Стыд

      Под чистыми шиммеринскими улицами, окованными в белый камень, лежали грязные, каменные кишки - естественные пещеры. Это темное место, мерзкое место, вполне подходящее для тех, кто по природе своей так же отвратителен - даэдропоклонников. Предателей, отвернувшиеся от светлых Предков ради Духов Забвения.       Уже три года как, Врата закрыты, но мерзкая отрава даэдрических культов не искоренена до конца. Во славу Аэдра отряд Ордена Божественного Обвинения ступил в логово врага.       Магия глушила все - лязг доспехов, шаги и голоса. Оримил знал это и произносил молитву Тринимаку без страха быть услышанным нечестивцами.       Священные слова, как и всегда, смывали страх. Никогда альтмеру не казалось, что они уходят впустую. В моменты, когда офицер Ордена шел в битву, ему казалось, что вместе с молитвой его подхватывает неведомая сила. Смазанная пляска боя, расчерченная красными всплесками крови, обретала ясность. Праведное вдохновение переполняло душу и проливалось в каждый росчерк клинка, в каждое заклятье.       Он ощущал себя орудием воли Тринимака, и сейчас наступало его время.       Даэдропоклонники не ждали нападения. В свете старых фонарей Оримил увидел у алтаря Малаката только трех нечестивцев. Один - молодой жрец с печальным лицом, двое других - стыдливо прятали свои лица под капюшонами. Все они - сородичи, осквернившие себя.       Орден ворвался в их душную пещеру вихрем. Лязг металла омыл стены эхом. Пятеро на троих - битве все же не быть.       Тонко взвизгнула женщина, тут же рухнув на пол, распластав перед собой руки. Следом за ней сдался и другой альтмер, но не без гневливого крика: - Лорхан вас побери!       Боль досады исказила его лицо. В сжатых кулаках загорелось пламя. - На колени!       Удар эфесом меча и вспышка сопротивления погасло. Рядом с альтмеркой теперь сидел второй нечестивец. Кольцо воинов Ордена, ощетинившись клинками, смыкалось, но только жрец стоял не шелохнувшись. Где-то на задворках сознания Оримил подивился его гладкому, юношескому лицу и взгляду зрелого мужчины.       Но не задумался. - На колени, падаль! - приказал офицер.       Жрец не повиновался, лишь отступил на шаг назад и вскинул руки. - Щиты!       Голубые ветви молний неистово бились об обереги воинов Ордена. Кольцо мечей смыкалось дальше. Жрец мог только отступать к алтарю своего Принца. - Тринимак! Ради тебя я очищу этот мир! - воскликнул Оримил.       Свет погас. На своем клинке офицер почувствовал тяжесть тела. Молодой даэдропоклонник пытался выдавить из себя остатки магики, ртом хватал воздух, булькая кровью - бился с неизбежным. Оримил поймал взгляд угасающих глаз.       Взрослых и полных ненависти.       Тишина зазвенела в голове у альтмера. Он оттолкнул от себя безжизненное тело, и с клинка оно соскользнуло на алтарь. - В кандалы остальных, - пробормотал приказ офицер.       Язык почему-то заплетался. Оримилу захотелось сплюнуть: рот наполнялся вкусом пепла. Офицер кашлянул, затем еще раз. Говорить, даже дышать стало невозможно. Меч выпал из рук альтмера. Оримил беспомощно схватился за горло. Сдавленные хрипы рвались из его груди, а мир вокруг плыл, утекал в темноту расплавленным металлом. Офицер увидел, как к нему подбежали товарищи. В глаза ударил золотистый свет целительной магии. Он оказался прощальной звездой.       Чернота поглотила все.       Стало тесно, скользко, душно. До отвратительного тепло. Попытка дышать обернулась рвотным позывом: невыносимо пахло нечистотами. Он забился не в панике, а в гневе. Попытался пошевелить руками, но те оказались плотно прижаты к телу. Мягкие стены вокруг него двигались, сжимаясь и сдавливая до сухого хруста в ребрах. Он рвал криком глотку, требуя освободить его, изрыгая проклятья. Он угрожал своим именем, взывал к Предкам - безнадежно. Темнота и дальше душила в своих липких объятьях, отзывавшимся хрустом костей.       Вдруг, жаркая духота разверзлась падением. В спине откликнулась тупая боль.       Он снова услышал свой сдавленный крик, и голос понесся далеко.       Морозный воздух наполнил легкие, но не принес облегчения. Наоборот: прогремела мысль о том, что это не его родина. Следом пришло осознание того, что вонь нечистот сменилась запахом свежей крови, а у его ног лежит рваный баннер альдмеров.       Он понял, что лежит нагой на холодной, чужой земле. Изломанное тело болело. Где его золотые доспехи? Где его вороной конь? Где лук и меч? Он посмотрел на свои руки. Когда-то золотые сейчас они были перепачканы темными нечистотами. От собственного запаха живот скрутило спазмами.       Наконец, вырвало.       С трудом он поднялся, обнял себя за плечи. Методично, медленно начал соскребать со своего лица и рук нечистоты. Они спадали мелкими комочками на припорошенную снегом землю и в лужицу рвоты.       Он посрамлен.       Смех Темного Духа раздается в разуме. От него не скрыться.       Он потерпел поражение. Его сородичи полегли на чужой земле. Над их телами пировали черные птицы.       Смех Темного Духа такой же: каркающий. Одновременно он приторно сладок.       Он пытался очистить себя. Пальцы оставляли за собой светлые борозды, обнажая гладкую золотую кожу, но этого недостаточно для того, чтобы избавиться от запаха, освободиться от воспоминания о том, как Темный Дух поглотил его и изверг.       Он пытался думать о том, что кто-то мог спастись. Отступление - это часть стратегии. Проиграть в битве не означает проиграть на войне. Он знает, что может вернуться назад. Его примут. Ему помогут.       Он не сможет очиститься сам.       Как после этого он может зваться богом?       Он никогда не вернет себе Совершенство.       В груди собрался комок позора. Он был тяжел как небо над головой. Одно его присутствие вызывало боль, но стоило задуматься - как в глазах начинало щипать.       Слезы - это слабость. Слабость не удел бога. Не удел Совершенства.       В зимнем безмолвии он поднял руку и вогнал пальцы себе в грудь. Глубже. Плоть рвалась от его прикосновений, но он не осознавал боли тела. Все его существо сошлось на одной мысли - избавиться от своего стыда.       Он забыл о тех, кто следовал за ним, о тех, кого он не смог защитить и о тех, кому удалось выжить. Пальцы проникали все глубже в тепло грудной клетки. Их кончиками он почти мог ощущать пульсирующий комок стыда. Он приветствовал тупую боль. Боль означала, что он все ближе к своей цели. Когда его пальцы, наконец, сомкнулись, он понял, что выдержал бы ради этого момента любые страдания.       Потянул. Прочь из себя вместе с жилами и кровью хлынувшей на нечистоты и рвоту. Крик новорожденного был отвратителен ему. Он сжал пальцы сильнее, чтобы причинить как можно больше страданий этому комку. Он не чувствовал боли этого выродка, потому что они - не одно и то же.       Они больше никогда не будут одним и тем же.       На холодной земле, в лужице рвоты сжался в комочек уродливый младенец. Его кожа была грязно-зеленого цвета. Изо рта торчали кривые клыки. Заплаканные глаза провожали прекрасную золотую звезду.       Оримил очнулся в святилище. Офицера встретили улыбки товарищей по Ордену. Ему помогли подняться на ноги. Руки, закованные в золотые доспехи, с заботой поддерживали альтмера. Опираясь на сородичей, он смог сделать пару шагов. Все еще хотелось сплюнуть: привкус пепла на языке никуда не делся.       Когда Оримила спросили, как он себя чувствует, он только кивнул. Мысли не сходились в речь. Ему понадобилось время, чтобы понять.       Уже дома, в постели с женой, Оримил произнес, глядя в темный потолок: - Он - Его Стыд, и он никогда не простит Его слабость. - О чем ты?       Альтмер не ответил. В ночном безмолвии он принял решение вернуться в святилище.