Параллели

      Ло впервые увидел его после бойни на Дресс Розе. Тогда боль в едва приживленной обратно руке растекалась по телу жидким железом, и мешала в голове составы на своё усмотрение; мысли туманились и единственное, что Ло знал наверняка, — если Мугивара поляжет здесь, то и он тоже. У него не будет больше возможности поразить Дофламинго, потому что запасной жизни у него с рождения не водилось. Проиграет Мугивара — проиграют они все.       А потом как-то надобность оставаться в сознание пропала. Мугивара вышел с тяжелого сражения победителем. Надобности не было, но врожденное упрямство — не такое ярко выраженное, как у Мугивары — заставило Ло держать глаза открытыми. Он перенес его к себе. Падение с высоты после таких ранений могло критично отобразиться на Мугиваре и без того потрепанном, поэтому Ло постарался сделать это мягко, как мог сделать человек в его состоянии. Можно было ожидать скорого прибытия команды союзника— уж они своего капитана не бросят. Ло знал, что их заберут: оставаться на месте, когда рядом бродит Дозор не лучшая идея, особенно, когда дать отпора сил уже нет. Ло хотел быть уверенным, что они в безопасности. Поэтому соприкоснувшись затылком со стеной, начал ждать.       Мыслить из-за накатывающей боли было сложно. Марево в голове, хаотичное как логика Мугивары, играло с ним плохие шутки. Предоставляло нереальные картинки и, кажется, вызывало легкие галлюцинация. А потом на грани здравого сознания, Ло увидел его.       Он беспокойно склонился над Мугиварой, но тогда Ло не видел в нем этой эмоции — любой незнакомец был врагом. Поэтому, не смотря на боль и общую невозможность внятно мыслить, он дернулся в их сторону, с единственным желанием уберечь глупого союзника от возможной беды. Но незнакомец спокойно отреагировал на это; изогнул губы в мягкой улыбке и медленно — словно понимая, что Ло не совсем в себе — произнес:       — Я не причиню ему вреда.       Не вам, ему, но Ло хватило: свою цель он исполнил, и своё будущее его волновало мало. Возможно, только в тот момент беспамятства. Главное сохранить жизнь Мугиваре, что так сильно рискнул ради него, хотя бы в качестве отплаты.       Тогда Ло увидел, как приближаются ребята из команды Мугивары, и прикрыл, наконец-то, глаза. Тогда он впервые увидел его, а позже узнал его, как брата Мугивары, революционера Сабо. Тогда он перед полным забытьем иронично подумал, что узнал второго брата Мугивары, и надеялся, что более удачливого. Потому что первого он даже не встретил лично, а второго, скорее всего, с такой удачей, мог не увидеть во второй.       Тогда Ло развлекал усталое сознание черным юмором и не знал, что из-за человека по имени Сабо, брата Мугивары Луффи, его спокойная после стольких лет жизнь полетит к чертям. Не знал, потому и дышал спокойно, позволяя себе спать.

***

      Первый звоночек об опасности его душевного равновесия прозвучал намного позже, когда уже ничего нельзя было изменить.       По неизвестной Ло причине — виноватым вне всяких слов уже считался Мугивара — Сабо плыл с ними. Было сказано, что с ними он ненадолго, только брата подольше повидать, не больше. Ло на самом деле было плевать, если не помешает их планам, то пусть. Он медленно оправлялся от ран, рука ныла особенно сильно, постепенно возвращая себе прежнюю чувствительность. При чрезмерных нагрузках рана открывалась и приходилось просить Нико-я, помочь наложить новую повязку: с одной рабочей рукой Ло приходилось тяжко.       Вокруг сновала команда неадекватных поклонников Мугивар, что ситуации не улучшало.       Трафальгару приходилось тяжело и до этого: Мугивары были сумасшедшими людьми, что, впрочем, несли за собой настоящие чудеса. Возможно, поэтому Ло так быстро влился в их поток жизни, со временем привыкая к большему числу выходок и реагируя на них ровным счетом никак. Липший и виснувший на спине Луффи был чем-то обыденным — Ло даже вполне мог до поры до времени не замечать его в полной мере, то есть позволять подобное, пока не мешает. К любвеобильности кока привыкнуть было проще всего, как и к фантастическим историям «из жизни» снайпера. Тони-я и Нико-я меньше всего доводили его в их компании. Иногда было трудно, но любое сотрудничество несло в себе не только достижении желанной цели, но и «бытовые» неприятности.       Но терпеть такое вокруг себя было сложнее, чем до этого на Санни Го.       Ло хотелось тишины и отдыха. Чтобы организм быстрее справился с ранами, а рука вернула полную чувствительность и работоспособность. Чтобы команда Бартоломео поскорее оказалась в не в прямом лицезрении, а в воспоминаниях: не лучших, но далеких. Потому что, чего только одно отсутствие навигатора здесь стоило! Его окружали сумасшедшие люди и Нико-я, поддерживающая весь этот фарс. Кажется, её это забавляло. Она с нежностью осматривала членов команды — быстро вылавливая их взглядами сотен глаз с самых потаенных уголков корабля: Ло знал, видел, его она искала точно так же, как своего — и прятала тихий смех в сжатую в кулак ладонь.        Но внимание привлекала не она — все знающее об этой особенности знали, а незнающие оставались в неведении, — а братья. Потому что сложно не заметить льющего слезы Мугивару, что после пробуждения как влитой прилип к брату и только и бормотал: «Ты жив».       Брат, как позже от Нико-я узнал Ло, Сабо, только неловко и пытался его успокоить. Казалось, он вот-вот разрыдается сам. Трафальгару хотелось меньше балагана, но лучше парочка этих, льющих слезы на почти пустой палубе, чем толпа команды их фанатов. Ло находился от них в отдалении, вместе с Робин, и вел разговор о насущном. В конце концов, она его понимала, и последующие ходы понять могла. И донести до Мугивары тоже; вся команда казалась, могла изъясняться на им одним понятном языке, таком, который капитан понимал с первого раза, а не с десятого во время важного сражения. Ло этого умения пока не приобрел, потому страдал.       А потом Трафальгар просто поднял глаза. Желал увидеть небо и проверить его ясность, а наткнулся на сцену, что по эпизодам отпечаталась в памяти и дала спуск его жизни по склону.       Сабо загорелся, частично, ярко; отшатнулся от близ стоящего Луффи, рукой выставленной вперед, призывая не подходить ближе и что-то быстро проговорил. И, кажется, ничего необычного, что едва заполучивший силу фрукта парень не умел контролировать её полностью и сразу, но у Ло внутри перемкнуло. На мгновение, такое, что он лишь успел неловко дернуться вперед, с неизвестной даже для себя целью. Наверное, ему просто хотелось потушить огонь. Спасти пылающего парня. Но это было глупо. Такой огонь не мог причинить вреда своему владельцу. Ло замер. Вернулся к прежней позе. И отвел взгляд от братьев; Луффи весело вопил о чем-то, в Сабо бормотал ему в ответ что-то неловко. Ло не вслушивался.       — Всё хорошо, хирург-сан? — спросила близ сидящая Нико Робин, единственная заметившая его секундную слабость.       Ло долго и пристального смотрел ей в глаза, прежде чем отвести взгляд и спокойно-невозмутимо прошелестеть:       — Конечно.       Потому что ничего необычного во всем этом — особенно, если брать в учет будние дни Мугивар, — не было. Просто призрак прошлого мелькнул перед глазами, ничего важного. Просто так бывает. И Трафальгар Ло отлично это знал, как и меньшая часть присутствующих на корабле. Просто так случалось. Ло понимал это.       Понимал умом, но не мог также легко отвергнуть происходящее для сердца. Оно, глупое, сжималось слишком сильно; билось то быстрее, то замедлялось — скакало в ритме жизни Мугивар и обещало вот-вот проделать себе путь наружу. Ло ощущал все эти перемены, что, впрочем, не отражалось также легко на нем самом. У него могло болеть сердце, но он даже не поморщился бы от этой острой боли. Могла открыться рана на незажившей руке, но он только бы спокойно попросил Нико-я о помощи.       Ло знал выражение «держать себя в руках» лично, испробовал не один год на практике. И это было не так сложно, как казалось, больше концентрации — не более, и малость актерских качеств.       Поэтому Сабо он пропускал сквозь себя, что есть, что нет его. Ло пытался убедить себя в том, что ему все равно. В конце концов, это именно он никогда не искал призраков прошлого в настоящем. Никогда не цеплялся взглядом за похожий цвет глаз или волос, или схожую прическу; не оглядывался на курящих людей; не смел, искать одни и те же детали в чужих одеждах. Он был в первую очередь хирургом, поэтому констатация факта «мертв» играла большую роль. Трафальгар Ло лучше многих знал: мертв, значит, не встанет и не попадется более на твоем пути, не взглянет нежно-ласково и не прикоснется. Мертв — это закопан, если повезло, в земле, и сердце его не бьется. Мертвые люди больше в жизни не встречаются.       Поэтому Ло понимал — Сабо не он. Не идентичен, не один в один, во многом совсем другой! Но что-то внутри щелкало, переключалось мгновенно, отвечало изнутри на чувство дежавю, не показывало ничего конкретного — Ло не видел в такие моменты ничего, что уже происходило бы с ним — но накатывало горным потоком, который ничего уже не могло остановить.       Кажется, это было из разряда неизлечимого. Как тлеющие угольки в глазах Мугивары при виде огня. Пылающего, открытого, свободного…       Ло знал почему: как-никак с того света Мугивару вытаскивал именно он, и после видел его тоже. И горе видел, чувствовал, как горечью лекарств оно оседало на языке, пропитывало кожу и выжигало изнутри. Горе подобно кислоте выжгло Мугиваре часть сердца. Ло когда-то тоже, но он научился без этой части жить; Луффи только учился. Ло понимал его и принимал, не вешал ярлыка, а объявлял невиновным, что тогда, что сейчас.       Трафальгар не выискивает схожего специально, только отмечает невольно мельком, когда позволяет концентрации упасть, а мозгу отдохнуть. Видит светлые волосы в пламени огня и то, как его языки нежно ласково треплют пряди, не кусая их. С Кора-саном было не так; там огонь жег безжалостно, там пряди чернели, исчезали в неистовом танце. А в воздухе вился тонкий дымок, запах паленного забивал ноздри. Там перья на одежде приходили в негодность и пламя не исчезало по желанию. Не уходило в никуда, без следа. Не ластилось к веселенному пареньку в забавно-старомодном цилиндре.       Там спасать нужно было, чтобы глупый взрослый мужчина не навредил себе, там нельзя было быть ребенком, не смотря на возраст. Таким Ло был когда-то, сейчас изменения въелись в него; в зеркале отображался совсем другой человек.       Трафальгар не жалел о многом. О встречи с этим парнем тоже не собирался. Он знал, что переживет время рядом с оживающим напоминанием, а потом позволит морю разделить их навсегда, помешать новой встрече. Потому что Трафальгар Ло не любил вспоминать, о мертвецах.

***

      Трафальгар думал, что идеально держал лицо и контролировал эмоции; достаточно, чтобы не придраться. Но вера в это тает, когда явно что-то заметивший паренек, прислоняется рядом к перилам корабля и, не скрываясь, поглядывает на него из-под полов цилиндра. Как специально Мугивара не крутится около брата, отвлекается на Нико-я и Усоппа, что что-то ему втолковывают. Ло подумал бы, что насытился-таки родным обществом, не заметил отсутствия рядом, вот только взгляд темный тоже к нему возвращается. Мугивара доверяет, но за проступок в сторону брата обещает лучшие наказания Ада.       Ло отвечает тяжело и мрачно. Понимает. Объяснений не надо. И тогда Мугивара освещается улыбкой, сияет подобно своей шляпе на солнце, но обещаний не забывает.       Сабо оглядывает его вежливо. Не больше чем нужно и чем дозволено, с легкой улыбкой, что с виду лишь легкий излом губ; весь мирно настроенный: расслабленный, без оружия под рукой. Но Ло смотрит в первую очередь в глаза — собеседник, если и вздрагивает, то внутренне, — и не видит там ничего схожего с внешнем проявлением мира. Для Ло Сабо открыт как человек на операционном столе и внутри него он видит всю сжатую натуру и настороженность, которой так просто не проявишь в мире. Он видит в светлых, насыщенных по цвету, глазах темную матовую бездну. Она требует ответов, которых Ло давать, не намерен — вопрос еще не был задан.       На немые посылки Трафальгар не отвечает.       Паренек держится на расстоянии вытянутой руки — идеал личного пространства, о котором хирург почти забыл. При нем не видно оружия, но и так известно: самая большая его сила не в нем, а в том, что внутри. Дьявольский плод вложил силу в тело.       Он не мнется с виду: ни одно из его движений не кажется неловким, все они плавно продуманные, и Трафальгар видит в этом скрытую угрозу и некоторую дань уважения себе — паренек настороже. Признает силу оппонента и знает: секундное промедление будет стоить головы, не жизни. Жизни хирург забирает позже, головы же говорят до последнего, извергая проклятия и предсказывая скорое знакомство пирата с адом. Но внешний вид не может обмануть врача с опытом. Нутро-то дрожит, не знает выхода и действий для достижения цели. Ему интересно: Ло знает, видит, но не подсказывает. Альянс у него с Мугиварой, и ему он помочь не прочь; смешной паренек в соломенной шляпе уже свой, защита его на уровне важности с собственной, а вот его брат — чужой. Неизведанно странный он не входит в круг людей, которым хирург доверяет. Терпит, до поры до времени, пока союзник не утолит жажды, не насытиться родным присутствием рядом.       Ло это прощает, поощряет. Но не участвует, нет, держится в стороне и ждет. Если этот Сабо хочет ответов, пусть вначале спросит. Трафальгар подобно Богу, немым мольбам не отвечает.       Когда Сабо решается заговорить — Ло замечает это раньше первых прозвучавших слов. Просто губы размыкаются раньше, просто нерешительность спадает быстрее; огонек, робко дрожавший на ветру, разгорается неистовым пламенем.       — Мне бояться засыпать? — спрашивает паренек шутливо, подразумевая кидаемые Трафальгаров взгляды. — И надеяться, что утром очнусь, а не окажусь за бортом? — Потому что море фруктовикам смерть — оно их не любит.       Ло тянет, не отвечая сразу. Выдерживает паузу, смиряя повторно взглядом, а потом осторожно и кратко говорит:       — Нет, — будто эхо откликнулось. Но не позволяет и доли облегчения осесть на дне чужих глаз — тянет тонкие губы в ухмылке. — Не мой стиль.       Потому что хирург Смерти известен сотней вырезанных сердец, а не скинутыми в море пиратами. Прославлен жестокостью и овеян дымкой таинственности: примеров той самой жестокости — кроме той, что нужна была для получения должности шичибукая, — никто не знает. Да и кто собственно знает, каковы были те пираты, чьи сердца были доставлены Мировому правительству?       Сабо замирает. Слова Ло серьезны, но он не вкладывает в них, ни доли смысла, просто нечто спонтанное, чтобы ответить в своей манере. Колко и мрачно. Но паренек не настораживается ещё больше, не зажимается сильнее, даже не отодвигается — смеётся весело; не позволяет до конца расслабиться себе, но, видимо, первый уровень проверки Ло пройден, каким бы он не был.       Его пытаются втянуть в разговор — пространственный и ни о чем, как говорится, о насущном, но, даже зная это, он позволяет. Просто, наверное, ему, в самом деле, не хватает общения извне, с более адекватными людьми. А может просто, это еще один из странных принципов хирурга — не бежать от призраков прошлого, особенно, если они прямо перед тобой. Каким бы не был ответ, в нем нет смысла, так как Ло остается на палубе ровно до того момента, как странный разговор, между ними, странными людьми, не иссякает. А это что-то да значит. Призраков прошлого просто так никто не встречает лицом к лицу.

***

      Утро ленивое. Оно начинается для Ло никак не с восходом солнца, но и не позже обеда, пускай он и знает, что не до конца был в забытье. Рука заживает и ноющая боль, утоляющаяся лекарствами, однако, прорывается и мучит его звездными ночами. Но он не открывает глаз, не пытается бодрствовать, сон, то, что ему нужно для выздоровления, даже если он не полный и вряд ли чисто здоровый. В такие моменты размышления берут верх и даже если они мутные и странные пускай, главное, что это отдых.       Завтрак, лишь по названию таковой, проходит как-то мимо него. Он не забывает доносить ложку до рта лишь из-за деликатных толчков в бок от Нико-я. Она подобно матери смотрит за ними всеми, убеждает своего капитана не спешить и жевать тщательнее, мечника не только пить, а Ло вообще не забывать есть. Он настолько уже сросся с этим, что уже нет смысла говорить, что он не с ними, не нужно за ним смотреть. Ло просто принимает своеобразную заботу Мугивар, такой как она есть. Тогда их улыбки ласковые, а его жизнь спокойная.       Конечно, время от времени он всё равно замирает в прострации, задумываясь над чем-то не особо важным и даже не интересным; просто мыслить в один момент становится чем-то, отчего-то, важным и жизненно необходимым. И Ло думает: о погоде, о союзниках, о странных формах шляп и о строение человеческого тела. Прогоняет теории в картинках и практику в собственной голове; всё оказывается не настолько плохо — память его четка, как и остр язык. Легко представить распластанное тело на операционном столе и точно знать, какими будут дальнейшие действия. А потом его уносит. Мысли текут вяло, и верх берет неопознанное чувство. Определить его сложно, да и не особо хочется. Трафальгар продумывает план на будущее, составляет варианты действий на разные случаи, — и всё забывает в миг, когда острый локоток продуманно врезается меж ребер. Рука у Нико-я легкая, подобная листку цветка, но она идеально контролируя тело, умело пользуется его возможностями; и не зря легким движением умеет сворачивать крепкие шеи.       Рассеянным кивком он дает понять, что не спит, а даже больше — бодрствует, и продолжает есть. А проснувшись больше чем на половину, даже замечает на себе взгляд — яркий, но оттого не менее тяжелый. Отдаленно даже приходит понимание, что толчки под ребра могли иметь большее значение. Думать не хочется: Ло отбрасывает любые мысли и просто отвечает.       Взгляд его на самом-то деле не выражает ничего. Просто взгляд, такой, когда смотришь на человека и немо не собираешься ему ничего доносить; любопытство плещется в глазах напротив слишком ярко, чтобы не выражать ничего. Ло всё равно.       Он кивает — будто бы очень запоздало здоровается — и утыкается в тарелку, ничего кроме неё нежелающий видеть. Того как вспыхивает в глазах Сабо, он не видит. А потому подняв глаза в следующий раз, не подозревает подвоха. Никто, впрочем, не смог его предвидеть. Трафальгар сомневается, что некоторые личности не заметили их переглядываний, но говорить ничего не собирался — это не их дело, поэтому правильно делают, что остаются безучастными. Просто в один миг он поднимает голову и словно с близка, видит языки пламени, вытанцовывающие в глазах нового знакомого — не сразу приходит осознание, что эти самые «огоньки» танцуют по нему; на самом деле Ло горит, просто не очень хорошо это понимает.       Замедленная со сна реакция раскачивается за считанные секунды, когда до Ло доходит происходящее. Он черт возьми, горит! Огонь из ниоткуда возникший на нем, вгрызается в ткань кофты; Ло использует свою способность так быстро, как может; занявшаяся одежда оказывается вне борта корабля.       Немного после потрясения потряхивает; адреналин медленно перестает выделяться и поступать в кровь. Так и замирают — вскочившие и встревоженные. И только Сабо вдобавок неловко — уже так привычно — потирает затылок, с дрожащей улыбкой.       С тяжелым вздохом, полным понимания, Ло опускается обратно на скамью — день обещал стать трудным. Позже он устало отмахивается от заботливых вопросов команды Мугивар и удаляется. Виноватый взгляд таранит спину.       Смысла злиться нет — всем им известно, что Сабо не умеет в идеале контролировать свою силу. Да и такие случаи возгорания случались до этого не раз, просто никогда не задевали других людей, кроме него самого. Ло считает это потому, что он очень удачлив. И не видит других причин, что и другим советует. Так проще, пусть он и знает — определяет чисто для себя — ещё кое-что; просто наблюдениями делиться не обязательно, если они не угрожают ничьей жизни.       Чужие взгляды определяют причины лучше всех анализов и размышлений.       Просто до этого не приходилось наблюдать случаев, когда объект интереса возгорался. Хирург особенный до той степени, что люди в его жизни странные под собственную стать и немного опасные. Ровно настолько, чтобы поджечь его, но даже не опалить серьезно. Кожа, покрасневшая и слегка ноющая не ожог. Но что-то к нему близкое. Повезло, думает Ло, и не принимает виноватых взглядов. Слова всё ещё имеют более веские основания.       Поэтому когда под вечер к нему подходит сам виновник происшествия, он испытывает иррациональное удовлетворение. Хорошо изучив Сабо, он уже знает: решился подойти, значит, готов заговорить; слова для Ло лучше взглядов, но действия, умеренно решительные, предпочтительнее.       На него поглядывают осторожно, почти что украдкой. Это было бы не таким смешным, если бы парень не стоял рядом с ним, притом, такой высокий и уже никак не походивший на мальца. Такое они уже проходили; ждать долго Ло не намерен, но на улице лучше, чем в жарких каютах, поэтому он стоит на палубе, обдуваемый морским воздухом. Соль вечно оседает на языке. Когда её вкуса так много, что, кажется, она повалится со рта, чужие губы размыкаются и Ло детально, посекундно видит, как выталкиваются с горла слова. Зрелище занимательное. Поэтому первая часть короткой речи проходит мимо, доходит только вторая.       — … Не думал, что так получится, прости…       Вникать в смысл не хочется, но и не понимать сказанного тоже. Ло прикрывает глаза и думает, что всё в последнее время очень сложно. А это даже без участия Мугивары, что очень подозрительно. Он едва приоткрывает глаза, из-под век поглядывая на Сабо, и что-то кажется ему не таким: то ли странным, то ли неправильным. Слова или же действия — кто его знает. Просто что-то не совпадает; ровная картинка из кусочков мозаики вдруг идет глубокими трещинами, потому что лишний — не нужный — кусочек её разломал. Даже больше оказался не частью, а тяжелым инструментом.       — Специально, да? — будто бы не к месту, безучастно спрашивает он; удивленный взгляд ему ответ. Поэтому следующий вопрос просто для поддержания вида нормальности происходящего. Трафальгару всё равно. — Зачем?       Но что для него сюрприз, так это реакция после вопроса. Интерес резво приподнимает голову, до этого ленивыми кольцами свернутый на дне души. У Сабо в смущении прикушена губа, а поля шляпы надвинуты на глаза; и ответ такой неуверенный, как вопросительный, а может это просто бурчание? И Ло понимает: таки да, когда из-под полов шляпы на него вдруг надуто смотрят.       — Внимание привлечь хотел.       Ло открывает для себя кое-что новое. Это осознание топит мысли в голове как фруктовиков в море. Потому что он уверен: в следующий раз его сожжет до самых костей, и только они останутся чернеть на этом свете, отмеченные огнем. Просто метку на Ло хочет поставить само пламя. «Что-то новое», — думает он и вслух демонстрирует недовольство. Ещё одного такого привлечения внимания он пережить не в силах, не утопив одного неудавшегося шутника. А нельзя: Мугивара-я расстроится.

***

      Ло Сабо не шугается. Не отшатывается, стоит тому опереться рядом на перила и зацепить его плечом, не прячет откровенно пустых, незаинтересованных взглядов, и по-прежнему подпускает к себе для разговора на расстоянии вытянутой руки. Ло приятно вспомнить о личном пространстве. Попросту говоря, ему нечего бояться. Не ему, отжившему четверть столетия, бояться этого мальчишку. Пусть Сабо младше и не намного — сколько там лет этой-то разницы? Три, четыре? — Трафальгар ощущает себя по сравнению с ним настоящим старцем. Или попросту человеком, что своё отжил. Цель осуществил — хорошо, жив — можно и дальше путь держать. Никакого пессимизма или пассивности в отношении к жизни, просто от судьбы не убежишь, и Ло знает это слишком хорошо.       От Сабо он не бегает не потому что считает его какой-то судьбой — в плане людей он в это верил мало — а потому что незачем это делать, раз причин стоящих нет. Только нежелание принять новую проблему в свою жизнь ещё подаёт признаки недовольства.       Он даже позволяет пареньку этому многое. И говорить о сущей чепухе часами и временами нарушать то пресловутое личное пространство, и даже гореть рядом, чтобы тоже, так же близко. Он прощает попаленную случайно одежду и слишком частое упоминание Мугивары, когда вот он, тоже недалеко шатается. Он разрешает интерес к своей особе и даже некое проявление чувств — не любви, что у всех на уме, а чего-то более приземленного — одержимости, влечению, желанию. Это всё временно и пройдет, а любви им не надо, по жизни не писано, если не родственно близкой.       Просто Трафальгару Ло, как и всем, хочется иногда тепла. И если своя команда и команда союзника дарит что-то теплое для души — сотни счастливых, неловких и забавных моментов, — то тепла для тела не хватает. Такого, чтобы не нежного, а того, что кажется, сжигает тебя, опаляя, яркими метками ожогов.       Трафальгар понимает, что им можно увлечься, но не насовсем — очень уж это тяжело, учитывая, что он пират. Можно повестись на его неприступность, тело, разрисованное въевшимися в кожу красками, можно на что-то ещё — уж не знает он, на что обычно ведутся люди. Но это не навсегда и никогда так не будет. Потому что физическое влечение никак не синоним к вечности. И даже влечение к нему как личности недолговечно, просто все секреты себя исчерпают и интерес угаснет, как и не было его вовсе.       Чего он не поощряет, так это привязанности к себе. В плане чувств, конечно. Он может простить привязанность команды к нему как к капитану, может простить Мугиварам дружескую привязанность, но не ту, которая так быстро возникает у Сабо к нему. Трафальгару проблемы не нужны, он пареньку об этом так и говорит. Только слепой человек бы не увидел, какие взгляды он бросает на хирурга. И Ло уверен: вокруг тоже видят, замечают и знают, просто виду не подают, и даже не мешают, мол, разбирайтесь сами. Мы в море, а здесь вы вольны выбирать сами. В море свобода. И даже взгляд мрачный Мугивары утихает, светлеет; он может приказать не трогать брата, но не заставить его принять.       Каким бы сложным не был Луффи, Ло легче с ним договориться, потому что тот не совсем дурак или же просто в любом случае знает, что не всё ему позволено. Он не заставляет людей, идя против их воли.       Потому предъявленные чувства он отвергает без малейшего сожаления. Ему сердец хватает и без влюбленных мальчишек.       Только горечь, как от крепкого кофе, ощущается на языке, но это не от сожалений, это что-то из прошлого. Это глупые параллели сравнений разных людей, из совершенно разных эпох. У них эпоха новая и они в ней молодые вспыльчивые, а люди прошлой эпохи уже отдали свои жизни ради новой. Звучит не очень и схоже с пропагандой, но как оно есть, в простых словах и смыслах. Схожесть людей не затмевает Ло рассудка, не может вместо одного показать другого. И даже если Сабо схож с Коразоном процентов на шестьдесят — это не делает его кем-то другим. Сабо для Ло просто Сабо, такой, как он есть. Яркий, с тележкой недостатков под боком и его глупым возвышенным чувством, которое, уверен Трафальгар, долго не продлиться.       Чужих чувств Трафальгар не принимает.       Но в последний день пребывания парнишки на судне позволяет ему сверх многое, намного выше грани дозволенного. А незаметными остаться позволяет всеобщее веселье, устроенный пир в честь отплытия брата Мугивары и количество выпитого. Это даже позже можно спихнуть на действие алкоголя, но Ло знает, что не сделает этого, хотя бы потому, что врать себе не любил. А потому в разгар ночи, когда уже было всё равно, что праздновать, когда люди на судне и позабыли, в чью честь пьют, скрытые по доброй воле Нико Робин. Что, оставаясь при своём уме, не спешила разводить панику и начинать их искать. Потому что ей не нужно было и покидать своего места, чтобы знать, где они, но и глядеть на них так она не думала. Впервые за всё время оставляя их одних, без присмотра бесчисленного количества глаз. Они наедине вольны делать всё, что захотят. Ведь последствия только им потом и расхлебывать.       Ло не обещает ничего в эту ночь; даже близко знать не дает, что это как-то влияет на его предыдущий ответ. Потому что нет, не изменил его и прошлого мнения придерживается. Разрешая большее, хотя бы чем до этого, он имеет в виду только их тесный физический контакт и никаких при этом чувств. Он дает себя целовать, позволяет к себе прижиматься, исследовать тело и любить — любить только физически. Вжимать в поверхности, оставлять отметины, но не произносить слов любви. Они лишнее, они не нужны; это табу и произнеси их, потеряешь и то, что было дозволено. А Трафальгар и так позволяет слишком многое.       Отдавая тело Ло никогда не отдает сердца. Это то, что можно принять и получить что-то или не принять и уйти ни с чем.       Утром они расстаются помятые, взъерошенные, и только редкие взгляды на них знающие и понимающие. На Трафальгаре кожа ноет от ожогов, единичных, но сильных; не так, чтобы сжечь кожу и обуглить её, но оставить волдыри и яркие жгучие пятна, так, чтобы прикосновений ещё долго не хотелось. А Сабо пламя, на нем следов не остается, только следствия, в виде кое-где подпаленной, прожженной одежды, не идеально отглаженной, потому что ни сил для этого, ни времени.       Забавный парнишка таки их покидает, и проблем у Трафальгара ровно на одну меньше.       Между ними ни обещаний, ни глупых возвышенных слов, только расстояние да море. Хрупкая связь в лице Мугивары и неких чувств, что, конечно же, временные. В Ло никакой веры в идеализированное хорошее будущее, в Сабо никакой неуверенности в своих чувствах. И Трафальгару Ло всё равно, он в слова вечной любви не верит, но вот только, если однажды, даже разделенные морем, они позже встретятся и они вновь будут произнесены, Ло парнишку примет, но не слова. Потому что даже если веры нет, тепла таки хочется.       А первые глупые параллели сравнений для него не имеют значений. Ло давно привык не искать прошлого в настоящем, мертвецы в нем, однако не встречаются. А он, спустя годы, научился отпускать.