Ревенант

14 месяцев спустя после последней главы Сакура отпивает теплый кофе и думает: боже, как сладко. Она сидит в токийской университетской библиотеке за квадратным деревянным столом, октябрьское солнце липнет к кофейному стаканчику, к ее Макбуку с черным чехлом. Тишина стоит гудящая, очень библиотечная. У Сакуры сохнет горло и болит голова. Они перебрали вчера, когда отмечали день рождения Тен Тен. — Ладно, я все, — Ино раздраженно трет глаз, размазывая тени. — Тошнит ужасно. Пойду найду Тен, она где-то в парке курит. Хотя, — Ино фыркает и встает. Она в теплом вязаном платье. — Если бы я училась в инженерном, тоже курила бы как в последний раз. Сакура закатывает глаза, думая, пить кофе или выбросить. Сахара она плюхнула очень щедро. — Иди. Я еще немного посижу. Ино забирает зарядку, телефон, тетрадь. Тянется, как зверек. — Не засиживайся. У нас вечер с кино и роллами, помнишь? — Да уж. Гаара осудил бы нас за такое студенчество, — говорит Сакура. И сама удивляется, почему вспомнила его. Она не видела его уже год, с тех самых событий, которым Сакура не могла подобрать слов. Только обрывки сообщений от Тем: родители заблокировали мои счета, мы с Гаарой пока не в городе. Последнее сообщение от Темари пришло весной. Больше она на сообщения Сакуры не отвечала, будто их связь тоже закончилась, как какой-то дурацкий роман. Жизнь вообще стала истончившаяся, неопределенная: лекции в колледже, посиделки с Ино и Тен Тен, ледяное белое вино, короткие СМСки родителям раз в неделю, бесконечная зубрежка. Такая, что потом сохнут извилины и нет уже сил думать, воображать, вспоминать. Сакура, закусив губу, смотрит на исследование в Pages и думает: ну, когда-нибудь жизнь снова станет объемной, интересной, да же? Ино хмуро облизывает губу, будто чувствует, как Сакуру отбрасывает назад в пучину. Из которой она не совсем-то и выбралась. — Слушай, мама мне говорила, что твой отец сейчас идет фаворитом в министры от второй палаты, да? Звучит круто. — Ага. Он, кажется, не сомневается в своей победе. — Тогда тебе будет еще легче строить свою врачебную карьеру, — Ино улыбается, будто пытается подбодрить, и Сакура улыбается в ответ. Просто не хочет, чтобы старания подруги пропали зря. — Я уже представляю тебя каким-нибудь главврачом. Или даже министром здравоохранения. Будешь вести переговоры с Маском насчет его биороботов. Сакуру от этого имени, — Маск, — кидает в дрожь из стекла и омута памяти, как в Гарри Поттере, только хуже. Ее омут памяти, по крайней мере часть, отвечающая за последние четырнадцать месяцев, вся в изломах, как в мертвых трещинах. Всплывают слова Саске про Маска, про Теслу, про акции, про шорт. У Сакуры влажнеют глаза, щиплет под ненакрашенными ресницами. Ино смотрит на нее и сожалеюще сводит брови. Ее голубо-ангельские глаза выражают столько эмоций, что Сакуре делается еще хуже. И неловко. — Саку… — Ино делает шаг. — Нет, все окей, иди к Тен Тен, — Сакура быстро моргает, и слезы опрокидываются назад в мешочки. — Я скоро подойду. Ино сомневается, но подчиняется. Напоследок гладит ее плечо через свитер, говорит: ждем на улице. Сакура снова погружается в философские тексты Платона. Учеба стала чем-то вроде опиоида. Она засасывала и выжимала все соки, и Сакуре ничего вокруг не замечала. Какой-нибудь психолог сказал бы: Сакура, ты заблокировала свои чувства и не прожила их, как надо. Но у нее ощущение, что все не так просто. Дело не в чувствах. Просто она словно проживает какую-то искривленную, сновидениеподобную версию своей жизни, где Сакура все еще Сакура, где рядом подруги, живут родители, хоть и в другой префектуре, Гарвард все еще входит в Лигу Плюща, как символ постоянства в переменчивом мире. И все же — настоящее ей кажется чем-то иллюзорным, ненастоящим, как мультик Disney. Иногда, бывает, прорываются яростные вспышки жизни — красота облаков в туманном небе, прелый запах опавших листьев, уют сериала с пледом и шоколадным пудингом, звонкая болтовня подруг под ухом. Но в целом все это какое-то застывшее, чуть ли не чужое, будто Сакура со стороны наблюдает, как неинтересно пролетает ее жизнь. Она не думает, что страдает. Это не похоже на фильмы о любви, где героиня тонет в слезах и драме, где депрессия вместо декораций. Сакура, как и раньше, чувствует радость, благодарность, кратковременную эйфорию, когда, например, побеждает в дебатах или удачно сдает лабораторную на медицинском. Ей иногда даже кажется, что она счастлива, но это счастье длится где-то секунду, пока не включается голова и рецепторы, которые, наверно, отвечают за жизнеспособность. Такое счастье кажется ей неинтересным и картонным, как мусорный пластик, а вокруг ей улыбается со всех сторон память о Саске: любое упоминание Учиха и теракта. Темари, Гаара, Неджи, Наруто, Корнелия, которая мелькнула недавно в Блумберге со статьей о защите котят — все это не про них, а про него. Даже моющие средства с запахом ледяного лимона — все было как напоминание, а не отдельно существующие объекты. Алгебра, которую в средней школе ей помогал понять Саске. Текила, энергетики, низкие автомобили, бассейн, вычурные маты, презервативы без латекса, легкая надменность, даже несуразно-дорогой, как выяснилось, браслет, который покоится в банковском сейфе — все как нервное покалывание его ушедшей близости. Сакура только теперь понимает значение словосочетания «пустой город». Только у нее пуст не город, а целая страна, пока Саске неизвестно где. Ей иногда стыдно за то, какой одинокой она ощущает себя, как она не может быть полноценной без него, как постоянно думает: стало ли тебе легче, Саске? Пожалуйста, господи, пусть он больше не стоит на краю крыши, пусть живет, пусть будет хоть чуточку счастлив, даже если без меня. Сакура ведь знает, что неправильно так сильно зависеть от него. Она — самостоятельная единица, она умная, достаточно талантливая, достаточно красивая, достаточно целеустремленная и сильная. И за это делается еще пагубнее. У нее будто есть уйма преимуществ, которые она не ценит, ибо вся сосредоточена на том, как бы не расклеиться от отсутствия Саске в ее повседневности. — Сакура! — вдруг зовет голос. Мужской, теплый. От него Сакура будто втыкается в 14 месяцев, прошедшие, как стоячий миг. Она поднимает взгляд. Замирает, как ледовая фигурка перед первым солнцем. — Наруто? — Давно не виделись, красотка! Он обнимает ее так душно и крепко, без всяких церемоний и осторожностей, что Сакура до боли напрягает лицо, ибо снова готова расплакаться. От Наруто несет самолетной едой и мятным кондиционером для одежды. — Что ты здесь делаешь? — спрашивает Сакура, неспособная выдать что-то получше. — Господи, я думала… — Я типа то в Токио, то нет, — неловкое похлопывание по ее спине, будто Наруто опомнился от временной вспышки радости от встречи и теперь не знает, как себя вести. Он треплет отросшие волосы. — Э, ну ты классно выглядишь. Даже лучше, чем раньше, хотя куда уж лучше. Сакура удивленно моргает. Наруто плюхается на соседний стул. Улыбается яркой, как из какой-то другой вселенной, улыбкой. — Рада тебя видеть, — говорит Сакура, тоже улыбаясь. Теперь вполне искренне. — Честно говоря, рада как никогда. — Я понимаю, Сакура, — пауза. — Как ты? — Нормально, — автоматический ответ. — А ты? — Тоже. Намного лучше. Жирная, громкая тишина. Она говорит громче избитых речевых клише. Сакура отпивает кофе, и ей кажется, у нее кровь засахарилась от количества сахара. Вопрос висит между ними, как навязчивый призрак. — Ты не знаешь, где?.. — Он в порядке. Ну, в относительном. Я здесь по его просьбе. — Здесь это в Токио или… Сакура не заканчивает, потому что страшно надеяться. Мимо проходит помятый студент с пустой банкой Редбулла. — Здесь с тобой, — мягко отвечает Наруто и вытаскивает из дорожной сумки коробку. — Это тебе. Простая бумага, смятые углы, стандартный размер. Так обычно, что ей выворачивает кишки наружу. Это письмо. — Это от Саске? И у нее язык будто болит, как истыканный иглами, когда произносит его имя впервые за 14 месяцев. Словно она сказала запретное слово Пандоры. — Да. Посмотри, что там, и… ну, свяжись со мной. — Ты знаешь содержимое? — Только наполовину, — Наруто барабанит пальцем по лакированному дереву. — Он сказал мне не читать письмо, только кое-что перечислил оттуда. Очень на него похоже, да? Сакура еле-еле кивает. — Ага. А когда?.. — Не знаю. Думаю, через года два. Да, Сакура, — Наруто кивает, видя что-то в ее лице. — Он вернется через года два или около того. — Ладно. Два года это не так уж и много, — выдыхает она. Думая: на два года можно и занять себя. Наруто ерзает на стуле, ему явно некомфортно быть свидетелем ее эмоций. Он теребит картонную подставку под кофе. — Слушай, я не знаю, что тебе передал Саске, но… Ты же знаешь, ты можешь поступать, как хочешь. — Конечно. Знаю. — Сакура, еще раз, — Наруто с неожиданным рвением хватает ее холодные ладони, во взгляде ни капли привычной смешинки. — Саске, он… Я в любом случае пойду за ним до конца, но он уже не тот человек, которого ты знала, понимаешь? — Конечно, если бы такое случилось со мной… — Нет, Сакура, — его голос твердый, почти холодный. — Ты бы не… Ладно, в общем, просто подумай. Тебе необязательно его ждать. — Хорошо. Оба знают, что она лжет. Наруто ждет мгновение и вздыхает. — Я в городе на пару дней. Свяжись со мной, если согласна поучаствовать в фонде. Сакура не знает, что за фонд, но уверена, что согласится. Если это просьба Саске, если это — финальное доказательство их верности друг другу. Наруто снова по-медвежьи обнимает ее и уходит. У Сакуры ощущение, будто в ее будние, сквозь лужи света и пронзительной темноты, ворвался агрессивный высвет настоящей, утерянной жизни. Она находит Ино и Тен Тен, Тен курит. Они смотрят ужастик, жуют роллы и какие-то японские чипсы. Ночью Сакура долго, медленно открывает письмо Саске. Расчленяет ее с осторожностью хирурга, послание от него так же ценно, как человеческая жизнь. Нет. Ценнее жизни. Настольная лампа в форме луны светит ей на коленки, в комнате прохладно, одеяло как ледяная вата. Письмо от руки. Сакура какое-то время пялится в блик света в почерке Саске — узкие, педантичные буквы прилегают одна к другой, как по лекалу. Дочитав письмо, она пишет Наруто: давай сделаем фонд. Мои родители, кстати, будут рады поучаствовать. Сакура перечитывает письмо Саске, в глазах печет. На мгновение она отвлекается на мысль: как же это старомодно и романтично, писать письма от руки. Но миг заканчивается, и ей приходится сжечь его письмо в потеках зажигалки Тен Тен. Письмо было как гамбит, после которого уже нет пути назад. О том, что есть секрет. Слова Саске: … Сделайте с Наруто фонд для жертв теракта, я финансирую. Сам я не могу, фамилия не позволяет :) … Спроси у отца, что он будет делать, когда я вернусь. Ответ может быть таким … Не бросай искусство, хоть ты и на медицине … Жди, Сакура. Я вернусь.