Любовь?

      Это только в книжках любовь красивая и одухотворённая. Даже если невзаимная, то всё равно возвышенная, светлая и заставляющая мечтать о том, чтобы когда-то и тебя полюбили также.       Где-то здесь и кроется ошибка. То ли в том, что мы хотим, чтобы подобным образом любили нас, а не мы; то ли в том, что мы верим в сказки и ожидаем, что в мире живут такие же розовые пони и радужные единороги, которые порхают со страницы на страницу бумажного издания.       В реальности любовь совсем другая. Искалеченная, больная, много более приземлённая и эгоистичная. Такой уж любви мало кто хочет, да разве ж она спрашивает, к кому приходить? Заваливается без разрешения, захламляет голову, дёргает за ниточки вен, заставляя сердце стучать иным ритмом и сгорать в грудной клетке, пеплом осыпаясь где-то в животе — мы ошибочно принимаем это за бабочек, но правда более прозаична.       От любви непросто избавиться. Но если она решит исчезнуть — и пылинки былых чувств за собой не оставит, только раздражение из-за возникшей пустоты. И прежние привязанности кажутся глупыми, некогда любимые люди — теми ещё придурками, и только идиотский вопрос срывается с губ: «за что?». За что мы их любили? Таких несовершенных, с кучей недостатков и выводком тараканов в черепной коробке.       А за что могут любить вообще?       Это случилось уже в выпускном классе. Была осень — та, которую я любила больше всего. С золотой листвой под ногами и на деревьях, с ещё тёплым солнышком и возможностью забывать дома зонт без каких-либо негативных последствий.       Он учился в параллельном классе, мы пересекались на физ-ре и подготовительных курсах к вступительным экзаменам в университет.       Чон Усок. Нас можно было назвать хорошими знакомыми: мы хоть и редко, но неплохо общались; я пару раз писала за него эссе по зарубежной литературе, взамен получая большой стакан латте с миндальным сиропом и выпечку из пекарни его матери.       Видимых симптомов безнадёжной влюблённости у меня не наблюдалось, поэтому неудивительно, что Усок и не догадывался, что я того… немножко без ума от него.       Мониторить странички в соцсетях каждые полчаса; незаметно вдыхать запах его парфюма, когда он рядом; смотреть в его глаза дольше, чем позволяют правила приличия, прикрываясь маской насмешки или напускного безразличия, хотя внутри всё скручивалось в узел; хвататься за его руку будто бы невзначай и делать вид, что всё нормально, ничего такого, хотя ладони прошивало разрядами электричества от ощущения его тепла. Мадам Дюваль говорила, что актриса из меня отвратительная, но она очевидно была неправа: никто и не догадывался о моих чувствах до одного преотвратнейшего осеннего утра.       Нет, погода тогда была отменная, и по дороге на учёбу я ни о чём плохом даже не думала. День должен был пройти незаметно: два урока литературы были для меня скорее наслаждением, нежели каторгой, а физик заболел, так что нас обещали отпустить раньше.       Когда я увидела толпу старшеклассников около кабинета литературы, внутри меня поселилось какое-то нехорошее предчувствие. Оно резко возросло, когда в коридоре воцарилась тишина, а глаза увидели мой скетчбук в руках одноклассницы. Не нужно было быть ясновидящей, чтобы догадаться, на какой странице он открыт.       Взгляд Усока прожигал во мне дыры, но я не чувствовала какого-то трепета от того, что он узнал о моей симпатии к нему, только раздражение — сколько раз забывала скетчбук в парте, и никто его не трогал, но стоило мне в каком-то дурацком порыве пририсовать к портрету Усока сердечко, вписав туда наши имена, как он кому-то понадобился.       Хмыкнув, я подошла вплотную к ехидно улыбающейся однокласснице и вырвала из её рук блокнот, едва удержавшись, чтобы не съездить им по её лицу. На Усока я даже не посмотрела и, развернувшись, спокойно вошла в класс. Народ, жаждавший зрелищ, некоторое время ещё топтался в коридоре, но со звонком все разбрелись по кабинетам.       Сообщение «после уроков на крыше» с известного номера не было неожиданным.       Я снова хмыкнула; как типично.       Непонятное недовольство наполняло меня, грозя скоро затопить с головой.       Я ведь ничего не хотела от этой влюблённости. Мне просто нравилось восхищаться Усоком, подмечать разные мелочи, касающиеся его, и, конечно, он был привлекателен внешне, а уж его широкая улыбка никого не оставляла равнодушным. Мне нравилось испытывать к нему нежные чувства, украдкой вздыхать и рисовать портреты, при любой возможности быть рядом, урывая крохи его тепла.       Я не страдала от мыслей, что нам никогда не быть вместе — их попросту не существовало. В моём идеальном мирке не было места настоящим отношениям с ним, мне хватало краткого общения и редких встреч. Конечно, я бывало мечтала о том, как мы с ним гуляем, держась за руки, проводим вместе почти всё время, и, когда никто не видит, Усок прижимает меня к себе, отводит волосы с лица и целует — сладко, до мелкой дрожи и прерывистого дыхания.       Но это были просто мечты из разряда «а хорошо бы придумали телепорт, чтобы вот ты дома, щёлкаешь пальцами — и уже в школе» или «пусть будет вечное лето».       И теперь я не знала, как быть с тем, что Усок знает, что у меня к нему чувства.       К концу занятий я так извелась, что хмурое выражение моего лица отпугнуло даже ту злосчастную одноклассницу, которая хотела съязвить что-то по поводу раскрытой тайны.       Дверь, ведущую на крышу, я от души пнула, вымещая всю злость — но злость никуда не ушла, к сожалению, и на ждавшего меня Усока я посмотрела волком.       — Джису… — начал он, но я не собиралась его слушать.       — Я не хочу с тобой встречаться, — сказала твёрдо, глядя на его вмиг растерявшееся лицо.       — Эмм… Окей, — казалось, он хочет сию же секунду исчезнуть отсюда, оказавшись где-нибудь далеко, где не будет какой-то неправильной девушки-старшеклассницы, улики против которой есть, но сознаваться она не хочет ни в какую.       Я вздохнула.       — Слушай, давай забудем обо всём этом, — я неопределённо повела рукой. — Да, ты мне нравишься, но меня вполне устраивает то, как мы общаемся сейчас. Друзья?       Я даже мизинчик ему протянула и кривовато улыбнулась. Усок некоторое время находился в ступоре, но, когда я уже устала держать руку на весу, отмер, подхватив почти опустившийся мизинчик своим.       — Друзья, — тепло улыбнулся, справившись с удивлением. Но всё же сказал: — Ты странная, Джису.       Я закатила глаза:       — Отвали.       Отучить себя наблюдать за Усоком и наслаждаться его обществом было трудно, да я и, если честно, даже не пыталась. Я вела себя как обычно, он вёл себя как обычно, хотя иногда я ловила на себе его долгие взгляды, но делала вид, что ничего не замечаю.       Играть в игру «если об этом не вспоминать, значит ничего не было» получалось с переменным успехом. Всё же человечество ещё не научилось вырезать воспоминания как кадры с киноплёнки. Но мысли о произошедшем, посещавшие меня с каждым днём реже, я старательно игнорировала. Как и бесполезный вопрос: «Усок собирался вежливо мне отказать или предложить встречаться?» Оба варианта меня по какой-либо причине не устраивали.       Верный ответ мне всё же пришлось узнать чуть позже.       Осень превратилась в слякотную и пасмурную; дождь либо шёл стеной, либо едва моросил — и было непонятно, что хуже. Солнца не было видно уже вторую неделю, и я не могла избавиться от дрожи, когда только выпархивала из тёплого дома на промозглую улицу.       В тот день Усок почти со мной не разговаривал. Впрочем, у меня тоже не было настроения болтать, поэтому я не придала этому значения. Только когда после окончания дополнительных занятий он предложил проводить, вперившись в меня напряжённым взглядом, я заметила, что он вёл себя странно. Не видя причин отказывать, я долго заматывала на шее шарф, а после покорно встала под его огромный чёрный зонт, свой оставив лежать в рюкзаке. Аккуратно ухватившись за его локоть, я чувствовала себя необычно. Не в каком-нибудь романтичном смысле, скорее ожидала неприятного разговора или типа того. В какой-то мере я его и получила.       — Тогда на крыше я хотел предложить тебе встречаться, — охрипшим голосом заявил Усок куда-то в пустоту, не оборачиваясь на меня. Я едва удержала внутреннюю дрожь, лишь на мгновение крепче сжала его локоть. — Твои слова меня сначала удивили, но потом, — он как-то горько усмехнулся, — всё стало на свои места.       Он надолго замолчал. Я знала, что это не конец истории, но он не спешил удовлетворить моё любопытство. Только когда до моего дома оставалась пара шагов, Усок притормозил и посмотрел на меня:       — Почему ты влюбилась именно в меня?       Я замерла, не зная, что ответить.       — …Или я просто тебе понравился? — он выглядел неуверенно.       — Да нет, скорее влюбилась, — отстранённо сказала я, глядя ему в глаза. Я не понимала, зачем он это спрашивает, к тому же дополнить ответ было проблематично. Я раньше никогда не задумывалась «почему». — Ну, разве не пишут в книжках что-то типа «любят не за что-то, а вопреки всему»?       Усок рассмеялся, но не выглядел весёлым.       — А она ответила на этот вопрос.       Меня передёрнуло.       — Она?       Парень скривился, но я не собиралась отступать — он это понял сразу, поэтому вскоре ответил:       — Дженни.       Я, в принципе, не удивилась ответу. Некоторое время они встречались, буквально месяц, не больше. О причине расставания никто не знал, но, судя по тому, что они не плевались друг в друга ядом при каждой встрече, разошлись они мирно.       — Она сказала, что я ей нравлюсь за то, что такой покладистый и неконфликтный. А ещё нежный, — последнее слово Усок процедил сквозь зубы, глядя куда-то поверх моей головы. — Но это не то, что ей было нужно.       Эта информация тоже не была из разряда новых. Вспомнить хотя бы нынешнего её парня: студент родом из Китая, гоняющий на байке и курящий противно воняющие сигареты, который при встрече с Дженни всегда смачно хлопает её по заднице.       — Ты влюблён в неё?       — Уже почти нет.       Усок как-то странно посмотрел на меня и поспешно распрощался.       После того разговора Усок стал находиться рядом куда чаще.       Он находил меня на переменах, просил помощи с домашкой, болтал о всякой чепухе, покупал для меня клубничное молоко, провожал до дома, а во время большой перемены, быстро перекусив в столовой, мы оказывались в зимнем саду, занимали дальний диванчик и молчали обо всём. Он устраивал голову на моих коленях, а я бездумно перебирала его волосы, пропускала между пальцами и заплетала косички. Кажется, Усоку это даже нравилось; он прикрывал глаза и иногда даже умудрялся засыпать.       Нарушал наше уединение обычно Юто — лучший друг Усока.       Однажды, когда он ещё не пришёл, а за окном был привычный уже дождь, Усок тихо усмехнулся:       — Юто влюблён в тебя.       Во мне ничего не ёкнуло, я лишь промычала нечто невразумительное.       А Усок вдруг притянул меня к себе и поцеловал.       Это не было как в старых моих мечтах — никакой сладости или трепета. Я отчётливо чувствовала его обветренные губы, горячую ладонь на своей шее и огромное ничего внутри себя.       Усок отстранился только тогда, когда послышались удаляющиеся шаги.       — Ты отвратительный друг, — равнодушно протянула я, догадавшись, кого спугнул наш недо-поцелуй.       Усок лишь усмехнулся.       Наши отношения — могу ли я вообще называть их отношениями? — существовали лишь в школе. Вне её мы фактически не общались, исключая те моменты, когда он провожал меня до дома. Зато в школе нас считали парочкой, и мы всё время находились вдвоём — словно специально изолировав себя от других. Впрочем, Усок, может, этого и хотел: Юто больше не появлялся рядом и вообще не заговаривал с ним, но парня, похоже, это совсем не волновало.       В какой-то момент я перестала просматривать его соцсети. Перестала вдыхать запах его парфюма, испытывать головокружение от его прикосновений, и даже внезапные редкие поцелуи не вызывали и капли того сладостного напряжения, которое возникало раньше от одного взгляда на него. Его нахождение рядом превратилось в обыденность, и даже очередных девушек, пытавшихся признаться ему в любви, я отваживала на автомате, не задумываясь, а надо ли оно мне. Усок же со смехом рассказывал мне о парнях, которые пытались дракой заставить его оставить меня. Я лишь вздыхала, обрабатывая царапины и наклеивая пластыри со всякими мультяшными зверушками.       Зачем мы это делали? Зачем мы были рядом друг с другом, изображая парочку, хотя что с моей, что, я уверена, с его стороны никаких романтичных чувств не было? Это было скорее эгоистичное желание удержать рядом того, кто понимал тебя с полуслова — с взаимопониманием у нас и правда проблем никогда не было. Не было ни ссор, ни выяснений отношений на пустом месте. Во время выходных или праздников мы могли ни разу не написать друг другу, а потом как ни в чём не бывало встретиться в школе, словно виделись ещё вчера.       Сейчас мы уже заканчиваем университет.       За это время мы несколько раз расходились, начиная отношения с другими людьми, но в итоге снова сходились. Что бы мы ни пытались найти на стороне, мы не находили. Лучше того комфорта, что существует между нами, того понимания и взаимного уважения найти не удалось.       Но нам, кажется, и не надо. Наша любовь — она не такая, о которых пишут в книжках. Наша любовь тихая и незаметная, почти не похожая на любовь, скорее на привычку и тесную дружбу, но главное, что она наша, уютная и искренняя.