наизусть. А тут я вдруг сразу вспоминаю о уроках... Странно. Но домашнее задание, все же, делать нужно.***
Я поджидал Есению неподалеку от ее дома. Вчера пришлось немало побегать и узнать ее адрес у Маши, которая наотрез отказывалась его давать, боясь, что я опять обижу Сергееву. Даже хотела было пойти со мной, но я пресек на корню эту идею и упорно уверял Старцеву в том, что все будет в порядке. В конце концов, она сдалась и дала адрес одноклассницы. Из дверей подъезда вышла Сенька - так мы ее называли между собой. Она грациозно пошла в сторону автобусной остановки. Еще издалека я разглядел синяки под ее глазами и в душе что-то морозно закололо. Она любила эту книгу гораздо больше, чем я думал. От этого стало невыносимо стыдно. Я поспешил за ней, чтобы не потерять из виду. Ее светлые волосы, схваченные в длинный хвост на затылке, покачивались подобно флагу, за которым я шел. Впервые мне было приятно наблюдать за ее легкой походкой. Есения мерно размахивала портфелем в такт своим шагам. Никто бы и не подумал, что такая нежная и красивая девочка зачитывается столь скандальными стихотворениями. Впереди был пешеходный переход без светофора. Сергеева огляделась по сторонам и ступила на белую полосу. Внезапно из-за угла со свистом вылетела машина. Красные "Жигули" обязательно сбили бы девчонку, но в моей голове внезапно что-то щелкнуло и я бросился к ней. Одним рывком я опрокинул ее на асфальт и машина пронеслась мимо в считанных сантиметрах от нас. - Совсем уже? Вы на дорогу смотрите или нет? - заорал я вслед удаляющейся машине. Водитель даже не соизволил остановиться и осведомиться, не пострадали ли мы. Откуда только берутся такие... Я встал на ноги и подал руку Сеньке. Та все еще была в шоке и даже не заметила протянутую ладонь. Она прерывисто дышала, по щекам катились слезы, волосы растрепались и выдернулись из хвоста. - Ты в порядке? - спросил я, все еще настойчиво протягивая однокласснице руку. Та вздрогнула и посмотрела на меня испуганными и заплаканными глазами. - Да, спасибо! - поспешно ответила та и ухватилась за мою ладонь. Я помог ей подняться и мы стали отряхиваться. - Ты испугалась? - спросил я, не зная, как начать запланированный со вчерашнего дня разговор. - Да, немного! - тихо сказала Сергеева, быстро утирая слезы. - Пойдем скорее, автобус пришел!.. Она помчалась в сторону остановки, потянув меня за руку и тут же отпустив. Я, неожиданно для себя, смутился и бросился за ней.***
Я расслабленно плюхнулась на сиденье возле окна, рядом с шумом свалился Васечкин. Я совсем не ожидала его увидеть в нашем районе - он жил далеко, по рассказам Маши. Но больше всего меня удивило то, что он так по-геройски проявил себя. Как-никак, а Петя спас мне жизнь и он стал больше походить на настоящего рыцаря. Я даже готова простить ему растерзанного Есенина, из-за которого тряслась почти всю ночь и даже не выспалась. Именно поэтому мое лицо было сонным и опухшим, а синяками под глазами можно было освещать ночные улицы. - Спасибо, ты... Ты спас меня!.. - сказала я, глядя в окно, за которым пробегали знакомые дома и деревья. - Пустяки... - отмахнулся Васечкин и опустил глаза. Он... смутился? Ну ничего себе! Странности одно за другим наполняли это солнечное утро, почти не отличающееся от других. - А ты что делал в моем районе? Ты вроде далеко живешь... - Есения, я хотел поговорить! - сказал Петя и я с интересом повернула голову в его сторону в знак того, что готова вступать с ним в диалог. - Хорошо... - Я вчера порвал твою книгу... Ты, наверно, ну очень сильно ее любила... Я хотел извиниться!.. Мои глаза невольно округлились от удивления. Вчера он так по-хамски повел себя, а сегодня решил извиниться? Что-то не так с Васечкиным, он никогда так себя не вел. - Петя, с тобой все в порядке? - заботливо спросила я, потрогав рукой его лоб - он был нормальным, парнишка здоров. - Да, со мной все хорошо! - сказал он и открыл свой портфель. - Я тут... Вот!.. - и он вытащил... Новенький том в позолоченном переплете - полное собрание лирики Есенина. От такой неожиданности я даже открыла рот. - Это мне?.. - только и смогла пробулькать я. - Да!.. Я не хотел рвать твою старую книгу, так уж получилось... Вот, решил купить тебе новую! - Но она же очень дорогая!.. - Это не важно! Старый том был для тебе невероятно важен и дорог, а я его испортил... Так какое же значение имеет для меня цена нового!? Я с трепетом приняла из его рук новую, даже еще не отрываемую книгу. Она пахла свежей бумагой и типографской краской. Губы непроизвольно расплылись в улыбке и я перевела взгляд на Петю. - Спасибо тебе большое!.. - Да, пустяки!.. - отмахнулся тот и, как только автобус остановился и открыл двери, чмокнул меня в щеку и вихрем исчез. Я сидела как вкопанная, держась рукой за место, которого коснулись его губы. Было жарко и холодно одновременно. Я застыла с плотно зажатым в одной руке новым томом Есенина все еще не могла поверить в реальность произошедшего. Двери автобуса закрылись и он тронулся дальше. Васечкин вышел на две остановки раньше положенного...