Там где не было нас, но были они...

А что если мы были предназначены друг для друга? Что если мы уже знали друг друга? Нет, не здесь, а в той, другой реальности, где нас называли иначе. Знаешь, мне снится солнце по ночам. Я точно помню обжигающий, горячий воздух и легкое щекотание травы под ногами и невозможно синее небо. Хотя нет, глупость, оно никогда не было синим, быть может это мне хотелось, чтобы оно было. Небесный купол был скорее выцветше-голубым, прямо как твои глаза. Я помню пьянящий запах трав Прованса, успокаивающе нежный аромат лаванды, прикосновения ветра к едва прикрытой воздушным сарафаном коже. Это было уже однажды, ты помнишь? Не лги, не отвечай, молчи! Молчи и слушай сердце. Оно помнит нас там, в иной ветке мироздания. Мы можем притвориться, будто это был только сон, но где-то в глубине ты знаешь, что это не так. У тебя текли слезы по щекам. Мне и тогда еще подумалось: «Ну что за вздор?! Мальчишки не плачут, а тем более такие большие». На язык уже готова была прыгнуть эта самая колкость, как что-то заставило меня остановиться. Было нечто отчаянное и в твоей сгорбленной спине и в нервно вздрагивающих плечах, и в крокодильих слезах, которые ты так старательно пытался утереть. - Привет, - я села рядом. Какое же счастье быть ребенком. В мире детства все так просто, не нужно знакомиться, притворяться, притираться друг к другу. Дети встречаются так, словно знают друг друга всю жизнь. «Постой!» - скажешь ты. Как же мы говорили? Ведь я не знаю мягких витиеватых ласкающих звуков твоего родного языка, а ты не знаешь раскатисто грубого необъятного моего. «Глупый, глупый, мальчик» - отвечу я. Разве ты еще не понял, что там, где были мы, не существовало такой несусветной чуши, как разные языки. Разве могу я не понять тебя, или ты не вразумить моих слов, если наши души говорят на одном языке? Иногда мы не как не можем взять в толк такие простые вещи. - Не плачь. Я знала, повернувшись, ты хотел спросить, кто я и какого черта мне нужно от тебя. Всего на секунду, но это желание высветилось на твоем лице прищуром глаз и сдвигом бровей. Но вместо этого ты только сказал: - Я и не плачу. Отрицать очевидное – есть за тобой такой грешок. Не нравилась, не думал, не люблю… Ведь было? Было, в том сложном мире, где нам пришлось искать друг друга так долго. Но в жаркой реальности нежного Средиземноморья ты смотрел на меня, хмуря лоб и стараясь заставить слезы высохнуть. - Я их убил, - роняешь ты. От страшных слов я закрываю тебе рот ладошкой. Ты такой большой, что мне приходится встать на коленки, чтобы видеть твои глаза. «Я знаю, знаю» - мысленно шепчу я тебе. «Про двух козлят забытых на солнце, про соседского сорванца, позвавшего погонять мяч. И как ты после теребил безжизненные тушки, роняя слезы, захлебываясь и умоляя их ожить. Я знаю, что издевки старшего брата дались тебе легче, чем мамино «ну что ж бывает». Не бывает! Хотелось кричать тебе. Не может так быть. Не хочу!» - Поплачь, если тебе так легче, - я обвиваю твою шею руками, маленькими и тонкими, раза в два меньше твоих, и шепчу тебе в самое ухо: - Я никому не скажу. Наш маленький секрет. О том, что мальчишки тоже плачут. Нет, не так, как девчонки, навзрыд, размазывая слезы и сопли по щекам. А тихо и страшно. И им обязательно кто-то нужен, маячок за который можно зацепиться. Я всегда рядом с тобой, я всегда буду рядом с тобой, обнимая и целуя тебя в висок, чтобы все беды поскорее забылись. - Давай уснем здесь? – нет, ты не спрашиваешь, ты уже знаешь, что я отвечу. Слова нужны только для формальности, когда меж собой разговаривают души. И мы ложимся на мягкое, но колкое покрывало из травы, не размыкая объятий. Я поглядываю украдкой в линяло-синее небо, пока ты не начинаешь ровно и мерно сопеть. И тогда пьянящий запах летнего соцветья погружает меня глубоко в объятия сна. Я знаю, мы разделили этот сон на двоих. Это бывает. Но сон ли? Ведь я всегда буду помнить бесконечность лавандовых полей, горячий шепот ветра и благодарные объятия мальчишки, снявшего с себя груз вины.