- Денис, ты правда приехал сюда за короной?

      Как долго я ждал этого момента. Чтобы вот так, глаза в глаза, при шуме толпы, я смог высказать тебе все, что накопилось в грудной клетке. Кровью и потом, чернилами по тетрадным листам написанный текст моего Слова я залью тебе в уши, будто расплавленный свинец, и буду смотреть, как, застывая, он утянет тебя на дно поражения.       Сегодня судьями будет не толпа и не приглашенные гости. Все пришедшие на фест – лишь массовка, толпа без лица и имени, но с сердцем, что бьется в такт моему флоу.       Хайд.       Хайдхайдхайд.       Основатель, отец, начальник, бывший соратник, ныне – человек, которого я обязан сразить. Сразить ради себя, будущего своего филиала и людей, что в нем баттлятся. Ради своих людей. Ради своей армии.       И мне не важно, на чью сторону встанет большинство, не важно, за кого будут шуметь больше, ведь единственный значимый для меня шум сегодня – твое сбившееся от выкриков дыхание и стук собственного сердца.       Это мой час, Антон.       И этого тебе не отнять.       Пусть я и не выкрикиваю слова тебе в лицо, но толпа слышит, толпа понимает, толпа поддерживает меня. А что до тебя, Белогай? Какова будет твоя реакция?       Наше бросающееся в глаза различие на сегодня – ты эмоционален. Ты эмоционален настолько, что волны твоих чувств вибрируют на подкорках сознания. Они давно заставили бы поежиться от мурашек и сжаться в один тугой ком, но я не трус. Я пришел сюда не за этим. Мы оба обнажаем свою душу перед людьми, собравшимися сегодня здесь, но, открываясь, я оставляю барьер – до меня не достанут твои укусы, твой крик не пошатнет мою решимость довести до конца то, к чему я так долго шел.       Я зачитываю без напряга, максимально правдиво, умеряя пыл и скрывая то, что копошится у меня меж ребер. Но ты… Ты буквально искришься, для тебя баттл – не способ разрешения конфликта, а отпущение грехов, некая епитимья, что ты наложил на себя, желая очиститься.       Ты устал от борьбы, ты опускаешь руки и хочешь уйти на покой. И лишь одно это способно заставить перестать уважать тебя.       Проносящиеся в голове мысли во время чтения тобой раунда заставляют меня на секунду ослабить контроль над эмоциями, что выхлестываются после долгого сокрытия внутри.       - Хули ты киваешь, блять?       - Ну а хули?       - Рот закрой, нахуй.       - Ты-то сам…       - Рот закрой, блять!       - Не ори на меня.       - Рот закрой. Я читаю.       - Так давай-давай, читай. Продолжай, - мой голос становится обманчиво тихим и вкрадчивым. Обычно такими становятся шаги кошачьих, что подбираются к своей жертве и застывают в ожидании идеального момента для атаки.       - Рот закрой.       - Что, хочешь продолжить это? Мы можем выйти, продолжить.       После этот момент будет считаться точкой невозврата в наших взаимоотношениях. Вся площадка застыла. Мы стоим, как и прежде, друг напротив друга, глаза в глаза. В твоих – ярость, тьма и пепел сгоревших звезд, тень того поэта, что ты похоронил в себе. В моих – лед отчаянного духа бунтарства, горячая решимость и стойкая непоколебимость человека, достигшего дна и сумевшего подняться наверх, человека, знающего цену мгновениям.       Ты соглашаешься.       Толпа взрывается.       Организаторы останавливают баттл, мы уходим из круга зрителей, скрываясь за спинами и направляемся к выходу, ища место, где нам не смогут помешать.       Найдя подходящее помещение, я вхожу и бегло осматриваюсь, отмечая в комнате, что выбрал, почти полное отсутствие легких предметов, лишь немногочисленная мебель и бумаги, раскинутые на массивном столе.       Ты влетаешь вслед за мной, громко захлопывая за собой дверь, пылаешь от ярости, и усмешка во всей красе расползается по моему лицу.       Только я, только ты, без толпы и без слов, что руки вязали нам очень.       - Так и не научился уважению, Чейни? Хотя откуда тебе. В окружении полудиких северных псов вести себя по-человечески сложно, не правда ли?       Улыбка моментально сползает с лица. Можно стерпеть многое от оппонента. Оскорбления в адрес себя, своих действий, принятых решений, но терпеть оскорбление людей, что за сезоны стали мне дороги, я не стану.       Прописывая тебе в челюсть, я знал, что ты не станешь отвечать. Драка не входит в твои планы. Для тебя наша с тобой приват-разборка становится продолжением словесного танца, что прервался по моей инициативе.       Ты потираешь место ушиба и теперь ухмыляешься сам. Подбираешься ко мне до тех пор, пока за моей спиной не оказывается стена. Упираешься обеими руками, нависаешь и, пытаясь заставить меня отвернуться, нагловато и едко шепчешь в ухо:       - Ты сам напрашивался своим поведением, а теперь сливаешься, гандон? Так я и думал. Ты не мужик, Ди, а всего лишь трусливая баба с членом. Потому, как и обычную бабу, тебя будут по жизни ебать.       Одна твоя рука спускается с уровня моей головы к области паха.       - Может и здесь ты всего лишь девчонка, а, Чейни? Ну же, давай, докаж…       Полученный удар в корпус отталкивает и разворачивает тебя, но ты откашливаешься и быстро приходишь в норму. Хоть тебя и развернуло, я успеваю заметить, что после вынужденного сближения со мной у тебя стоит.       Серьезно, Тоха?       И это я здесь полупидор?!        Капля пота неторопливо течет по твоей шее, когда ты решаешься посмотреть в мое лицо. Ты видишь понимание и брезгливость, отвращение и желание быстрее закончить то, на что я сам и подписался.       Кажется, это веселит тебя.       Веселит и приводит в ярость.       Теперь ты первый бросаешься в драку, налетая на меня, освобождая все эмоции, что копились во время нашего баттла и до него. Несдерживаемая агрессия так и сквозит из всех щелей. Я всегда мог за себя постоять, как словесно, так и физически, наша потасовка длится несколько неимоверно долгих минут. Адреналин и иступленная ярость, скрывающаяся до поры, до времени в твоих глазах, помогают тебе одержать верх.       Я оказываюсь на полу, сбитый особо удачным ударом, а ты снова нависаешь надо мной, прижимая еще ближе, заставляя полностью распластаться под тобой.       Ты как будто на секунду задумываешься и начинаешь оценивать выгодные моменты моего положения. Не так быстро, тварь. Чейни сразу не сдается.       Но попытки сбросить тебя тщетны, мне приходится на время смириться и начать вслушиваться в то, что ты уже некоторое время бормочешь себе под нос, словно безумный:       - Столько времени… Все даром.. Я потратил на тебя…. Ебанный Ден, ну нахуя тебя потянуло бунтовать… Не любишь подчиняться? Мы привьем тебе уважение к начальству.       Не успеваю я задуматься над смыслом твоих слов, как ты наклоняешься. Захватив руки и удерживая их, ты приближаешься к моему лицу, и я чувствую, как ты прижимаешься ко мне своими губами.       Нихуя себе.       Ты раздвигаешь мои губы, и наши зубы сталкиваются, а языки переплетаются в той же борьбе, что вели и мы на площадке. Хер знает, почему я не остановил тебя, почему мои мышцы неожиданно расслабились, почему я открываю шире рот, начиная отвечать тебе на то, что и обычным поцелуем-то назвать сложно. Казалось, мы пытаемся высказать друг другу все, что накапливалось со временем, но не с помощью слов, а посредством животных инстинктов. Вопрос, кто здесь альфа и отец, давно задвинут в дальний ящик, а взаимные претензии перерождаются во что-то иное. Все наши распри по поводу Slovo и филиалов отходят на задний план, когда ты, почувствовав отсутствие сопротивления с моей стороны, чуть смещаешься и приподнимаешь меня. Теперь мы оба сидим, я на полу, ты на мне, не разрывая сцепления ртов и не останавливая противостояние.       Неизвестно, кто первый выдыхается и начинает страдать от нехватки воздуха. Неизвестно, до кого первым дошла суть произошедшего. Но в один момент мы перестаем ощущать контакт тел. В долю секунды ты оказываешься на ногах, облизывая нижнюю губу и протягивая:       - Какая-то неадекватная хуйня, Денис.       А после ты смеешься. Истерически, рвано, смеешься. А я все по-прежнему сижу на полу, смотря на тебя и ожидая, когда закончится твоя истерика, когда ты потухнешь, как догоревшая свеча.       - Да забирай, блять, боже. Забирай филиал Питера, забирай победу, забирай себя из моей башки, только оставь меня в покое, блять! Наслаждайся, сосунок, победой! Я спиздел, когда говорил, что мне похуй на тебя, но больше ты мне херни не натворишь!       Ничего не добавляя, ты пятишься к двери и скрываешься в пространстве коридора за ней.       Снова захлопывается дверь.       На губах остается привкус пепла, крови и остывшей злобы. Потираю рот рукой, пытаясь избавиться от фантомного ощущения давления. Встаю, поправляю майку, провожу рукой по влажным волосам.       Какой, оказывается, горький вкус у победы.