Или.

— Смотри, тут все работает очень просто, — Саске выдвинул перед Наруто две солонки. — Эту я отдаю тебе, делай с ней все, что хочешь. А эту ты никогда не возьмешь в руки. Нет, она не моя, но и не твоя, тебе просто нельзя ее трогать, тебе нельзя на нее смотреть ни при каких условиях. — И? — Сперва ты будешь реагировать как нормальный человек, но мысли о том, что тебе нельзя эту соль, тебя медленно сожрут. И в какой-то момент ты поймешь, что дело уже не в соли в принципе, а в том факте, что тебе ее нельзя. И если я посолю твою картошку из этой солонки спустя время, когда ты окончательно сожрешь сам себя, ты будешь счастлив. В то время как твоя солонка не будет вызывать у тебя уже давно никаких эмоций. — Но сколько я получу, если смогу забрать эту солонку себе? Это же куда более сильные эмоции, чем разово посолить. — М-м, нет. Не сильнее. В сумме я могу дать тебе гораздо больше, чем ты испытаешь разово, заполучив эту штуку. Черт, нахер аналогии. Невзаимная любовь прекрасна, потому что недоступна и каждое его прикосновение… ее прикосновение… — Оговорочки по Фрейду, — засмеялся в голос Наруто. — Заткнись, идиот. Под «его» я подразумевал человека в принципе. Любого. Эта теория работает для обоих полов одинаково. Мы ценим то, чего не имеем, больше. А потому случайное прикосновение того, кто не будет твоим, может быть куда более горячим, чем секс с тем, кто ответил на твои чувства. Это эмоции, Наруто, к ним нельзя подойти рационально. — Но нормально хотеть большего. — А я и не говорю, что нет. Просто страдать от неразделенной любви глупо, ведь этим можно наслаждаться при правильном подходе. Исключение составляют случаи, когда объект твоих чувств мудак. — Как ты. — Как я. — Сакура не просто так страдает. Неужели в тебе нет ни капли… — Ты не вытащишь из меня жалость. Я устаю от нее. Что со мной будет, если я дам ей хоть чуточку больше прав на себя? Она убьет меня своей… эм, энергией. — А жаль. На самом деле такую теорию Саске пришлось создать и поверить в нее, иначе бы он сошел с ума. Получать удовольствие от любой происходящей с тобой херни — искусство, которым он овладел со временем. Потому что то, что творилось у него дома, изначально было адом. Жизнь любого человека станет адом, если он живет с Итачи Учихой. О, сколько бы людей продали душу за то, чтобы хотя бы увидеть этого чокнутого придурка! Один из самых продаваемых авторов двадцать первого века, который догнал Роулинг, Толкиена и Льюиса по продаваемости и порнографию Эрики Джеймс по обсуждаемости. Отличное достижение, ага. Сказать, что его книги свернули ему психику к чертовой матери, ничего не сказать. Он сутками зависал в своей спальне, слушал какие-то пластинки, уничтожал сигареты пачками и разговаривал сам с собой. Иногда он вживался в роли своих персонажей, генерировал фразы для них на ходу, не волнуясь о том, что выглядит странно или делает что-то до ужаса странное. Не думая о том, какое впечатление производит и что он творит этим всем со своим младшим братом. В этом доме никогда не было принято встречать вернувшегося. Саске легко определял, дома ли брат, потому что перечень его привычек был весьма стабилен. Сегодня Шостакович. Итачи не имел привычки запирать дверь, а потому, проходя в свою комнату, Саске всегда видел, чем он занят сегодня. Впрочем, его можно было увидеть от силы в двух-трех положениях, не больше. Саске облокотился о дверной проем, с полуулыбкой глядя на «творца». Ничего нового. Волосы собраны в черт пойми что какой-то дурацкой цветной заколкой, на теле явно не хватает одежды — идиотская привычка ходить почти всегда топлес. Развалившись на компьютерном кресле, Учиха покачивал пальцами, в которых тлела сигарета, в такт мелодии. Ноги по-королевски покоились на столе. Т. Творчество. — Чай или кофе? — Если остался Улун, то чай, если нет, то кофе — и покрепче, — не открывая глаз, отозвался он. Саске часто было интересно, каким его представляют люди? Каждый раз, когда младший открывал новую книгу — именно книгу, ибо рукописи Итачи запрещал читать, — Саске моментально забывал, кто автор той литературы, что захватит его на ближайшие сутки, а потом сломает жизнь. И видеть потом вот в этом помятом, почти раздетом, лохматом человеке великого автора… сложный квест на самом деле. Саске скинул учебную сумку, куртку и направился прямиком на кухню. Вероятность того, что кроме сигаретного дыма ничего не побывало во рту Итачи за весь день, была слишком высока. Кто-то же должен кормить эту «надежду» современной литературы. А потому кроме чая Саске успел соорудить пару бутербродов с мясом и зеленью, сам же он предпочитал тосты с блядским арахисовым маслом, на котором сидел с детства, как чертов наркоман. — Ты еще и покормишь меня? — усмешка где-то за спиной. — Да, часа через три, а пока обойдешься и этим. Как успехи? — Сомнительно. Итачи занял свое коронное место на подоконнике и снова закурил. Эта квартира насквозь пропахла дымом его сигарет. Иногда Саске казалось, что уже от него самого пахнет этими сигаретами больше, чем парфюмом. — Что-то идет не так или… — Или. Расскажи мне что-нибудь. Что угодно, — он выглядел ужасно уставшим, хотя все, что от него требовалось, — это нажимать на клавиши. Сейчас больше было похоже, что человек работает не интеллектуально, а пашет на вахтах, отдавая все физические силы на благо работы. — Эм. Я сдал матстат, Наруто все еще обижается на меня из-за Сакуры, а та ведет себя так, словно у нее диагноз — клиническая депрессия. Сегодня он пытался вывернуть мне душу, но мы только поругались, потому что у меня аллергия на сопли, а там их было чуть больше положенного. Саске разлил кипяток по кружкам и решил, что этого пока определенно хватит. До чего же он заботливая хозяюшка. — Сегодня в метро видел удивительную… — Могу я сделать кое-что? Саске так и замер с приоткрытым ртом. А вот это ему уже не особо понравилось. Эти «кое-что» порою были не особо приятными, порою слишком приятными, но в любом случае совершенно всегда определенно лишними. — Если я скажу «нет», это что-то изменит? — Если ты скажешь «нет», это будет означать «нет», — Итачи устало потер шею и снял наконец эту идиотскую заколку. Ох, насколько же можно любить и ненавидеть один простой жест одновременно. Есть такое выражение «волосы рассыпались по плечам», так вот волосы Итачи в прямом смысле рассыпались, словно были живыми, словно никогда не нуждались в расчесывании. Удивительно послушные. Из любого беспорядка на голове они превращались в ухоженную аккуратную копну, стоило избавить их от резинки или заколки. Это невероятно красиво. — Делай что хочешь, — пожал плечами Саске, складывая руки на груди, словно это могло его как-то защитить хотя бы психологически. Итачи сделал последнюю затяжку, потушил сигарету, а после слез с подоконника, приблизившись к брату с такой странной улыбкой, что дрожь пробирала. Самое время уточнить, о чем именно идет речь, потому что подобный взгляд на самом деле пугал. — А я могу… — Тихо. Пальцы одной руки Итачи осторожно убрали прядь волос за ухо Саске, другой — нежно очертили скулу. Он фактически обнимал ладонями лицо младшего брата, всматриваясь в его глаза так, словно мог найти там ответы на все интересующие его вопросы. Почему это выглядит настолько откровенно? Это нужно для его работы или он так вдохновения ищет — черт разберет, но ему нужно это, значит, наверное, можно помолчать немного. Он же не… Конечно, он не сделает этого, как бы сильно его действие ни было похоже на… Нет, конечно, нет. Пауза затянулась, словно от Саске требовалась какая-то реакция, отличная от того, что он выдавал сейчас. Его взгляд лишь на секунду коснулся губ и насильно вернулся обратно к глазам. Однако выдержка ни к черту, это случилось еще раза три, не меньше. И стоило это осознать, как стало куда жарче, чем минуту назад. Ох, не раскраснеться бы, как смущенная барышня. Улыбка Итачи на долю секунды поменяла оттенок, а в следующую секунду Саске ощутил щекой холодную поверхность стола, короткую боль в плече от заломанной руки и жар тела Итачи собственными лопатками. Шумно выдохнув, Саске закусил губу, понимая, что такое довольно простое действие сломало его самообладание к черту. Итачи, твою мать. Саске оперся свободной рукой о стол, пытаясь приподняться, но все, что у него вышло, только сильнее прижаться к телу Итачи со спины. Губы Итачи словно случайно коснулись края уха. — Больно? Как бы проблема не совсем в этом, но попробуй объясни ему это. — Отпусти меня, пожалуйста, — максимально спокойным и ровным голосом отозвался Саске, словно ему просто не очень приятно находиться в таком положении, но он не злится и все понимает. Еще одна тихая усмешка, которая не предвещала ничего хорошего, а после Саске ощутил, как крепко сжимают его пальцы край джинсов на пояснице. О, черт. В одно сильное, но короткое движение он стащил их до середины ягодиц, даже не задумываясь, что это может быть больновато. Впрочем, Саске смутило совершенно не это. Попытка подтянуть штаны обратно свободной рукой закончилась отсутствием свободных рук. — У тебя там сцена изнасилования, что ли? — зло прошипел Саске, не уверенный, что именно его так раздражает: беспомощность или наигранность ситуации. Пальцы Итачи коснулись шеи, а после скользнули вверх к волосам, сжимаясь на затылке. Саске издал странный звук, который сложно отнести к категории всхлипов, стонов или чего-то подобного, так как он походил на все сразу одновременно. Ощущать обнаженной частью тела его кожу невероятно… заводит. Черт, умри, Итачи. Стоило догадаться, что, если это не все, сейчас начнется самый треш, потому что руки у него заняты удерживанием младшего брата в строго фиксированном положении. Сперва Саске ощутил дыхание, пропитанное сигаретным дымом, а после прикосновение его губ к шее, полностью открытой из-за стянутых к затылку волос. Еще секунда — и у Саске свело бы плечо от напряжения, но хватка ослабла и Итачи отступил. Послышался звон чашки с горячим чаем, а после шуршание домашних брюк старшего брата, который, видимо, снова занял свое место на подоконнике. Саске все еще лежал на столе, пытаясь решить, как он должен на это среагировать, что сказать и как, в принципе, воспринять произошедшее. — Прости, — как-то слишком уж нежно это прозвучало. — С радостью, — выдохнул Саске, приподнимаясь и жестко опираясь ладонями о стол. — Если ты объяснишь, какого черта… — Следственный эксперимент. Саске поправил джинсы, почти пьяно оглядел кухню, а после все же решился посмотреть на брата, который все с таким же любопытством смотрел на него. О, чудесно, эксперимент еще не окончен? — Что? — переспросил Саске. — А что? — Не делай так. Никогда больше. — Именно так больше и не понадобится. Спасибо, — он благодарил так, словно Саске приготовил ему ужин или одолжил какую-то вещь, а не был только что зажат между ним и столом. Нервно поправив волосы, Саске потянулся к своему чаю. — Есть еще одна просьба. — Иди ты к черту. — На этот раз без сюрпризов. Ты можешь укусить меня? Саске понадобилась целая минута, чтобы осознать суть просьбы, и эти невероятно долгие шестьдесят секунд в комнате висела гробовая тишина. Он серьезно? Растерянность Саске выглядела даже несколько забавно, учитывая, что он все еще был чертовски лохмат, а одежда была весьма откровенно задрана. — Ты перешел на эротику? — Нет, но… Это важно. — Почему бы тебе не завести подружку, чтобы проводить эти свои эксперименты на ней? Или, если тебе лень заниматься отношениями, найди кого-нибудь и скажи, кто ты. К твоим ногам упадут сразу же. Любой каприз, ты же знаешь, — это звучало почти отчаянно. Скорее всего, можно было бы списать состояние Саске на то, что он чертовски устал от этих выкрутасов. Но это была неправда, и самое главное: едва ли Итачи об этом не догадывался. — Кто угодно не подойдет. Да, то, что я сделал сейчас, немного странно, но мне нужно. В целом, на эту роль нужна была женщина. Однако завтра я попрошу то, что может сделать только мужчина. А послезавтра то, что может сделать только мой брат. Зачем мне тратить время на людей, если ты справляешься? Я не хочу впускать кого-то в свою жизнь, не важно, партнера или ассистента. Мне хватит тебя. — Это самая эгоистичная вещь, которую я слышал за всю жизнь. Ты сам-то это понимаешь? — Ты сделаешь это или нет? — Я не буду. — Хорошо. На твоей совести то, что в срок я не закончу, учти это. Если тебе так принципиально важно, завтра или сегодня вечером я найду того, кто сможет выполнить такое «сложное» поручение. Спасибо. Еще одна минута полной тишины. Отличалась она только тем, что пришел черед Саске сверлить брата взглядом, пока тот рассматривал виды за окном, попивая свой чай. Укусить? Насколько херово должно быть с воображением, чтобы он не мог прописать что-то связанное с укусом, не испытав это на своей шкуре? Еще раз, какой-какой тираж у его книг? Саске хорошо помнил то, как они спали в одной кровати летом в ужасающую жару, чтобы ему хватило впечатлений. А потом он читал сцену один в один, только вместо злости и ненависти к жаре там больше было отчаяния и желания жить. Но в целом те же фразы, он полностью осознал себя героем, которого писали, выходит, по нему. Сколько людей смогли ощутить то же самое? Боже, сколько же людей боготворят его? Любопытно, если бы они узнали, что у него проблемы, потому что маленький братишка рассердился, что Саске оторвали бы первым? А еще Итачи явно обижен, хотя ему демонстративное поведение не свойственно и конфликт сгладится уже к ужину, но сейчас это не приятно. И он серьезно будет искать человека, который его… покусает? Кого? И что тот захочет в итоге? С девушкой это проще, естественно, она будет рада, но закончится ли этим? Вообразить себе их поцелуй уже чертовски мерзко, да и дыхание кроет от ревности. Она ведь никто, за что же ей такой подарок судьбы. Воистину мерзко. Ты не будешь целовать кого-то левого. Если уж отдавать тебя, то тому, кого ты любишь, не иначе. А пока ты — мой. Саске нервно поправил майку, подошел ближе, отобрал чашку с чаем, не особо беспокоясь, что горячая жидкость попала на пальцы, отставил ее и на мгновение ужаснулся собственной решительности. Прикосновение к его щекам, короткая заминка и почти грубый поцелуй, который прервался моментально по инициативе самого Саске. А следом холодное осознание… Про поцелуй он же только что сам додумал. Его просили не об этом. — Эм. Офигительный каминг-аут. Бровь Итачи выразительно взметнулась вверх, и этот взгляд его был хуже, чем пропуск в парк аттракционов по Данте. — Куда кусать? — сразу же перебил Саске в глупой надежде, что Итачи отвлечется на что-то более важное. У него же сроки горят, Муза выпорхнула в окно, а он не знает, как работают укусы. — Саске… — Куда? Пока я не передумал. Итачи наклонил голову, открывая собственную шею. Впрочем, вид у него был крайне озадаченный. Что за идиотские у них отношения. Один другого к столу прижимает, потом тот целует первого, матерь божья. Гори оно все в аду. Саске впился зубами в шею, ту часть, что ближе к основанию, и замер, не понимая: этого хватит или нет? Ладонь Итачи опустилась на его затылок. — Сильнее. Не так, словно пытаешься меня ублажить. Внутри что-то дрогнуло. Какое странное ощущение. Кусать людей — это всегда настолько приятно? — Сильнее… Саске отстранился и предпринял еще одну попытку чуточку выше, ощутил хватку на волосах и услышал довольно резкий вдох. — Точно не так, Саске. Младший снова отвел голову, осторожно выдыхая, чтобы не было слишком заметно, насколько ему сложно. Сделать это сейчас и пулей в ванну. Боже, храни того человека, что изобрел джинсы, иначе степень его палевности была бы тотальной. — Мне нужно травмировать кожу? — Нет, но я должен испытать боль, а не то, что я… чувствую сейчас. — Что ты… м-м? А что сейчас? Короткая усмешка — и Итачи притянул брата обратно к шее все так же за волосы. — Просто сделай это нормально. И Саске укусил. Не то чтобы со всей силы, но такого он еще точно не делал. Какое странное ощущение — отлипающая от зубов кожа. Синяк останется точно, но крови вроде нет. Итачи сразу же приложил ладонь к ноющей шее. По лицу видно, что это было больно. — Прости, — вырвалось само по себе. Ответом был смех. — Мазохистом мне не быть. Подай сигареты. — Ты много куришь. Слишком много. Судьба великих людей — умирать молодыми, но давай это будет не про тебя? Пожалуйста. Отлично, можно начать с лекции о вреде курения и плавно перейти в какую-то еще тему. Может, он и забудет о том, что здесь было мгновение назад. Хотя какая-то часть самого Саске просто мечтала спалиться, мечтала о разборе полетов прямо сейчас. — Ладно, как скажешь, — какой-то до ужаса беспомощный голос. — Я, как самый лучший на свете младший брат, приготовил тебе перекусить еще до того, как принял душ, а я, между прочим, с тренировки. Так что будь хорошим мальчиком, съешь все, а я пойду ополоснусь. С этими словами он решил скрыться с кухни, однако у самого выхода его окликнул брат. О, нет, только не эта улыбочка снова. — Саске… Значит ли это, что я могу расширить круг своих, кхм, просьб? — Что — «это»? Каких просьб? Итачи прикоснулся к губам тыльной стороной пальцев, все так же загадочно улыбаясь. — Чуть серьезнее, чем была первая. Саске картинно закатил глаза и вышел из кухни, пытаясь игнорировать грохочущее сердце. Это значит то, что он подумал, или…? Или. Так бы ответил Итачи.