***
Рамлоу нашёл Солдата на базе стоящим на коленях на полу в ванной. И он был там не один, а с Хармоном, который вбивался членом в его горло, вцепившись руками в волосы. Солдат давился и задыхался, но не сопротивлялся; именно странные звуки заставили Рамлоу заглянуть в ванную. — Хармон! — рявкнул он. Этот идиот дёрнулся, отшатываясь, и врезался задницей в раковину. Рамлоу понадеялся, что останутся синяки. — Босс, — заикаясь, начал Хармон, даже не попытавшись заправить член в штаны, — я тут… — Я знаю, какого хера ты тут делал, — Рамлоу было почти любопытно, какое оправдание он придумает, но время поджимало, расписание составляли не просто так. Да и Хармон слишком туп, чтобы сказать что-нибудь интересное. Он даже не услышал, как открылась дверь. Бесполезный мудак. — Сколько раз я тебе говорил держать член в штанах до конца задания? Считай, что это письменное взыскание. Тащи свой зад за мной. По крайней мере Хармону хватило мозгов не спорить, он привёл себя в порядок и сбежал из ванной. Солдат остался стоять на коленях, глядя в пол. Скорее всего, Хармон приказал ему смотреть вниз. Многих пугал пустой и безжизненный взгляд Солдата. Сейчас у него на щеках были заметны высохшие дорожки слёз, а вокруг рта размазан предэякулят. Удивительно, как Солдат челюсть не вывихнул. — Поднимайся, Солдат, — приказал Рамлоу. — Иди в машину. Ещё пару секунд тот оставался неподвижным, даже головы не поднял, только пальцы подрагивали. Рамлоу уже открыл было рот, чтобы повторить приказ и, может быть, даже подкрепить его пинком под зад, как Солдат встал и направился к двери. Рамлоу поймал его за руку, и Солдат напряжённо замер. Он знал, к чему может привести попытка вырваться, но никому не удалось добиться того, чтобы он не напрягался. Впрочем, насколько знал Рамлоу, никто и не пытался. У такого поведения были свои преимущества. — Вытри лицо, чёрт возьми. Рамлоу так и подмывало оставить всё как есть. Солдат и не подумал бы (просто не мог) привести себя в порядок, а если бы его не было на этом задании, Рамлоу не пришлось бы тратить своё время на составление рапорта о поведении Хармона после возвращения на базу. Но допустить, чтобы остальные увидели на лице Солдата сперму — всё равно что негласно одобрить подобное обращение. В последнюю очередь Рамлоу хотел видеть, как какой-нибудь новичок начнёт сверкать членом в машине. Опять. Хватило прошлого раза, он чуть не ослеп. Солдат беспомощно уставился на свои руки, будто ждал, что в них волшебным образом появится полотенце. — Твою мать, — Рамлоу снова дёрнул Солдата за правую руку, заставляя поднять её к лицу и провести рукавом по губам. Тот сообразил, что от него требуется, и вытер лицо, Рамлоу не пришлось управлять им как куклой. — Достаточно, — скомандовал Рамлоу, когда посчитал, что Солдат стал выглядеть приемлемо. Пожалуй, если его не остановить, то он и кожу с лица сотрёт, хотя проверять на практике своё предположение Рамлоу не хотелось. — Теперь идём. В машине Солдат сел у ног Рамлоу. Такое стремление находиться рядом с командиром иногда отталкивало, а иногда, наоборот, казалось очаровательным. Рамлоу не знал, был ли синдром утёнка частью программы, естественной привязанностью к вышестоящему лицу, или основывалось на каких-то фрагментах воспоминаний. По крайней мере, у него хватало мозгов и самоконтроля держаться подальше от члена Солдата до конца задания. Может, Солдат это запомнил? Впрочем, не слишком ли это высокое мнение о почти безмозглом создании? Солдат и про еду-то забывал почти всегда, если ему не приказывали пообедать. Кстати о еде. За протеиновый коктейль Солдата отвечает Хармон. Рамлоу подавил тошноту, подкатившую к горлу при мысли о возможном подтексте. Очень может быть, что Солдат сегодня не ел, а тратить нервы и заряд батареи рации, чтобы уточнить у Хармона, который оказался в другой машине, Рамлоу не хотелось. Порывшись в кармане, он вытащил протеиновый батончик и протянул его Солдату: — Солдат, ешь. Тот взял батончик, но только вертел его в руках. — Да ну нахрен. Ты знаешь, как снять обёртку. Солдат развернул батончик и неуверенно откусил кусок. Рамлоу запоздало задумался, умеет ли он жевать. Пару секунд Солдат просто сидел, прислушиваясь к ощущениям, а потом прикрыл глаза и начал жевать почти с блаженным выражением лица. Похоже, протеиновый батончик — лучшее, что до сих пор случилось в его жизни. Это почти грустно. — Я зарядил его винтовку. — Новобранец, Лабер, сидел на соседнем сидении. — Отдать её сейчас или… — Он получает оружие только тогда, когда должен им воспользоваться, — ответил Рамлоу. Солдат открыл глаза и посмотрел на винтовку. — Поверь, не стоит вооружать его раньше необходимого, — продолжил Рамлоу. — Особенно теперь. Он давно не был в криокамере, — расписывать подробности возможных последствий Рамлоу не стал. Новички работали эффективнее, когда их страх подогревался их же собственным богатым воображением. Лабера это не убедило, но спорить он не стал. — Почему его давно не замораживали, сэр? Я слышал, что его выпускают из криокамеры на одно задание за раз, а не на три подряд. — Его собираются одолжить русским, — ответил Рамлоу, когда Солдат вновь занялся протеиновым батончиком. — Из-за всего этого дерьма на Украине… говорят, его не будет целый год или около того. Так что сейчас стараются выжать максимум, наверное. Изначально, пока его не передали американцам в качестве своеобразного гаранта мира в Холодной Войне, Солдат принадлежал русским. Рамлоу слышал разные истории о временах, когда Солдат на них работал: совсем как русский Джеймс Бонд, он выполнял задания в одиночку, пользуясь поддельными документами, планируя легенды для прикрытия. Всё это чушь собачья. Солдат лучше любой ищейки может выследить цель, он дерётся так, словно только для этого его и создали, но едва в состоянии самостоятельно завязать шнурки. Солдат был элегантной машиной, но не компьютером, а скорее печатной машинкой: он рассчитан на одно задание. Обнуления были необходимы для его корректной работы, они притупляли его когнитивные функции. Солдат доел протеиновый батончик и прислонился к ноге командира. Рамлоу чуть его не оттолкнул. Физический контакт был наградой Солдата, которую тот получал только если заработал её. Ему не позволяли выбирать, когда или как именно к нему прикасались. Но к чёрту это. Неизвестно, сколько Солдату придётся оставаться у русских. Слишком велики шансы, что к моменту возвращения из-за обнулений воспоминания о Рамлоу будут полностью выжжены из его мозга. Можно, пожалуй, в последний раз насладиться ролью любимца игрушечного солдатика ГИДРы. Лабер молча пялился на них. Новобранец впервые оказался на задании вместе с Солдатом, и Рамлоу догадывался, как тот разочарован, увидев сломанную игрушку после всех тех легенд. Однако восхищение вернулось во взгляд Лабера, когда пришло время работать. Доверять Солдату оружие в обычное время нельзя (он и о себе-то не позаботится), но вот убивать он умеет как никто. А какой ревностью исходил Лабер, когда Солдат, весь в крови после выполненной работы, вновь потеряно взглянул на Рамлоу в ожидании указаний… Что ж, это, пожалуй, стоило всей головной боли, связанной с Солдатом. Рамлоу отвёл Солдата обратно к машине и собрал вокруг людей (всех, кроме Хармона, которого решил сделать примером для остальных). — Ты хорошо поработал, — Рамлоу отвёл с его лица перепачканные кровью волосы. — Раздевайся. Солдат неуверенно посмотрел на всех. — Я… — начал было он медленно, но замолчал. Это было даже мило. То, что он подумал, будто может возразить, да и вообще помнил, что такое протест. — Да? — Рамлоу усмехнулся. Солдат опустил взгляд и начал расстёгивать куртку. На его безразличном лице не было смирения. Он не сдался. Просто забыл, что собирался сказать.***
Исаев настоял, что именно его команда отправится за Солдатом. Секретарь убеждал директора, что в эскорте нет никакой необходимости и говорил, что Солдата можно переправить прямо в криокамере, приложив всю важную информацию. Зачем рисковать и перевозить его в рабочем состоянии, ведь может случиться что угодно? Но Исаев не отступал, а директор за то время, что работал с ним, привык доверять его предчувствиям. Исаев утверждал, что очень важно оценить состояние Солдата в той среде, которая стала для него в некоторой мере привычной. Поговорить с теми, кто отвечал за его работу, лучше было бы лично, чтобы не упустить случайно важных деталей. Размораживать Солдата, не подготовившись к возможным последствиям, гораздо опаснее, чем перевезти его бодрствующего. Аргументы были серьёзными. Но не самыми важными. Больше всего Исаев хотел вновь встретиться с Солдатом на своих условиях. Не на планёрке перед очередным заданием, когда поджимает время. Солдат вернётся почти на целый год, и Исаев хотел выжать максимум из каждой минуты. — Как думаешь, он тебя помнит? — Маркин, его заместитель, полетел в Штаты вместе с ним. — Вряд ли, — Исаев потёр переносицу. — После нескольких лет в криокамере и обнулений? Сильно сомневаюсь. Может быть, он вспомнит директора. Но я тогда был всего лишь молодым идиотом, которого он не воспринимал даже своей игрушкой. — Я кое-что слышал, — Марков откинулся на спинку кресла. — Говорят, что у американцев после задания его наградой становится вся команда. Исаев рассмеялся. — Даже не сомневаюсь, что американцы его баловали. Но он особенный, сам увидишь. База, где держали Солдата, была оборудована в банковском хранилище, сам Солдат, ссутулившись, сидел в кресле, в котором обычно проводили обнуление. На нём был чёрный кожаный военный жилет, почти такой же, в каком Исаев видел его почти двадцать лет назад. А вот причёска, разумеется, была не такой объёмной, как в восьмидесятые: влажные от пота волосы безжизненно свисали вниз, обрамляя лицо. Наверное, они только что провели обнуление. Это хорошо. Самое время появиться и произвести нужное впечатление. —Дорогой! — тепло поприветствовал Исаев, всплеснув руками. — Ты ни на день не постарел. Солдат двигался как-то заторможено: он поднял голову, но во взгляде не было ни капли узнавания. Исаев знал, чего ждать, но всё же почувствовал укол сожаления. Отмахнувшись от неуместных эмоций, Исаев, всё так же улыбаясь, подошёл ближе. — Не всем так везёт. Хорошо, что я даже в молодости не был достаточно симпатичным для тебя… привык к отказам, пожалуй, — Исаев потёр переносицу. Солдат снова опустил голову и уставился на свои колени. И тут Исаев сообразил, что в его взгляде не просто отсутствует узнавание, в нём нет и осознанности. Несмотря на реакции, Солдат может совсем его не понимать. Но нет, разумеется, он должен знать язык. Американцы, какими бы они ни были заносчивыми и глупыми, не посмели бы удалить воспоминания о том языке, на котором его обучали. Сама мысль об этом была абсурдной. — Солдат, — мягко позвал Исаев, и пустые голубые глаза снова уставились на него. Что ж, хотя бы своё имя на родном языке он узнаёт. Огромное облегчение, которое испытал Исаев из-за такой мелочи, немного беспокоило. — Насколько глубоко вы его стирали? — спросил на английском Исаев, обращаясь к единственному оставшемуся в комнате технику. Все остальные ушли, как только появились Исаев и Маркин. Исаев старался сдержать раздражение. Солдату может понадобиться несколько дней, чтобы восстановиться после такого глубокого обнуления. Чего такого секретного было в американских заданиях, раз они посчитали необходимым стереть малейшие упоминания о них? Техник оторвалась от своего монитора и удивлённо посмотрела на Исаева. — Как обычно. — Как обычно? — Если стереть меньше, его поведение становилось неустойчивым в течение нескольких дней. — Техник, чёрт её побери, говорила так спокойно и беззаботно. — Это было необходимо, чтобы добиться от него чего-то полезного. — Разумеется, — безжизненно отозвался Исаев, сдержав дрожь, повернулся к Солдату и снова заговорил на русском: — Не обращай на неё внимания, дорогой. Столько времени прошло, дай на тебя посмотреть. Солдат тут же напряжённо застыл. По его взгляду было прекрасно видно, что он всё понял: он поднял голову и настороженно, смиренно посмотрел на Исаева. Потом медленно, но уверенно поднял руки к воротнику и начал расстёгивать куртку. Исаева будто ледяной водой окатили, внутри всё сжалось, он торопливо перехватил руки Солдата, чтобы остановить его. Краем глаза Исаев видел, как ошарашенно за происходящим наблюдает Маркин. Исаев, всё ещё не отпустив руки Солдата, закрыл глаза и глубоко вздохнул, потом снова посмотрел на него, улыбнулся, и снова обратился к технику: — Доктор, у меня есть одна просьба. Если не трудно, не могли бы вы собрать ваших коллег? И команду, с которой он ходил на задания, если они здесь. Перед отъездом мы хотим задать несколько вопросов… о том, как с ним обращались. Женщина выглядела раздражённой — вот сучка — но возражать не стала. — Это наше лучшее оружие? — поразился Маркин. Будь у них время, Исаев врезал бы ему. — Некомпетентные идиоты… если бы он не восстанавливался так быстро, то ущерб был бы невосполнимым. — Впрочем, после десятилетий подобного обращения даже Солдату, может быть, уже не помочь. Но Исаев не хотел сейчас об этом думать. Сглотнув, он попытался успокоить сильно колотящееся сердце. — Так не пойдёт. Сначала он был нашим… Мы не потерпим неуважения. — И что же ты намерен делать? — Маркин скрестил руки на груди. — У нас нет возможности вырезать их всех, а Солдат выглядит так, словно развалится от одного слова. — Значит, хорошо, что я приехал подготовленным, — резко ответил Исаев, роясь в кармане. — Дорогой, — тихо позвал он, погладив Солдата по щеке. — Не бойся. Я привёз тебе подарок, раньше тебе это нравилось… когда мы виделись в прошлый раз. Сейчас это не так популярно, как, например, героин или крокодил, и очень дорого, но ты того стоишь, мой хороший, — одной рукой Исаев гладил Солдата по волосам, а второй достал из кармана пакетик кокаина. Немаленький пакетик. Маркин рассмеялся. — Ты собрался устроить ему передозировку, а американцев заставить разбираться с бардаком? — Он придаёт сил, идиот. Дай мне поднос, — Исаев махнул рукой, и Маркин подчинился. — А ещё повышает агрессию.***
— Это вы полевой командир, да? — Русский, который представился Исаевым, пожал Рамлоу руку. Пожалуй, на первый взгляд, они казались ровесниками. У русского был сломанный нос и немало шрамов, но больше всего внимания привлекала его улыбка: как у чёртовой змеи. — Брок Рамлоу, — кивнул он и как только допустили правила хорошего тона, отпустил руку русского. Если в России так не принято, что ж, это не его проблемы. Плохо уже то, что его притащили сюда пятничным вечером, чтобы обсудить обращение с Зимним Солдатом. А уж улыбка русского, напоминавшая об убийце с топором из фильма Кубрика, стала просто вишенкой на торте. — Большая честь. Вы так поработали над Солдатом. Его совсем не узнать. Рамлоу сам не понял, что пробормотал в ответ, и поспешил убраться в противоположный конец комнаты. Впрочем, его это не волновало, он просто подтолкнул к русскому Роллинза, чтобы не пришлось больше с тем общаться. И вот теперь смог наконец вздохнуть, когда никто больше не заглядывал ему в душу. Рамлоу осмотрел комнату: скучающих техников и полевых агентов, — а потом заметил Солдата. Солдат сидел на кресле для обнуления, где и оставил его Рамлоу после задания. Только вот обычно он выглядел напряжённым в ожидании боли, или безвольно сутулился, безразличный ко всему. Сегодня он сидел совершенно прямо. Его трясло, но не так, как от шока, а скорее нервно, будто его переполняла энергия, такое бывало иногда на заданиях, когда ему нетерпелось ввязаться в бой. Солдат время от времени тихонько шмыгал носом, время от времени вытирая его платком (откуда, чёрт возьми, он его взял?). На белой ткани были заметны мелкие капельки крови. На губах Солдата можно было заметить лёгкую улыбку. А ткань штанов заметно натягивал возбуждённый член. В сумме всё это выглядело не слишком хорошо. Мимо Рамлоу прошёл один из техников, и он поймал его за рукав, как раз когда русский кашлянул, собираясь заговорить. — Я благодарен, что вы все собрались. Постараюсь вас не задерживать. Техник вопросительно посмотрел на Рамлоу, тот кивком головы указал на Солдата и тихо спросил: — Это нормально? — Видите ли, честно говоря, никаких вопросов у нас нет, — продолжил Исаев. Он так широко улыбался, что, казалось, его лицо вот-вот порвётся надвое. — Результаты вашей работы и то, как это повлияло на Зимнего Солдата, лучше всего говорят за себя. Техник отрицательно помотал головой, а потом отошёл к своему месту. — Мы попросили вас собраться, чтобы перед отъездом выразить благодарность за всё, что вы сделали, — русский широко махнул рукой в сторону кресла. — Более того, Солдат сам хочет вас поблагодарить за такую заботу. Все взгляды устремились на Солдата и стоявшего рядом с ним техника. Техник шагнул ближе и, как показалось Рамлоу, попытался заставить Солдата наклонить голову назад, чтобы оценить силу его кровотечения. Но Солдат не подчинился. Его губы разомкнулись, плечи заметно напряглись. А потом он бросился вперёд, как чёртова кобра. Солдат прорвался сквозь горло техника, как нож сквозь масло, и даже глазом не моргнул, когда на него брызнул фонтан крови. Несчастный придурок упал на пол, судорожно хватаясь руками за шею в том месте, где была гортань, а Солдат просто выплюнул вырванный кусок плоти и встал, и тут раздались первые крики. В дальнем конце комнаты второй русский, помощник Исаева, закрыл дверь. После этого началось настоящее безумие. Белое и красное смешались, и когда Рамлоу смог немного прийти в себя, то понял, что белое — потолок, а красное — капающая с его ресниц кровь, заливающая глаза. Ещё была боль: острая и ноющая, всепоглощающая. Рамлоу даже не пытался определить её источник. Не хотел думать, с какими травмами имеет дело. Раздавались какие-то звуки, в основном — стоны и всхлипы. Кто-то, Рамлоу догадался, что это Роллинз, лежал рядом и тяжело, с влажными хрипами дышал. Сверху что-то пошевелилось, на фоне белого потолка мелькнули тёмные пятна. Силуэты. — Секретарь Пирс, — крикнул Исаев. Но здесь не было Пирса, он так и не приехал. Или этот мужик разговаривал с камерой видеонаблюдения? — Когда мы предоставили вам наше самое ценное оружие, то полагали, что вы будете относиться к нашему подарку с тем уважением, которого он заслуживает. Чёрт возьми, он точно орал в камеру. В ней ведь даже микрофона нет. И почему только Рамлоу не потерял сознание? Почему его этого лишили? — Вы не прислушались к нашим пожеланиям, поэтому мы возвращаем нашу собственность. Считайте потерю агентов платой за моральный ущерб. И пусть это станет для вас предупреждением на будущее о том, что вас ждёт, если вы задумаете оспорить наше право. Зима — время русских, секретарь. Только идиоты будут с этим спорить. "Убейте меня," — подумал Рамлоу, но никто не ответил на его молитву. Договорив, Исаев повернулся к Солдату. — Ты так хорошо поработал, — улыбнулся Исаев. Он вновь держал у руках платок и попытался вытереть кровь с лица Солдата, но ничего не вышло, ткань окрасилась ярко-красным. — Дорогой, не хочешь выбрать себе игрушку? Солдат молчал. Его напряжённый член по-прежнему натягивал ткань брюк. — Ты это заслужил, — ворковал Исаев. — Не стесняйся. Солдат ботинком толкнул Рамлоу в плечо. Тот попытался сдержать крик и прикинуться трупом, но ничего не вышло. — Он? — русский нахмурился. — Но он даже не симпатичный. Теперь. Солдат только второй раз пихнул Рамлоу, и Исаев вздохнул. — Ну что ж, как я и сказал, ты это заслужил, — Исаев уронил окровавленный платок на пол. — Запомни, ты его хочешь — ты его и несёшь. А теперь идём, дорогой. Россия-матушка ждёт. На этот раз Рамлоу даже не пытался сдержать болезненного стона, который превратился в резкий крик, когда Солдат вскинул его себе на плечо. Эта привязанность Солдата к нему всегда казалась Рамлоу нездоровой.***
Вторую половину самолёта Исаев и Маркин предоставили Солдату и его игрушке. Солдат ещё не вспомнил, каково это — требовать что-то, несмотря на дозу наркотиков в его крови. Но умоляющему взгляду его широко распахнутых глаз, возможно, впервые за долгие годы полному надежды Исаев не мог противостоять. — Развлекайся, дорогой, — разрешил Исаев, а после этого вместе с Маркиным ушёл как можно ближе к кабине пилота, чтобы оставить Солдата наедине с его игрушкой, насколько это позволяло ограниченное пространство самолёта. Теперь, когда до них доносились всхлипы и крики американца, заглушавшие тяжёлое хриплое дыхание Солдата, Исаев задумался, не стоило ли напомнить тому, как нужно обращаться с игрушками, прежде чем давать карт бланш. Таким темпами американца может не хватить на всё время полёта до России. Впрочем, американец сам виноват, раз показал такой плохой пример.