Я к вам пишу — чего же боле? Что я могу еще сказать? Теперь, я знаю, в вашей воле Меня презреньем наказать. Но вы, к моей несчастной доле Хоть каплю жалости храня, Вы не оставите меня...
Глаза Гриммджоу медленно, но верно округлялись, потому что ему и в страшном сне не могло присниться, что Куатро будет объясняться ему в любви стихами Пушкина, пусть и по приказу Айзена и Ко. А потому, когда Шифер закончил чтение, только и выдохнул: - Че? - Айзен-сама, можно я переведу этот текст в диалект, близкий к речи Сэксты, а значит, более для него доступный? - не удержался Шиффер. - Ну, попробуй, - согласился Айзен, хваля в мыслях Лиса за умение придумывать развлечения в этом черном мире. И Улькиорра с тем же вдохновением начал:Я вас убью — чего же боле? Что я могу еще сказать? Теперь, я знаю, в вашей воле Меня презреньем наказать. Но вы, к своей несчастной доле Хоть каплю жалости храня, Вы объебетесь от меня! Сначала я молчать хотела; Поверьте: моего бы Серо Вы не узнали б никогда, Когда б надежду я имела Хоть редко, хоть в неделю раз Весь день не видеть, сука, вас!
У Гриммджоу свернулась в трубочку грязь в ушах, сами уши и остатки мозга: с этой тирадой рухнула вся надежда на романтику. - Продолжай, Сэкста, - вклинился в его невеселые мысли Айзен. И Гриммджоу, взглядом, полным ненависти к русской классике и всем присутствующим, наконец, достойно ответил:Ебу я в рот все ваши пьесы! Татьяну, Ленского любить? В душе моей клокочут бесы: Щас буду я «кого-то» бить! Отстой полнейший этот Пушкин – Его из пушки на убой! Не стану «сопли» ваши слушать. Куатро, выходи на бой!
И Куатро вышел. Айзен был бесконечно доволен, ибо такую «светлую поэзию» он даже от капитана Хирако в годы своей бурной молодости не слышал. И только Гин заметно погрустнел: ремонт тронной залы выльется ему в очень большую копеечку...