Совершенство

      Карлос почти всю свою жизнь тянулся к совершенству. Сначала – к матери, к ее дьявольской одержимости нарядами, к ее яркому и жгучему безумию. Он пропитывался изнутри ее ненавистью с запахом меха и кожи, каждой клеточкой запоминал ярость в затянутых пьяной дымкой глазах – и пытался быть похожим.       Потому что понимал, что иначе ему на Острове не выжить. Не прожить среди ненормальных, сломанных, неправильных, не стать им равным и не заслужить страха и такого же – быть может, немного пафосного – уважения. Не выбить себе места под лишенным солнца небом.       О том, что ночами он грыз подушку в беззвучном и иррациональном желании иметь нормальную жизнь – и, возможно, друзей, – можно не рассказывать.       После появились они – ребята в пестром, с искаженными гримасами. Карлос называл их приятелями, ходил на ночные вылазки и научился шарить по карманам так легко и незаметно, что даже Джея брала зависть. Карлос совершенствовался день за днем, чтобы доказать себе и окружающим, что он способен хоть на что-то кроме вышагивания в модных лохмотьях с плеча Круэллы.       Карлос тратил часы и собственные слезы на кропотливую работу по ломанию своего «я». Он хотел быть достойным. Он просто хотел быть кем-то, кто может называться совершенным.       Но Де Виль вообще не знал, в которую из сторон ему идти.       – Как можно признаться кому-то в том, что он тебе нравится?       Тихий вопрос в сумраке ночи. Котильон уже завтра, а у Карлоса до сих пор нет пары по той простой причине, что он не уверен в своих силах. Обольщение – не его стезя.       – Да ладно, – протяжно произносит Джей с соседней кровати, и в голосе его слышны нотки разочарования, – ты так и не позвал Джейн?       – Не-а, – Карлос мозолит взглядом потолок и лежит в крайне неудобной позе. – Понимаешь, Джей…       У него затекают колени, а еще чешется под ложечкой – странное ощущение, будто бы собираешься исповедаться кому-то в грехах. Глупое чувство, учитывая детство Карлоса и всю его родословную. Наверное, если начать фиксировать его ошибки на бумаге, то не хватит книжных листов.       А еще он совсем не в курсе, что делать, если твоим совершенством вдруг стал другой человек.       – Дело в том,… эх...       Говорить, открывать душу – сложно. Карлос слишком привык врать и изворачиваться, чтобы признаться столь быстро.       – Я не хочу идти с ней.       – А что мешало тебе позвать другую?       Не нужно обладать ночным зрением, чтобы понять, что сын Джафара удивлен и раздражен одновременно. Он выстукивает пальцами нервный, дробный ритм по подоконнику, он смотрит на Карлоса посреди этой тьмы и буквально протирает в нем дыру. Глазами цвета топленого шоколада и каждым вздохом – на протяжении долгих-долгих лет.       И вот как открыть ему эту тайну? Самую большую из всех тайн Карлоса, самую потаенную и крепко охраняемую.       Карлос кашляет, прочищая горло, и старается прогнать оцепенение. Он всегда тянулся к совершенству – он был самым наглым, задиристым, бойким в любой гонке. Что же мешает ему сейчас?       Чувства, должно быть. Странные маленькие комочки, поселившиеся в грудине, пустившие корни вдоль по венам.       – Много чего, – уклончиво отвечает он и качает головой.       Чуви нет рядом, а без него Де Виль ощущает себя еще более незащищенным. Он словно обнажен, выставлен напоказ перед сотней взоров, и паника, зарождающаяся в животе, вполне обоснована.       – И? – Джей нетерпеливо елозит и, не выдержав, садится на матрасе. – Я жду.       Любопытство – главная составляющая его арабской натуры, и перебороть стойкий интерес к чужим секретам Джей не способен.       Карлос мнется, а потом, слитным, грациозным рывком опускает ноги на холодный пол и поднимает на друга глаза. Лунный свет освещает макушку Джея, сквозит в его черных вихрах, причудливо высвечивает майку, вовсе не скрывающую красоты его загорелого тела.       С минуту они молчат, потому что Карлос не в состоянии оторваться от разглядывания ладных плеч, длинных пальцев на простыне и острых черт лица.       – Эй, – в себя его приводит резкий окрик. Да, Джей не любит длительного ожидания. – Ты уснул, что ли?       – Нет, – Карлос тянет разговор, ему это жизненно необходимо, поскольку настоящая причина его одиночества другу абсолютно точно не понравится. – Уснешь тут после недавних событий...       – Да-а, – сын Джафара хмыкает одобрительно: конечно, он тоже не забыл рискованного приключения на Острове и стычек с пиратами. – Мы снова надрали всем задницы. А уж Гарри я и вовсе знатно отшлепал, прямо как мальчишку!       Он смеется, блестят в полумраке белые зубы, и чистая радость, истинное наслаждение заражают. Карлос невольно улыбается, и вовсе неважно то, что во время столкновения его больше заботила сохранность их маленькой команды. Вряд ли переживания за здоровье товарищей Джей оценит по достоинству – наоборот, снова назовет Де Виля мягкосердечным и слабым.       А Карлос не слабый. Он просто не до конца достиг совершенства.       – В общем, – выпаливает, глотая окончания фраз, и сдавливает горло невидимая ладонь, мнет органы, распирает нутро, – я не позвал ее потому, что хотел пойти кое с кем другим.       – С кем? – Джей недогадлив, а Карлос слишком напуган собственным напором.       Конфуза не избежать.       – Я хотел пойти с тобой, но не думаю, что это нормально воспримут.       Карлос замирает – как от удара, как от пощечины. Последний шаг совершен. Он дышит через раз и рефлекторно зажмуривается, ожидая худшего.       Скорее всего, Джей его ударит.       Джей точно его ударит: выбьет все зубы, пересчитает ребра и сломает пару пальцев за эти непозволительные слова. Заставит всем естеством сожалеть о решении. Принудит поверить в то, что он не его совершенство, что таких чувств, трепещущих холодом между ключиц, попросту не существует.       Джей любит грубость, доминацию и бордового цвета силу.       – Черт!..       Карлоса сминают в момент. Валят на подушки, седлают бедра и прижимают запястья, сведя их над головой.       – Что ты сказал? – шипит Джей ему прямо в лицо, и Карлос боится открыть глаза, чтобы не наткнуться на ненавидящий взгляд. – Повтори!       Наверное, в своей тяге к совершенному Де Виль давно свернул не на ту дорожку. Зря.       – Пов-то-ри.       Джей зол. Свирепость и непонимание клокочут в низком голосе, бьются лавой под мышцами и бурлят, вынуждая рычать. Джей подобных признаний не ожидал.       Карлос хватает ртом воздух – ему заранее больно и обидно, а еще жалко дружбу, за секунду обратившуюся в прах – и выпячивает подбородок. Он не изменит себе, нет, он останется наглым, уверенным и гордым до конца. До сбитых в кровь смуглых костяшек, до стального привкуса на языке, до задохнувшихся рыданий.       – Я хотел пойти на котильон с тобой, – бросает фразы как камни, метко и стремительно. – Как с парой. Со всеми вытекающими.       Джей хрипит где-то наверху, на грани сипа и утробного «задери тебя Урсула».       – Когда-то давно ты сказал мне такие слова, – Карлос распахивает глаза и держит зрительный контакт. Он пойдет до конца, определенно. – Единственное, что можно украсть у вора – его сердце. Вот, что ты сказал, поразив меня до глубины души.       Ему кажется, что темнота между ними дрожит и трещит по швам как под крюком Гарри. Джей молчит и режет без ножа своим безмолвием, отсутствием реакции. Если честно, Карлос уверен был, что схлопочет жесткий удар за одно только приглашение на бал.       – Ты зацепил меня этими словами, понимаешь? И я решил, что это вызов. Кража века – мое воплощенное совершенство. Я подумал, что если смогу обхитрить тебя в обольщении, на твоем извечном поле, – Карлос банально задыхается под весом, давящим на грудь, и безвозвратно тонет в сбившемся шепоте, – если смогу влюбить в себя, то буду считать, что добился всего в нашей ужасной жизни.       Карлос пытается пожать плечами – обычный жест, обычная поза, обычная точка зрения. Для бывшего обитателя Острова у него вполне нормальные желания, понятные мечты и трезвая оценка возможностей.       – А потом, Джей, – Карлосу тяжело и грустно: он поставил не на тот лот и проиграл. Случается, конечно, сказала бы мать, но до искорок в сознании болезненно с этим мириться. – Потом я влюбился. Непредвиденно и очень внезапно. Влюбился в тебя – во все твои касания, во все ухмылки, заигрывания с девчонками и грязные махинации. Во все, из чего складывается наше существование. Я пропал – и дело выгорело.       Карлос замолкает: ему нечего добавить, нечего разъяснить – слабость к Джею сделала его мишенью, покалечила и опустила, это видно само по себе. Нескончаемо длится тягучая, вязкая, как кровь, тишина, и постепенно пропадает дрожь, линяет паника. Он хлебнул сполна, и будущее не пугает больше.       – Аурадон плохо на тебя влияет, – цедит сын Джафара и слегка ослабляет хватку, выпускает из захвата затекшие руки. – Это факт.       Он не рычит и – удивительно – не лезет драться. Просто отстраняется и выпрямляет спину, собираясь встать с распятого на матрасе Де Виля. Уходит – из поля зрения и из жизни Карлоса. Собирается стать окончательно чужим.       Карлос не может этого допустить. Ему плевать на тягучую боль в кистях, ему плевать на синяки и отметины на тонкой коже. Он подрывается с места, всем телом бросается вперед – и ловит Джея за шею, притягивает к себе и впивается в губы. Требовательно, отчаянно.       За поцелуй – отдающий морем и песком, потертым серебром – он готов выстрадать все заново.       Джей застывает на секунду, что сравнима с вечностью, и Карлос целует его обветренные сухие губы, не задумываясь о последствиях. Они ведь определенно будут – вперемешку со слезами, солью и кровавыми пятнами на штанинах. Воришки из рода Джафара с трудом контролируют гнев.       А потом его ушей касаются холодные пальцы. Касаются нежно и предельно осторожно, проводят по дуге, едва задевая кромку волос, и спускаются к скулам. Джей чуть надавливает, стирая с щек Карлоса страх, отрешенность и решимость – и уверенно берет инициативу.       Приоткрывает губы, обводит языком десну и аккуратно роняет обратно на постельное белье. Вылизывает, ловя стоны и сумбурные обещания, сцеловывает ужас, гладит ладонями трясущиеся плечи.       – Ну и ну, – Джей хохочет между поцелуями, стягивает футболку Де Виля и кутает тощее тельце в одеяло, обнимает пышущим жаром, греет аккуратно. – И ты действительно хотел украсть мое сердце?       – Я пытался. Мне удалось?       Карлос прижимается ближе, словно если отпустит – никогда не вернет, потеряет безвозвратно. Издевка в сорванном шепоте совершенно напускная и слабо вяжется с нуждающимся «я хочу быть рядом», выданным прямо в горячий рот несколько мгновений назад.       – Спорный вопрос, – Джей носом ведет по виску, мокро прикусывает ушную мочку. – Ты ведь парень, это странно, – он урчит ему в шею, и Карлос может сказать наверняка, что ни одна девушка до него не испытывала такого, – но Иви и Мэл ты явно дал сто очков вперед.       – Значит, – Де Виль теряется в ощущениях и надеется, что ничего внутри не лопнет от переизбытка счастья, – мне удалось?       – Хреновый, откровенно говоря, из тебя похититель.       – Я беру другим, – смешок в зацелованные и припухшие губы, – верно?       – Верно, – бурчит Джей, прежде чем ласково, целомудренно оставить след на покалеченном и узком запястье. – Провокация удалась... Решимся на еще одну?       – Так ты… пойдешь?       – С девчонками скучно, – тянет сквозь зубы и лукавое мерцание глаз.       И Карлос утопает окончательно – в шуршании листьев за окном, в теплых объятиях, в захлестнувшем осознании.       Он только что достиг, коснулся своего совершенства.       А оно ему не отказало.