Что мы потеряли

В это время дня в городском парке солнечно и безлюдно. Поют цикады, журчит вода в фонтане, шелестят густой листвой аккуратно подстриженные деревья. Две группы очень нервных и подозрительных людей с подобным пейзажем не сочетаются совершенно. Мори с досадой отмечает полное ненависти выражение лица Дазая, отстранённо думает: не стоило ли приказать Хироцу держать своих людей подальше? — но в остальном не обращает на всех них внимания. На этом спектакле искусных масок его не интересует массовка, ведь куда интереснее протагонист. Фукузава выглядит не менее настороженным, чем его подчинённые, а ещё, пожалуй, очень вымотанным. Разбитым, словно за последние несколько дней он потерял куда больше, чем докладывает разведка мафии — будто он вообще хоть что-то потерял. Мори держится намного лучше, хотя это ему, а не директору Агентства пришлось на днях похоронить более сотни подчинённых. Чужая слишком хорошо заметная усталость раздражает, но не удивительна: Юкичи всегда отдавал работе всего себя и болезненно воспринимал свои ошибки. Приятно видеть, что хоть что-то не изменилось. — Какая знаменательная встреча, Фукузава-доно! — насмешливо тянет Мори, подходя ближе. В первом акте героям положено представиться, показать, каковы они на самом деле — или какие надели маски. Мори всегда носит сразу несколько и предпочёл бы сейчас разыграть шута — но он слишком привык, что в присутствии Фукузавы можно не быть многослойным, чтобы отказать себе в этом удовольствии. — Я бы так не сказал. — Голос Фукузавы полностью лишён эмоций. Он хорошо это умеет — строить из себя непоколебимого самурая, исправно следующего кодексу чести. Раньше Мори думал, что способен без труда разрушить этот мираж парой метких фраз, сейчас он впервые не уверен; но проверять в подобной ситуации будет несколько неуместно. Впрочем... — А я вот очень рад вас увидеть, Фукузава-доно, всем своим сердцем. — Сердце Мори выточено из камня и выморожено в жидком азоте; Фукузава, судя по виду, отлично об этом помнит; Мори и самому в последнее время бывает трудно не забыть, что может быть и по-другому. Естественное следствие его работы, равно как безупречная репутация и идеально правильный образ жизни Фукузавы. Мори, строго говоря, не должен бы на него за это злиться, но даже он иногда бывает нелогичен; недаром ведь говорят, что ярость — одно из самых сильных человеческих чувств. — Ах, это навевает ностальгию. Фукузава-доно, вы помните старые добрые времена? Ему хочется подойти ближе, взглянуть в холодные глаза — раньше яркие, как хвойные ветви, а сейчас болотистые и мутные, — и спросить громко и сахарно, чтобы слышали все вокруг: ну же, Фукузава-доно, неужели вы не припомните? Неужели вы не помните: плохо освещённый подвал, бурые от времени брызги крови на поверхности операционного стола и холодные белые стены, прислонившись к которым, вы часами стояли неподвижно, словно искусная статуя. Нападения обнаглевших «пациентов» и драки с ними, более похожие на очистку города от бешеных бродячих собак. Никогда плечом к плечу, не тот стиль боя, но всегда — вместе, как единый механизм. Недовольное бурчание: «Вы доктор, я — ваш телохранитель, зачем вы делаете мою работу» — и изумлённый смех: «Но так ведь гораздо веселее». Удачные дни, когда получалось урвать несколько часов свободного времени, и дни неудачные: бледнеющее лицо, кровь, заливающая кимоно, тихий хрип и спокойное: «Не дёргайтесь, вы будете в полном порядке. Элиза, скальпель». Попытки удержать вас на койке вежливыми увещеваниями, логическими доводами, шантажом и грубой силой; самыми эффективными оказываются разговоры обо всём, что только может прийти в голову, лишь бы не дать вам заскучать. Литература и искусство, история и философия, любимые места и планы на будущее. Диаметрально противоположные взгляды, долгие, восхитительные споры с достойным собеседником. Ваше выздоровление, снова работа, волнения в рядах мафии. Осторожные реверансы в сторону друг друга, наглая попытка флирта: кажется, я тогда несколько вас сломал. Пять стадий смирения в вашем исполнении — выглядит очень забавно. Ожидаемое согласие. Ожидаемо милые и возвышенные отношения: никогда раньше мне не посвящали хокку. Неожиданно жёсткий взгляд и неожиданно жёсткий секс. Твёрдая хватка, прочные верёвки, синяки на запястьях и громкие крики. Багрово-синие засосы на бледной шее и багровый шарф, — тогда ещё другой, гораздо более дешёвый и мягкий, — подаренный с целью спрятать их от чужих и ваших в первую очередь глаз. Долгие свободные вечера в безопасности и тишине. Предложение Нацуме-сэнсея. Долго вынашиваемая схема по внедрению в мафию, наконец-то давшая свои плоды. Хитрые неочевидные планы из множества подпунктов, миллион событий, скомканное прощание до лучших времён... которые, видимо, теперь уже никогда не наступят. Неужели ты позабыл это, Юкичи? Что же с нами стало, Юкичи?.. Когда ты превратился в умудрённого годами великого наставника из старинных буддистских притч, а я обзавёлся репутацией и жизненной позицией бездушного расчётливого тирана? Следует ли посчитать это ошибкой, допущенной на пути к светлому будущему, и если да, то чьей и на чьём?.. Директор Великого Детективного Агентства Фукузава Юкичи не удостаивает его ответом. В болотистых глазах — злость и неприятие; мозолистая ладонь воина сама тянется к мечу. Босс Портовой Мафии Мори Огай чувствует, как исчезает с лица обманчивая улыбка, выпрямляет спину и холодно говорит: — Вот и я уже не припомню.