Мой самый лучший худший друг

      Мы были неразлучными друзьями с самого детства. Мои самые счастливые воспоминания связаны с тобой. Ты всегда был главным актёром моего театра, в то время как я был жалким суфлёром под твоими ногами. Нас считали братьями, настолько много времени мы проводили вместе. Я боялся темноты и не мог заснуть без тебя даже при включенном торшере, ведь для меня именно ты был самым ярким источником света.       Ты защищал меня от кидающих в меня камни задир, так как я не мог набраться смелости и ответить им в силу своей слабохарактерности, утирал мне слёзы, когда я плакал над очередной глупой девчачьей мелодрамой. Ты никогда не смеялся надо мной, лишь смотрел на меня своими тёмно-синими глазами, в глубине которых я так и не смог разглядеть настоящего тебя.       Чёрное и белое, инь и ян, вечно хохочущий я и замкнутый в себе ты. Я считал подарком судьбы то, что ты выбрал в качестве друга именно меня, ведь я являлся полной твоей противоположностью. Сейчас же я понимаю, что в день нашего знакомства для меня потихоньку стали открываться врата в ад, где меня ждало специально нагретое тобой место.       Психологи утверждают, что резкие перемены в поведении нормальны для мальчиков подросткового возраста и что это всего лишь еще одна ступень к становлению настоящим мужчиной. Так вот, пусть они засунут себе в задницу свои утверждения. То, что случилось с тобой, никак нельзя считать всего лишь частью жизненной лестницы, на последней ступени которой тебя всё равно ждет бездонная пропасть, куда ты вместе со своим телом сбросишь амбиции и усилия, что были потрачены для достижения этой вершины.       Все началось примерно в возрасте пятнадцати лет, помнишь? Именно тогда мне невольно пришлось сесть на твою безумную карусель, состоящую из семи кругов ада. Я хочу тебе напомнить про каждый из них.        Итак, первый круг, он же самый лёгкий и практически безболезненный. Я начал замечать незначимые перемены в твоём поведении. Сперва ты вдруг стал слишком часто «дружески» похлопывать меня по плечу в знак приветствия, с каждым разом прикладывая все больше и больше сил для ударов, явно перебарщивая с доброжелательностью. Потом начались якобы безобидные подталкивания, сперва на острый угол парты, а затем и вовсе на проезжую часть, которая, слава богам, каждый раз оказывалась пуста. Тогда ты смеялся и говорил, что всё это безобидные шутки, и я невольно смеялся в ответ. Как будто тогда ещё ты действительно не хотел причинять мне вреда, а думал лишь напугать меня. Что ж, возможно, у тебя это бы и получилось, если бы мои глаза не застлала слепая вера в незыблемость нашей дружбы. Я вечно оборачивался на прошлое, жил прошлым, дышал им, отказываясь верить в твои изменения. Ты всегда для меня оставался всё тем же милым застенчивым мальчиком, готовым в миг рассвирепеть, как только мне что-то угрожало. Наверное, я должен был еще с детства заметить эту твою странность, но я был слишком юн и глуп для этого. Ты был моим героем, моим благородным рыцарем.       Со временем первый круг потихоньку сменился вторым — ты стал меня обманывать. Мой Сиэль никогда не лгал мне. Мы даже поклялись на мизинцах в детстве, что если кто-то из нас совершит страшное преступление, то он обязательно скажет об этом, и эту тайну мы похороним вместе с нашими сердцами. Правда, в том возрасте для нас ужасным преступлением было своровать шоколадный батончик в магазине или забыть вытащить из видеомагнитофона папину порно кассету. Теперь же для тебя стало нормой говорить мне, что ты уезжаешь на похороны своей тётушки, а потом маячить перед моим домом с неизвестной мне подвыпившей компанией. Это больше пугало меня, нежели злило. Смотря на их отвратительные гнилые рожи и присосавшиеся к бутылкам пива губы, я никак не мог ассоциировать с ними тебя, однако ты был там рядом с ними, изредка делая глотки из поблескивающей в солнечных лучах изумрудной бутылки. В один из таких вечеров ты увидел, как я разочарованно смотрю на тебя через стекло своего окна, и тогда начался третий круг.       Игнорирование. В тот же вечер ты заблокировал меня во всех социальных сетях, сменил номер телефона и перестал здороваться со мной, не говоря уже про банальное общение. Ты ничего мне не объяснил. Мне было и страшно и больно одновременно. Я просто не знал, куда себя деть. Мой самый лучший друг, мой луч надежды вдруг просто отказался от общения со мной. Тысячи раз я пытался поговорить с тобой, умолял тебя, вставал на колени, рыдал, но ты не проронил ни слова, потому что ты готовился к следующему кругу.       Предательство. Ни для кого в школе был не секрет, что я был излюбленным объектом для избиения старшеклассниками в силу своей беззащитности, смазливости и привлекательности. Да, да, я нравился многим девочкам не только своего возраста, но и уже округлившимся в формах дамам из старших классов. Это безумно бесило моих обидчиков, ведь им без толку было объяснять, что я не виноват в том, что дано мне от природы. Животные не понимают членораздельную человеческую речь, увы. Ты никогда бы не смог защитить меня от них, они бы сломали тебя одним ударом, но именно ты научил меня втираться в доверие учителям и ходить всегда рядом с ними, понимая, что так я точно буду в безопасности. Ты заставил меня выучить всю карту эвакуации и составить по ней самые быстрые пути отступления. Так что моему удивлению не было предела, когда в надвигающейся компании этих недоносков я увидел именно тебя. Ты шёл прямо посередине, возглавлял их всех. Я до последнего старался думать, что ты просто нашёл к ним подход и убедил в том, что нет смысла продолжать колошматить меня как чёртов кусок мяса. Но все мои сомнения развеялись, когда я увидел, как по твоему приказу они прижали одного из учеников к стенке и стали вытряхивать содержимое его портфеля, засовывая себе в карманы, вылетающие оттуда купюры. И тогда я побежал. Именно тем тайным ходом, который ты сказал мне оставить на самый критический случай. И вот этот случай настал. Я бежал так быстро, в то время как мысли судорожно комкались в моей голове, что я совсем забыл про дыхание, и лишь когда опасность осталась далеко позади, я почувствовал, что лёгкие мои буквально выгорают изнутри. В тот день я еле добрел до дома, но уже тогда понял, что мне пора придумывать новый тайный ход, ведь теперь опасаться мне придется именно тебя.       И я был абсолютно прав. На следующий день перед входом в класс мне прямо в задницу прилетел смачный пинок, а в спину раздалось колкое оскорбление. Сперва я даже не узнал твой голос, он так огрубел и стал каким-то… не твоим. Как будто маленький бесенок залез в твою голову и начал творить хаос посредством твоего тела. Даже в такую ерунду я бы поверил охотнее, чем в то, что ты добровольно решил сделать это. Оскорбления и записки с угрозами мне приходилось терпеть еще около недели, пока ты не решился на более серьезные меры. Кстати, это был пятый круг — ненависть.       После очередных пятничных занятий я уже хотел было выдохнуть с облегчением, в надежде, что все мои мучения остались позади. Всю неделю я не мог думать ни о математике, ни о биологии, я думал лишь о том, в какую сторону мне лучше побежать после трели адского звонка. В тот день у меня уже был продуман идеальный план: я собирался спуститься по пожарной лестнице, на которую я бы залез через окно литературного кабинета. Мои сладкие грёзы о лёгком побеге смог развеять лишь ты, со своей бандой зашедший в класс литературы и заперший его на замок. Хм, а ты ведь даже постарался достать ключи ради меня. Неужели я так тебе небезразличен? В любом случае, тогда ты не был настроен на диалог. Одного твоего косого взгляда на своих «дружков» хватило, чтобы они подлетели ко мне, повалили на пол и стали неистово избивать меня ногами, время от времени харкая мне в лицо. Всё, что я мог в этот момент — это судорожно повторять «за что?» и нелепо пытаться прикрыть голову руками, хоть это совсем и не облегчало моей участи. Мне удалось выкроить лишь один момент, чтобы взглянуть на тебя. Ты безучастно стоял рядом, смотря при этом куда-то гораздо дальше избивающих меня ублюдков, а в твоих глазах я увидел ровным счётом ничего. Никаких эмоций. Словно психбольной, которому вкололи волшебную вакцину, после которой он стал чувствовать себя родственником инфузории туфельки. Нет, это был не ты, совсем не ты. Я продолжал верить в тебя до самого конца. Именно поэтому все выходные я старался как можно усерднее обрабатывать синяки и раны, чтобы никто из учеников или учителей не смог узнать об этом неприятном происшествии. Это был предпоследний круг. Честно говоря, к тому моменту меня уже знатно укачало, и я хотел слезть с этого дьявольского аттракциона, но ты мне не позволил.       Мне удалось убедить маму в пользе переезда в небольшой городок неподалеку, так что в один из понедельников я пришёл в школу за документами, нужными для поступления в другое учебное заведение. Я не обделен актерским мастерством, так что я без труда изобразил перед мамой сценку о моём желании перевестись в лингвистическую гимназию во имя своего процветающего будущего. «А как же твой друг? Вы с Сиэлем всегда были вместе. Ты так просто бросишь его?», — спросила тогда ни о чём не подозревающая мать. «Все нормально, я с ним уже поговорил», — ответил тогда с беспечной улыбкой ей я. Но, конечно, моим самым большим желанием на тот момент было не сталкиваться с тобой и уж тем более не заговаривать. Мне оставалось продержаться всего один день. Один. Чёртов. День.       Как назло, именно на него выпал праздник Святого Валентина. Но я всё же надеялся, что окружённый любовной суматохой, ты забудешь про меня, но в это время я сам забыл про кое-кого очень важного. Еще будучи в пятом классе, я, заметив её, не смог не влюбиться. Её имя Элизабет. Ох, Элизабет, чудесная девушка с вьющимися волосами цвета майского солнца и изумрудными глазами, в которых, наверное, могла уместиться бы невинность всего мира. Она всегда нравилась мне, но никогда не отвечала взаимностью, считала, что я брошу её, как и десяток других девчонок. В связи с последними событиями я и вовсе умудрился забыть про неё, и в тот день она не получила от меня никакой валентинки, что, наверное, её расстроило.        Когда большинство учеников уже разошлись по домам, я остался в классе, дожидаясь своего учителя, который хотел обсудить со мной некоторые вопросы по поводу моего перевода, хотя, по-моему мнению, обсуждать тут уже было нечего. Его непунктуальность стоила мне многого, но тогда я ничего не подозревал и спокойно полез в рюкзак за телефоном, чтобы скоротать последние минуты в этой адской школе. Достав телефон, я видел, как на пол упала небольшая бумажка, видимо, прилепившаяся ранее к телефону. Уже тогда я чувствовал агонию, исходящую от простого листка бумаги, но решил ослушаться внутреннего голоса и спокойно поднял его. Как только я поднёс ее ближе к лицу, я понял, кому это принадлежит. Нос мне защекотал аромат свежевыпеченного имбирного печенья и разведённого молоком утреннего кофе. Так могла пахнуть только она. Когда я развернул записку, мои глаза быстро забегали по строчкам и выведенным идеальным подчерком буквам. Сомнений нет, это — любовное признание. После стольких лет именно в такой неподходящий момент мой ангел решил протянуть мне руку, зазывая подняться к себе на небеса, жаль только, что ноги мои уже были прочно забетонированы в сырой земле.        Тогда я и не заметил, как ты подошёл ко мне сзади, как успел прочесть предназначенное только для моих глаз признание… Я лишь вздрогнул, когда твоя тяжёлая рука упала мне на плечо. Ты нажал кнопку запуска, карусель потихоньку начала приходить в движение в предвкушении самого быстрого и самого опасного круга. Ты нервно постукивал своими пальцами по моему плечу. Я и не знал, чего ожидать от тебя. Впервые за долгое время ты появился передо мной совершенно один, и твоё спокойствие просто убивало меня. Когда ты обошёл меня и облокотился на стоящую впереди парту, я увидел какое-то странное замешательство в твоих глазах.       — А знаешь, она ведь мне тоже нравилась, — произнёс ты после долгого молчания. Твои кулаки нервно сжались, но лицо не поменяло своего отсутствующего выражения. — А помнишь, как ты приползал ко мне на коленях и говорил что-то о нашей дружбе? Не хочешь ли ты прямо сейчас мне доказать, как сильно ты ценишь меня?       В тот момент я был так ошарашен, что не нашёл в себе силы отвечать на твои вопросы, хотя тебе и не нужен был мой ответ, ты уже решил все за меня.       — Тогда отсоси мне.       В этот момент всё сжалось внутри меня. Несмотря на то, что в детстве я часто обнимал тебя, а иногда даже целовал в щёку, мне никогда в голову не приходила мысль рассматривать тебя в сексуальном плане. Ты явно сошёл с ума, а с сумасшедшими лучше не иметь дела, так что я принял решение просто встать и уйти подальше от этого места, где до моих ушей донеслась такая вульгарная просьба.       — Эй, ты куда собрался?!       Ты грубо схватил меня за ворот пиджака и толкнул спиной на парту. Я не ожидал от тебя таких действий, так что мне понадобилось немного времени, чтобы осознать происходящее. Но ты не дал мне и пяти секунд на размышления, а лишь ввёл меня в ещё больший ступор, приблизившись к моему лицу и впившись в мои губы. Возможно, если бы всего этого дурдома не происходило, то я и правда мог бы влюбиться в тебя и был бы безмерно рад твоему поцелую, но не сейчас. Да и на поцелуй это было мало похоже: ты просто вгрызался мне в губы, терзал их как голодный хищник, наконец заполучивший сырой кусок мяса. Не уверен, сделал ли ты это намеренно, или просто не умел целоваться. В любом случае, это было совсем неприятно, и я попытался оттолкнуть тебя, чем разозлил еще больше. Ты отстранился от меня и дал мне самую сильную в моей жизни пощёчину. Даже когда одноклассница увидела, как я подглядываю за ней в школьной раздевалке, её костлявая ладошка ударила не так больно. Ну да, ты же парень, хотя я никогда не замечал, чтобы ты отличался особой силой, так что я был очень удивлен, когда ты грубо схватил меня двумя рука и, перевернув, бросил животом на парту. Край парты больной врезался мне в живот, и я попытался встать, но ты быстро подметил это и прижал мою голову к деревянной поверхности стола. Я был настолько наивен, что до сих пор не мог понять, чего же ты хочешь от меня, и лишь когда я услышал звук расстёгивающейся ширинки, меня охватил самый настоящий ужас. Я ведь после этого выбросил все свои джинсы, лишь бы не слышать этого дьявольского звука. Я жалко пытался брыкаться, вырываться, но ты намертво прижал меня. Когда ты успел стать таким сильным? Это эти ублюдки научили тебя этому? Как же я их ненавижу…       Ты стал шарить по моему животу, видимо, в поиске застёжки моих брюк, так что я попытался плотнее прижаться к парте, чтобы у тебя ничего не вышло. Но, увы, это не помогло, ты нащупал мой ремень, расстегнул его, оторвал пуговицу на моих штанах и стянул их вместе с моими трусами. Мне сразу стало очень холодно. Хоть на улице уже и была середина весны, но с голым задом было все равно как-то некомфортно. Я услышал, как ты смачно харкнул себе на руку и пытался нащупать отверстие в моей заднице. Ты ведь тогда даже презерватив не надел. Ох, Сиэль, тебе бы точно не помешало пару занятий сексологии. Такой наивный и такой жестокий одновременно.       Ты не стал церемониться и просто резко вошёл в меня на всю длину. Я завыл от раздирающей меня боли, и тогда ты засунул галстук мне в рот. Ты сразу начал быстрыми рывками двигаться во мне, как грёбаное животное. Я чувствовал, как по моим ногам что-то стекает, потом я понял, что это была кровь. Льющиеся из моих глаз непрерывным потоком слёзы смешались с соплями, а те в свою очередь перемешались со слюнями, обильно стекающими по моему подбородку из-за мешающего глотать предмета во рту. Я вскрикивал в унисон твоим толчкам, ты сжал своей худенькой ручкой моей горло, что я даже начал задыхаться, но тебя это совсем не волновало. Не знаю, наслаждался ли ты тем, что делаешь, потому что я в тот момент не видел твоего лица и не слышал стонов удовольствия. Ты продолжал с ожесточением драть меня ещё около пяти минут. Мне повезло, потому что, наверное, это был и твой первый раз тоже, и долго держаться ты не мог. Конечно, ты и не думал вынимать из меня свой член и просто кончил в меня, смешав свои сперму с моей кровью. Выйдя из меня, ты смачно шлёпнул меня по ягодицам, отчего там остались красные отпечатки твоей ладони. После этого ты отпрянул от меня и застыл, абсолютно бездействуя. Видимо, ты впал в небольшой ступор, размышляя над тем, что же тебе делать дальше. Я в это время тоже не спешил подавать признаки жизни, бессильно закрыв глаза сразу же после того, как почувствовал отсутствие во мне того, чего там никогда и не должно было быть. Наверное, я должен был глотать ртом воздух после того как меня активно душили и долбили, но я не делал этого. Я забыл о дыхании, забыл о безумном стуке моего сердца, я был занят абсолютно другим. Я вспоминал, как мы ночевали у тебя дома, допоздна не засыпая и травя страшные байки. Помню, ты тогда так напугал меня, что я не мог заснуть, и ты пустил меня к себе на кровать. Нам было тесно, жарко, мы даже прижались друг к другу, чтобы не упасть, но ни одной пошлой мысли в тот момент не промелькнуло в моей голове. Я тогда думал лишь о том, что хочу всю жизнь пройти бок о бок с тобой. Будь ты любовником или другом — мне плевать, я просто хотел, чтобы ты всегда был рядом.       В коридоре послышались чьи-то быстрые шаги, что вывело тебя из ступора. Ты с лёгкостью выпрыгнул в распахнутое в классе окно, ведь кабинет находился на первом этаже. У меня же не хватило сил ни перевернуться, ни натянуть свои портки. Мне было плевать на то, что сейчас сюда зайдёт мой опоздавший учитель, что он начнёт ахать, расспрашивая меня о произошедшем, я всё равно ничего ему не отвечу. Мысленно я был совсем в другом месте, где ты не бросал, не бил и не насиловал меня, где мы вечно играем в песочнице около твоего дома, едим лазанью твоей мамы и спим в обнимку.       После этого меня отвезли в госпиталь, полгода я консультировался у психиатра, пытаясь его заверить, что я не сошёл с ума и не собираюсь придавать своим запястьям полосатый узор. Ты же после того дня исчез. Просто испарился, никто больше не видел тебя. Твоя мать поставила на уши полицию всего города, но тебя так и не нашли.       В итоге, мне все-таки удалось переехать в другой город; правда, мне пришлось поступить не в гимназию, а экономический техникум, но я был рад уже и этому, ведь тут кроме моих кровоточащих душевных ран ничего не напоминало о тебе.       Сейчас мне восемнадцать. Пару недель назад стукнула первая годовщина наших с Элизабет отношений. Да, даже после этих событий я не забыл о её признании и связался с ней сразу же после того, как мне удалось оклематься. Об ужасном происшествии она, конечно же, ничего не узнала. Нам с мамой удалось уговорить учителя никому не распространяться об этом, и, убедившись в моем психическом здоровье, он с неохотой согласился. Мне было плевать, где ты, и накажет ли тебя жизнь за содеянное. Главное, что мы с Элизабет счастливы. Она приезжает ко мне на каждые каникулы, и я готов до бесконечности показывать ей улочки этого города, в котором никогда не было тебя.       Сегодняшним утром Лизи позвонила мне и сообщила о твоей смерти. Ты находился в бельгийской психиатрической больнице, где два года лечился с диагнозом шизофрения. Но, видимо, врачи там были так себе, раз ты решил выброситься из окна пятого этажа своей палаты. Если бы Лизи не обожала Бельгию и не читала по утрам бельгийские новости, то я бы и не узнал об этом. Что ж, зато теперь мне понятны причины твоего неадекватного поведения. Психологи все-таки прогадали, и твои изменения не умели ничего общего с бушующими гормонами.       Ты был слышал, как Элизабет пищала, когда услышала, что я купил нам билеты до Бельгии на ближайший рейс. Мне пришлось соврать ей, что я очень хочу исполнить её самую заветную мечту, хотя на самом деле я еду туда, чтобы найти там тебя, твоё тело или уже могилу и отдать тебе все эти записи, что я так усердно строчу уже второй вечер. Зачем? Я не знаю. Может, я заразился от тебя сумасшествием, и дяди в белых халатах скрутят меня прямо там, запихнув в смирительную рубашку, и уведут в палату с белёсыми стенами, на которые так недавно ты смотрел своими глазами, на глубине которых бушевал настоящий океан.       Сейчас два часа ночи, в шесть утра мне уже нужно будет быть в аэропорту, где мне останется буквально полшага до встречи с тобой. Я надеюсь, ты дождешься меня и никуда не убежишь теперь. Я ведь все равно люблю тебя, мой самый лучший худший друг.