В бессмертии не было смысла

      Мо Инь вежливо попрощался со старым Ю Фон и сбросил вызов. Зевнув после бессонной ночи на тренировочном дежурстве, он огляделся. Губы ощутимо скривились, сложились в тонкую, непонятную остальным усмешку. Все годы, что он себя помнил — целых шестнадцать лет — каждый идущий ему навстречу непременно цеплялся за него взглядом. И ускорял шаг, проходя мимо с очевидной жалостью в глазах. И извечным непониманием. Как сейчас.       Мо Инь отвернулся назад, к своему пустому отражению в панельном стекле. Его здесь считали странным все, кроме старого Ю Фон. Даже не его, его отца. И, казалось, забывали, что они — не один человек. Мо Инь осторожно вытянул из рукава пиджака край исцарапанного пропуска ещё дореформенных лет. И снова взглянул на стекло — одно лицо. Точная копия. Он был для всех жителей планеты не человеком, призраком — тем же Мо Инь, старшим инженером первого экспедиционного корпуса, прибывшего на Плутон в позапрошлом веке. Только позабывшим всё, что было раньше, помолодевшим вдруг выше нормы.       Мо Инь шёпотом выдохнул сквозь зубы ругательство, которому его научил давний друг отца. Китайское, с той самой Земли. Непонятное, здесь, наверное, уже никому, кроме него и верного традициям Ю Фон. Мо Инь резко отвернулся от окна и, сверившись с часами в углу окна, обогнал вяло идущего впереди мужчину. Под непонимающими взглядами он влез в уже закрывающуюся кабину лифта. Верно. Им, простым бессмертным, спешить давно было некуда.       Он вышел на тридцатом жилом уровне. Два коридора, исцарапанных узкими, матовыми дверями отсеков. Почти все люди давно переселились в отстроенный на западной части Плутона космополис под куполом. С искусственной, пригодной для жизни атмосферой. Здесь, на старой базе, совмещённой с космопортом, остались уже только сотрудники. И то не все.       С тонким писком мигнул датчик, подтвердивший подлинность стоящего перед ним Мо Инь. Дверь бесшумно отъехала вбок, и он, наконец, зашёл в свой отсек. Прежде — отцовский. Переехав сюда от наставника, Мо Инь ничего не менял. Словно таким образом немного узнавал человека, которого никогда не видел. Рабочий костюм он убрал в полупустой шкаф, вплотную к такому похожему, только старого кроя. Аккуратно вытащил из стопки настоящих — раритетных — книг последнюю недочитанную. Мо Инь в который раз поблагодарил мысленно старого Ю Фон, не давшего утилизировать «бесполезные» вещи отца.       Жёсткий матрас постели немного прогнулся, подстраиваясь под форму тела, и Мо Инь нетерпеливо раскрыл хрупкую книгу с мелкими, почти выцветшими за столько лет буквами. Ему как раз должно было хватить времени до медитации, чтобы дочитать.       Тревожно запищал оставленный на полке коммуникатор, и Мо Инь вздрогнул. Нащупал его вслепую над головой. Писк затих. Мо Инь наконец оторвал застывший на последней странице взгляд. Без десяти семь. Медитация, да и обед оказались им благополучно пропущены.       Убирая назад в стопку книгу, он провёл рукой по лежащей рядом закладке — странному китайскому оберегу. Мо Инь, даже после объяснений Ю Фон, плохо понимал суть этой тканевой вещи. Защита от неведомых земных духов зла и тёмных сглазов. Он всегда слышал, что на планете Земля нет никакой магии. И духов. А единственная известная магия — у тавтирян. И всё же, он взял необъяснимо приятный, тёплый на ощупь оберег и засунул его во внутренний карман рабочего костюма. С собой.       Мо Инь осмотрелся и не удержался, стянул ещё с прикроватной полки карманный коммуникатор. Запустил единственное сохранённое видео: на небольшом экране неслышно смеялись, обнимались люди. Люди, которых он встречал здесь каждый день. Вот мелькнул доктор Блейвейс, с ним рядом — непривычно пожилая Рузвельта, главный биоинженер их штаба, и её брат Джордж. Мо Инь поспешно включил на записи максимальный звук. Сквозь многоголосый шум он привычно расслышал неторопливый, но всё же восторженный голос.       — Добро пожаловать, — с улыбкой кивает на записи головой его отец и, встречаясь взглядом с Ю Фон, повторяет на своём родном языке. — Добро пожаловать к нам, Фон.       Три секунды крупным планом на старой записи, две фразы. Мо Инь бережно отключил технику и рвано вздохнул. Каждый раз, каждые три секунды и две фразы он болезненно хотел, чтобы его звали Мо Фон.       Он затянул потуже застёжку воротника и дрогнувшей рукой убрал коммуникатор отца во внутренний карман, к оберегу.       Мо Инь поспешно вышел из отсека. Коммуникатор постукивал его по груди, в такт шагу. И он прикрыл на секунду глаза, замерев перед дверьми лифта. Пальцы нащупали еле ощутимую под тканью куртки вязь оберега. Если бы не было этого по-настоящему тёмного закона тавтирян, взявших под покровительство людей планеты. Закона, по которому каждый мог жить вечность, но отказывался от «продолжения рода». А если уж хотел наследника, платил за его жизнь — своей. Если бы не было этого закона, всё было бы иначе.       Разумом Мо Инь признавал логику этих условий. Бесконечное размножение бессмертных разумных гарантировало бы катастрофичное перенаселение планеты. Перед глазами как наяву встал график, показанный ему наставником Тургон, с устрашающими цифрами. Разумом Мо Инь понимал и людей. Учёные-одиночки, добравшиеся до неизвестного, и примкнувшие к ним после миллионы просто желающих спастись от страха смерти. Он понимал, отчего люди так легко пошли на условия тавтирян. И до сих пор изумлялись поступку отца — первого человека, решившего закончить свою вечную жизнь. Разумом Мо Инь всё понимал. Но верным не считал.       Поднимаясь наверх, он поёжился от короткой колкой вспышки энергии, волной пролетевшей сквозь него. Мо Инь осторожно присмотрелся: от немногих стоящих в лифте людей словно натянулись еле заметные искрящиеся нити, они уходили назад, глубоко вниз и там — он не раз такое видел сам — сливались в едином потоке с миллионами других нитей. Искры наконец оборвались, и, как по команде, люди зевнули, ничуть не удивившись своей синхронности. Видно привыкли. И ничего странного, конечно, увидеть даже не могли. Никто, кроме него.       Мо Инь украдкой поморщился. Они даже не замечали, как за своё существование каждый вечер платили собственной энергией. Это уже не люди, просто бесконечные батарейки для магических артефактов тавтирян. Впрочем, именно батарейками они для тавтирян и были.       Он в который раз поблагодарил мысленно отца. Мо Инь был уверен, что его сила — не случайность и не удивительная мутация, как говорили наставники. Его отец — один из тех редких людей, которые спустя века жизни не устали и ещё не забросили различные исследования. Ю Фон упоминал, что в последнем столетии Мо Инь-старший постоянно общался с генетиками и — Инь-младший не сомневался — вероятно нашёл способ каким-то образом добавить в генотип своей «копии» крохотный ген тавтирян. Столь слабый, что ничем внешне не проявляющийся. Но достаточный, чтобы Мо Инь-младший, в отличие от бывших землян, мог чувствовать и управлять магией тавтирян. Он не мог знать точно, с какой целью сделал это отец, но часто благодарил его в своих мыслях.       Мо Инь родился первым, пусть и слабым, магом среди людей. В будущем — первый человек-инженер инопланетных кораблей. Наставник Тургон часто одобрительно кивал и обещал пристроить его на знакомый корабль сразу после обучения. Мо Инь покосился на выходящих к порталу и обсуждающих новинки в каком-то там центре космополиса людей и передёрнул плечами. И не собирался становиться одним из таких. Вечно молодых, платящих за существование своей духовной энергией. В бессмертии которых не было смысла. Уж лучше, и правда, прожить вечность на чужих кораблях с призрачным шансом на другую судьбу.       Вырвавшись из мыслей, Мо Инь в одиночестве вышел на верхнем уровне базы, у космопорта. Как и тавтиряне, он не уважал почти никого из этих людей, забывших все свои мечты и цели, так романтично описанные в книгах отца. Почти никого.       — Мисс Трэйс!       Женщина схватила за руку самую резвую девочку и обернулась. На Плутоне все давно звали друг друга по именам, но Мо Инь специально отделял себя от других, говорил с устаревшими обращениями в речи, сильно выделяясь из толпы.       — Здравствуй, — Мо Инь подхватил на руки подскочившую к нему малышку Мишель. — И вам доброго пути, мисс Трейс. Уже вылетаете?       Джейн Трэйс улыбнулась и облегчённо приобняла за плечи двух других девочек.       — Да, Инь, — она слегка запнулась на имени, как и другие невольно теряясь от его речи.       — Мне дали их проводить, — в который раз повторила Джейн и потерянно взглянула на трап. Ей было боязливо — спустя столько лет отправиться вновь на Землю.       — Ты точно решил остаться?       Мо Инь слабо улыбнулся и покачал головой. Три матери этих девочек не были такими же, как отец. Но, помогая воспитывать его самого, они, кажется, смогли что-то понять и решились на похожий — безумный, по мнению остальных, — шаг. Однако, в отличие от него, их дети родились просто детьми, полными копиями родителей. И тавтиряне спокойно согласились выполнить волю женщин — отправить этих детей на Землю. Даже выдали разрешение Джейн Трэйс на короткий вылет на далёкую родину.       Мо Инь знал, что там, на Земле, совсем другая жизнь. Что оставшиеся там люди живут совсем иначе, свободно создают свои семьи и не умирают. Или умирают, но намного позже. Что там всё совсем другое. Он жалел, что его от себя тавтиряне никогда не отпустят, и он никогда не сможет увидеть родину отца, что тот не пошёл таким же простым путём, как те женщины. Но Мо Инь был искренне рад хотя бы за трёх улетающих с этой застывшей во времени планете детей.       — Доброго пути, — повторил он напоследок, проводив мисс Трэйс с девочками до самого корабля.       Долгое время Мо Инь всё ещё стоял там, в космопорту, задумчиво глядя на тёмную опустевшую нишу корабля. Мо Инь не знал, что ждёт всех троих на той самой Земле, куда впервые за столетия отправился с Плутона корабль. Но был уверен — будущее их детей будет намного лучше.