Бесишь меня

В жизни всегда наступает момент, про который точно можно сказать, что именно с него начался весь основной пиздец твоей жизни. Алексей Леонтьев, студент первого курса, мог с уверенностью назвать даже имя своего личного пиздеца. — Что, Леонтьев, плохо после вчерашнего? Головка бобо, да? Рядом с парнем, сидевшем в столовой и заглушавшем урчание пустого желудка черствой булочкой, с грохотом плюхнулась тощая задница. Обладатель задницы был невыносимо рыжий и отвратно шумный, что только добавляло головной боли страдающему от похмелья Алексею. «Вспомнишь солнце…», — зло подумал будущий лингвист, нахмурившись и вгрызаясь в черствую булку. С Артуром Ясеневым, умницей, красавцем и активистом, они не ладили. Точнее, Алексей его тихо ненавидел, и был уверен, что это чувство возвращалось ему сторицей. С Артуром они не поладили с первого сентября — для первокурсников был устроен квест по территории университета, и оба парня захотели быть капитанами команд. Обычно с этого начинается дружба, но здесь явно что-то пошло не так: во время квеста оба сверлили друг друга злыми взглядами, а иногда и невзначай норовили уронить друг друга в лужу. Как оказалось, у них обоих был лучший результат ЕГЭ на потоке, и это дало им еще один повод для соперничества: практика и семинары превратились в соревнование «Опусти-другого-перед-училкой» или «Выебнись-круче-соперника». Иногда Алексей ловил себя на мысли, что хочет придушить языкастого засранца — тот явно облюбовал его как предмет своих колких насмешек, и, судя по всему, быть Лешеньке грушей для словесного битья все четыре года обучения. Разумеется, его не устраивал такой расклад, а что сделаешь? Бить невысокого, тощего и гибкого как девчонка Артура рука не поднималась — все равно что девчонку ударить; оставалось только огрызаться в ответ или снисходительно поводить плечом — мол, что взять с ущербного. Так и жили. — Чего тебе, Ясенев? — грубо рыкнул студент, оглядываясь в тщетной надежде увидеть свободный столик и пересесть, но в столовой в большой перерыв все было забито под завязку. Артур растянул губы в ангельской улыбке, небрежно смахнув со лба пару непослушных рыжих прядей (Которые очень хотелось намотать на кулак и приложить их обладателя башкой об стену). — Да так, хотел поинтересоваться твоим самочувствием. Если ты сдохнешь, над кем же мне будет издеваться следующие четыре года? — Артур с притворным участием развел руками. — Ты у нас мальчик неразборчивый, думаю, найдешь мне замену, — голос Алексея просто сочился ядом. Артур лукаво изогнул бровь, откинувшись на спинку стула и вызывающе скрестив руки на груди: — А что, любишь неразборчивых мальчиков? Их проще разводить в ночных гей-клубах, а, Леонтьев? На громкий голос студента заоборачивались, хихикая, студенты с соседних столиков. Алексей скрипнул зубами и, рывком поднявшись со стула, подхватил сумку, явно не намереваясь вступать в скандал. У Артура была еще одна мерзопакостная привычка — он обожал отпускать шуточки с явным гомосексуальным подтекстом, причем чаще всего это делал на публике, чтобы опустить одногруппника еще больше. И смотрел еще так нагло своими яркими ореховыми глазами — мол, что, нечего сказать? А сказать было действительно нечего. *** Увидев результаты теста по английскому, Леша от досады смял листок в кулаке и стиснул зубы. Несомненно, у него был самый высокий балл из всей группы — кроме одного человека. В общем списке Алексей шел вторым, а первым… — О, надо же. А я почти не готовился, — послышался за спиной деланно-равнодушный голос. Алексей мысленно досчитал до пяти, чтобы не вдарить с разворота по веснушчатой морде. Любопытный остренький носик, покрытый россыпью веснушек, сунулся вперед, изучая список, и на лице Ясенева отразилось притворное сочуствие: — Не расстраивайся ты так, Лешенька! Умение хорошо владеть язычком тебе в любом случае пригодится, верно? Наверное, немало народу осведомлено о ловкости твоего грязного… — Сука! Не совладав с собой, студент развернулся и таки врезал рыжему мудаку по скуле. Артур повалился на задницу, но цепкими лапками уцепился за кофту Леши, и парни покатились по асфальту, рыча и сосредоточенно мутузя друг друга. — Леонтьев, Ясенев! Что вы тут устроили?! Сейчас оба пойдете к ректору! — раздался злющий голос старосты из группы, и женская слабая ручка с силой бульдозера растолкала рычащий клубок из двух парней. Алексей, сплюнув на асфальт кровь, текущую из разбитой губы, поднялся, зло глядя себе под ноги. Порванный рукав кофты не доставлял, но продранные джинсы и кровоточащее колено ненавистного рыжего ублюдка компенсировали. Глядя с мрачным удовлетворением на то, как наливается краснотой ссадина на острой скуле Артура, Алексей поднял с земли рюкзак и прошел мимо, нахмурившись, мысленно ругая себя за то, что сорвался. По крайней мере, при всех. — С-сука ты, Ясенев, — бросил он, проходя мимо. Карие наглые глаза смотрели вызывающе, и, не будь Артур таким мудаком, Алексей мог бы с уверенностью назвать эти глаза красивыми — почему-то особенно после драки они горели гневом, ярким, золотыми искрами пляшущим на дне зрачков. — Бесишь, Леонтьев. *** Яркое солнце пробивалось пятнами сквозь густые листья, создавая причудливые узоры на траве. Здесь было на удивление тихо — в эту часть университетского парка редко кто заходил, обычно студенты тусовались в местных кафе или спортивных площадках, и здесь можно было расположиться прямо на траве, не опасаясь быть потревоженным. Именно поэтому Алексей пришел сюда во время окна, чтобы спокойно почитать и подготовиться к следующей паре. После того столкновения с Артуром прошло уже две недели, и все это время рыжий обходился лишь редкими презрительными взглядами в адрес своего извечного соперника: поток гейских шуток прекратился, как и тупые подколы. Нельзя было сказать, что его это не радовало, все-таки так жилось спокойнее, но… Черт возьми, казалось невероятным, но Леонтьев банально привык к вечному присутствию в радиусе пяти метров рыжей растрепанной макушки, привык видеть на каждой перемене наглые насмешливые глаза и россыпь веснушек, черт возьми, привык огрызаться на его подъебы, хотя те и бесили до зубовного скрежета. Однако сейчас, во время этого непонятного затишья, Алексей вместо чувства облегчения чувствовал себя обделенным. Выйдя к небольшой поляне, окруженной лавочками, он замер — на поляне, положив книгу на колени, сидел Ясенев. Залитый янтарным светом солнца, рыжий выглядел непривычно умиротворенным — рыжие ресницы трепетали во сне, чуть скрытые черными большими очками, веснушки словно золотились на бледной коже, рыжие волосы падали на лицо и щекотали крылья носа, отчего парень забавно морщился во сне. Леша в нерешительности замер — будить несносного рыжего почему-то не захотелось. «А ты почти милый, когда молчишь». Вместо этого Леонтьев подошел поближе, стараясь не наступить на хрустящую ветку или что-то в этом роде, и накинул на худые плечи свою олимпийку — все-таки уже октябрь, хотя и теплый, но все-таки прохладно. Почему-то не захотелось, чтобы Ясенев заболел. Еще раз долгим взглядом окинув умиротворенное лицо спящего, Алексей оставил его одного. *** Коридор отдаленного корпуса был совершенно пуст, за исключением бренного тела первокурсника-лингвиста, обретающегося на подоконнике с кучей конспектов. Лёша до того углубился в чтение, что вздрогнул, когда рядом с ним на подоконник бесформенным комом улеглась его же олимпийка. Подняв глаза, он увидел извечное рыжее недоразумение: недоразумение изо всех сил старалось выглядеть наглым, но смущение выдавали алеющие за рыжими прядями кончики ушей. — Пытаешься заполнить вакуум в своей голове? — привычно сострил Ясенев, но острота получилась жалкой и неловкой. Леша, хмыкнув, забрал себе свою кофту, запихнув ее в сумку: — Я уже думал, себе оставишь. Остренький подбородок студента независимо дернулся: — На кой хер? Дрочить и молиться на нее? Леонтьев повел плечом — мол, пожалуйста, хоть обдрочись. Ясенев встал рядом у стены, сунув руки в карманы джинсов. Напряженная спина с выступающим рядом острых позвонков выдавала его неловкость — почему-то теперь казалось неловким и смущающим отпускать привычные пикантные шуточки. Словно теперь это были больше чем шуточки. — Скажи честно, Леонтьев, запал на меня? Кофтами меня укрываешь по лесам, заботливый ты мой. Признавайся, наверняка дрочишь на меня по ночам и рыдаешь в подушку. Или как там у вас принято? Звонкий голос эхом разнесся по пустому коридору, прозвучав словно неуверенно — как будто Артур пытался спрятаться за привычные подколы и взаимоненависть, стараясь вернуть их отношения в привычные рамки «урод-подонок». Почему-то начало казаться, что этот жест доброй воли и странной заботы немного выплескивался за эту грань, и этот факт казался неясным. Пугающим. Странным. Алексей мазнул по нему странным взглядом — злым, раздосадованным взглядом, и спрыгнул с подоконника, а в следующее мгновение грубо вцепился рукой в горло рыжего и тряхнул так, что бестолковая макушка стукнулась о стену — глухой звук разнёсся по пустому коридору корпуса. Лицо парня было непривычно близко — и, черт возьми, Артур не мог не признать, что где-то внизу живота у него ухнуло, как на карусели. Он мог рассмотреть каждую чёрточку лица своего соперника — его прищуренные карие глаза, глубокую резкую складку меж бровей, плотно сжатые пухлые губы… Черт возьми, он мог даже ощутить на своей щеке горячее дыхание разгневанного парня, и от этого ощущения почему-то бедра сводило спазмом. Он почувствовал, что краснеет — тонкая кожа всегда выдавала его малейшее смущение. Ясенев вцепился обеими руками в руку, держащую его за горло, и вскинул на лингвиста орехово-золотые глаза, в которых, как он надеялся, не было видно испуга, нерешительности и проклятого смущения. — А что, если и так? — хриплый шепот Лёши мазнул по скуле, и Артур взбрыкнул, чувствуя, как дико и бешено бьётся сердце — казалось, что в тишине пустого коридора оно бьётся неприлично громко. Карие глаза расширились от изумления, и он взбрыкнул, пытаясь отпихнуть ошалевшего одногруппника. — Пусти… — просипел Артур, отчаянно пытаясь перестать краснеть. Близость своего вечного соперника сейчас казалась чем-то из ряда вон, чем-то немыслимым, но именно это немыслимое заставляло сердце набатом биться в клетке ребер, а в паху предательски напряглось. — Признайся, — не слушая его, продолжал Алексей, бесцеремонно вклинивается колено между бедер рыжего, буквально вдавив его в стену. — Ты просто сам запал на меня, Ясенев? С приоткрытых пухлых губ Артура слетел сдавленный всхлип, который, к его стыду и ужасу, скрыть от своего врага не получилось. Парень чувствовал себя в ловушке. Лёша хмыкнул, лишь сильнее сдавливая горло при каждой попытке слабого трепыхания, и сильнее надавил в область ширинки, вызвав ещё более громкий и вполне однозначный сдавленный стон — щеки Артура раскраснелись, и он затрепыхался сильнее, пытаясь отцепить Лешину руку от своего горла: — П-пусти!.. — Иначе что? — Горячий шепот опалил край ухо, заставив передернуться, напрячься, бесстыдно и беспомощно раскраснеться ещё больше. Стоило прекратить весь этот балаган сейчас, пока их не поймали вот так, в коридоре универа, но, черт подери, Ясенев нарвался. Он заебывал его с самого начала учебы, тем самым заставив думать о себе постоянно, и теперь Лёше казалось, что это единственный способ проучить засранца. Когда покрасневшего уха коснулись горячие губы, мозг тихо пискнул и отказался функционировать. Жёсткое давление на, черт возьми, вставший член, сводило с ума, а собственная реакция вводила в ступор. — Что, шуточки кончились? — Нагло хмыкнул где-то у него над ухом обнаглевший Леонтьев, проведя влажным языком по ушной раковине рыжего, бесцеремонно заправив рыжие пряди за ухо. Артур с тихим шипением выпустил из себя, казалось, весь воздух, слабо дергаясь и кусая губы в отчаянной попытке подавить очередной стон. Он однозначно был в ловушке — ловушке Лёшиных сильных рук, наглого языка и собственного возбуждения. — С-с-сука… — прохрипел он, прожигая взглядом дыру в сопернике. Алексей только дернул плечом на это, прикусив губами нежную мочку уха, жестко вырвав из уст Ясенева хриплый скулеж. Вечно наглый и самоуверенный, сейчас Ясенев отчаянно краснел от каждого прикосновения — растерянный, разозленный, смущенный. «И возбужденный», — хмыкнул Алексей про себя, отчетливо ощущая недвусмысленное напряжение в джинсах Артура своим коленом. — Что, нравится, когда с тобой обращаются грубо, да, Ясенев? — прохрипел парень, снова вгрызаясь в несчастное покрасневшее ухо студента зубами, кусая и тут же зализывая укусы юрким влажным языком. Оторвав наконец свою ладонь от его горла и обеспечив доступ воздуха, Леонтьев бесцеремонно вздернул обе руки соперника, прижав к стене над рыжей макушкой — Артур подавился возмущенной тирадой, когда горячие, болезненно-сладкие укусы переместились на его шею. Алые пятна расцветали на нежной коже россыпью багровых отметин, а собственное хриплое и тяжелое дыхание казалось ужасно развратным. Алексей, словно решив, что терять уже нечего, опустил свободную руку на пах одногруппника, требовательно сжал сквозь джинсы возбужденный член. Ясенев хрипло взвыл, протестующе забившись в руках парня: — Аааа, блять! Отчаянно закусив губу и зажмурившись, чтобы не видеть наглого лица Леонтьева, парень мелко задрожал, кончая, словно перевозбужденный школьник, себе в штаны. Алексей хрипло выдохнул, убрав руку с паха рыжего, и жадно смотрел в его лицо — раскрасневшееся, злое, возбужденное: расширенные черные зрачки, почти утопившие радужку, дрожащие от гнева ресницы и раскрасневшиеся от смущения щеки… Оказалось, что под маской наглого хамоватого плейбоя скрывался практически невинный подросток, кто бы мог знать. — Ты быстро, — проговорил Алексей, отпуская наконец затекшие запястья своего одногруппника. Тот, все еще тяжело дыша, отшатнулся, переживая самую кипучую смесь эмоций. Гнев. Растерянность. Возбуждение и кайф. Обида. — Т-ты! Леонтьев, ты сволочь! — Подхватив сумку с подоконника, рыжий позорно сбежал. Сердце колотилось как бешеное, а дрожащие ноги и липкие бедра напоминали о случившемся. Кажется, случилось что-то, что не вписывалось в привычное русло жизни, и это пугало. *** Следующие две недели затишья отзывались у Алексея где-то в груди нехорошим шебуршанием. Рыжее пламя волос вообще не наблюдалось среди других макушек в потоке студентов — то ли Ясенев так хорошо ныкался, то ли вообще забил на универ, то ли строчил заяву в полицию. Ни один вариант хорошего настроения не прибавлял. «Идиот», — обругал себя мысленно парень, когда и в начале третьей недели от Ясенева не было слышно ни звука. Пару раз он видел его на лестнице, и от сердца отлегло — не прогуливает. Но избегает однозначно, и этот факт почему-то ранил гораздо больнее, чем все его подколы и обидные шуточки. Апогеем «нехватки рыжей занозы в организме» стало то, что воспоминания о его лице — таком смущенном, искаженном возбуждением и гневом, — стали преследовать студента по ночам. «Никогда бы не подумал, что он… Такой…», — думал отчаянно про себя Алексей, прогоняя снова и снова в памяти это лицо в веснушках, запах какого-то лесного шампуня, который доносился от рыжих прядей, невинно раскрасневшиеся скулы и огромные, оказавшиеся такими бездонными глаза… Он никогда и никому бы не признался даже под страхом смертной казни, что упорно дрочил на своего бывшего соперника и заклятого врага, который, наверное, после этой выходки Лёши к нему и не приблизится. Так продолжалось почти до самого конца ноября. Леонтьев осунулся, помрачнел, под глазами залегли глубокие тени. На матстате он забился в самый угол аудитории и сидел, меланхолично наблюдая затем, как капли дождя ударяются с грохотом о стекло. Лекция благополучно пролетала мимо ушей; рыжую макушку сегодня не было видно среди толпы одногруппников, и от этого было тоскливо. Телефон в кармане брюк завибрировал, оповещая владельца о новом сообщении. «После пары в старом корпусе, аудитория 22. Нужно поговорить. А.Я». Сердце сделало кульбит и замерло где-то в горле, громко стуча. Не было совершенно никаких сомнений, кто это мог быть, но вот зачем? «Морду бить будет», — вздохнул про себя Леонтьев, но решил все-равно прийти. Во-первых, он это заслужил, а во-вторых, хотелось наконец увидеть этот рыжий комок недоразумений. Пара протянулась мучительно медленно. Едва прозвенел звонок, Алексей немедленно подхватил сумку и рванул к выходу, сшибая зазевавшихся одногруппников. Старый корпус находился в глубине парка, там практически не проходили занятия, только если совершенно не было свободных аудиторий. Неудивительно, что для разговора Ясенев выбрал именно это место. Система пропусков давно не работала, оставалось лишь подняться по обшарпанной лестнице на второй этаж практически пустого здания, остановиться перед дверью в 22 аудиторию и глубоко выдохнуть. Сердце колотилось как бешеное — то ли от бега, то ли от чего-то еще. Мысль о том, что он снова может увидеть рыжего одногруппника, посмотреть в каре-ореховые глаза и, может быть, коснуться хотя бы руки, билась раненой птицей в области груди. Пусть даже он будет смотреть на него с ненавистью, отвращением или презрением — все равно, пусть так. Зато, может быть, удастся попросить прощения, и он перестанет избегать любой встречи с ним. Собравшись с силами, Алексей толкнул дверь и вошел. Пустая тесная аудитория была залита дневным светом. Леша замер, в нерешительности сжимая ремень своей сумки и оглядывая помещение. Было тихо и пусто, ничего. Может, это злая шутка, и Ясенев просто решил поиздеваться над ним? Эта мысль промелькнула быстро и развеялась в тот момент, когда со спины его обняли худые, дрожащие руки. Горячее худое тело прижалось к сильной напряженной спине студента, и Алексей нерешительно застыл в растерянности, обуреваемый волной противоречивых чувств. — Ясенев… — сипло протянул он, не зная, что сказать. Надо объяснить, попросить перестать избегать, извиниться, но слова застряли в горле комом — ни туда, ни обратно. Из-за спины послышался тихий всхлип на уровне лопаток, и в груди все болезненно сжалось от этого звука. — Артур, я… — Замолчи, бога ради, просто заткнись, Леонтьев, — лихорадочно проговорил рыжий, продолжая все так же судорожно обхватывать руками торс своего врага. Голос его звучал непривычно высоким и то и дело срывался от волнения, и от этого голоса по спине Леши невольно пробежали мурашки. Голос Ясенева бил по нервам, словно по оголенным проводам, гулко разносясь в пустой аудитории. — Боже, поверить не могу, что я это делаю, да еще и с тобой. Какая же ты сволочь, Леонтьев, боже, какая же сволочь. Алексей, не в силах выносить больше этого прерывистого ломкого шепота, сделал попытку развернуться. Ему не стали препятствовать. Ожидая удара, Алексей распахнул глаза, когда в его губы неуклюже и неловко ткнулись чужие — холодные и дрожащие от испуга и волнения. Мысли, стаями роившиеся в голове, рассыпались на осколки, оставив лишь звенящую пустоту после себя. Чужие губы дрожали, как и рыжие ресницы — все, что мог видеть ошарашенный студент. Тонкие пальцы Артура цеплялись в плечи Леонтьева с какой-то отчаянной мольбой, и Леша, хрипло выдохнув, притянул своего вечного врага ближе, наконец отвечая на поцелуй. Целоваться Ясенев не умел от слова совершенно — он просто неуклюже касался своими губами чужих, дрожа от одного осознания, что творит и с кем. Алексей скользнул ладонями по худощавой спине, чувствуя, как напряженно дрожат чужие плечи, огладил ряд выступающих сквозь тонкую рубашку позвонков, зарылся в рыжие мягкие пряди. Целоваться с Ясеневым было чем-то… Чем-то умопомрачительным, за гранью реальности или даже Вселенной. Артур был податливым и мягким, неопытно и послушно повторяя движения губ, которые дарил ему одногруппник — горячее нервное дыхание то и дело опаляло щеку Леши, напоминая, что это не сон. Алексей осторожно, боясь отпугнуть, провел языком по нижней губе Артура. Тот всхлипнул и приоткрыл рот, и Лёша с упоением принялся исследовать ротик парня языком, успокаивающе гладя руками его спину. Такой ненавистный всегда и такой желанный сейчас, Артур податливо прогибался, с трудом успевая дышать. Леонтьев просто с ума сходил от запаха рыжего, жадно целуя такие мягкие губы, слыша пошлые звуки влажного сплетения их языков. Вакуум в голове полностью отключил сознание, остались только смутные неясные желания. Дрожащие руки скользнули под толстовку Алексея, и тот хрипло выдохнул, пытаясь отдышаться и ладонью проведя по покрасневшей скуле студента: — Ясенев… — Заткнись, о боги, просто заткнись, — буркнул рыжий, раскрасневшись, нервно облизнув припухшие губы и сосредоточенно шаря под толстовкой Леонтьева. Пальцы были холодные, и прикосновения к низу живота обжигали. Когда он чуть царапнул рядом с кромкой джинсов, Леша хрипло застонал, пытаясь собрать осколки здравого смысла. — Артур… Боже, что ты творишь… — прохрипел он, когда его прижали к одному из столов, вынуждая практически усесться на него, и задрали почти до груди толстовку. Карие глаза Артура лихорадочно блестели, Лёша буквально любовался им, таким удивительно невинным и развратным одновременно. — Это ты со мной творишь, блять, Леонтьев, — шумно выдохнули ему на ухо, и узкая ладонь легла на его пах, заставляя с шипением прогнуться и шире расставить ноги, тяжело дыша и ерзая от тянущего ощущения тесноты в джинсах. — Ты меня заебал, — продолжал шептать Артур, пытаясь расстегнуть чужие джинсы, — настолько, что я не могу не думать о тебе, Леонтьев. Какой же ты мудак, боже, почему мне надо было влюбиться в такого урода, как ты?.. Ясенев не успел больше даже пикнуть: его в мгновение ока усадили на парту и прижались к его бедрам, потираясь, пальцами оттягивая рыжие пряди и снова целуя, сминая податливые губы в горячем, ненасытном поцелуе. Алексей целовал жестко, властно, беспрекословно подчиняя себе, не давая ни шанса на отступление. Артур обхватил сильную шею руками, звонко постанывая сквозь ненасытные ласки, и прогнулся, практически укладываясь на стол спиной, чувствуя горячее дыхание Леши на своих губах, его жадные руки, расстегивающие рубашку. Ясенев совершенно уплывал, подставляя шею горячим поцелуям и укусам, кусая и без того припухшие губы в тщетной попытке приглушить стоны. Это было похоже на безумие, тянущееся, горячее безумие, которое отдавалось внизу живота нестерпимой пульсацией. — Артур… Артур, посмотри на меня, — проговорил Леонтьев, с трудом оторвавшись от худой шеи, которую с упоением выцеловывал. Артур ответил мутным, малоосмысленным взглядом и выгнул худую спину, шире разводя бедра, стянутые узкими джинсами. «Твою мать». — Ясенев, блять, — хрипло выдохнул Лёша, цепляясь за остатки разума, хотя собственный возбужденный член неприятно ныл, сдавленный джинсами, и требовал внимания. Артур приподнялся на локтях, выжидательно уставившись в глаза студента, и Леонтьев хрипло выдохнул, прижимаясь напряженным пахом к бедру рыжего: — У меня нет… Твою мать, ты псих, у меня же ничего с собой нет, ни смазки, ни резинки, тебе будет больно… О боже, прекрати… Артур, мотнув рыжей головой, потерся бедрами о напряженный пах одногруппника, почти скуля, и закусил губу, проговорив запинающимся, срывающимся от возбуждения и неловкости: — В моей сумке, в левом кармашке… Смазка и… О, господи, если ты не поторопишься, я передумаю щас… Оторваться от манящего тела рыжего, чтобы нашарить в брошенной у стола сумке упаковку презервативов и тюбик лубриканта было невероятно сложно. Кажется, на джинсах Артура молния не выдержала и сломалась, но было наплевать обоим: Ясенев, запрокинув рыжую голову и стукнувшись макушкой о столешницу, застонал в голос, когда сильная рука одногруппника обхватила истекающий смазкой твердый член, лаская умело и опытно. Они целовались, почти стукаясь зубами, кусая друг друга и задыхаясь; Лёша рывком стащил узкие джинсы с парня и закинул худые ноги на свои плечи, опускаясь на колени и размазывая смазку на свои пальцы. Артур недовольно зашипел, раскрасневшись и закрывая лицо рукавом рубашки, когда влажный палец одногруппника проник внутрь, растягивая девственный анус. — Твою мать, Леонтьев, будь… А… — маты застряли в горле, когда горячие губы накрыли изнывающий член. Артур заскулил, суча худыми ногами и безотчетно толкаясь бедрами в горячий развратный рот. Несмотря на все многочисленные подколы про умелый язык лингвиста, Артур даже вообразить себе не мог что-то настолько восхитительное — юркий влажный язык скользил по головке и стволу, а горячие губы обхватывали настолько плотно, что Ясенев даже не заметил, как к первому пальцу в растянутом кольце мышц присоединился второй. Третий уже принес легкий дискомфорт, но упоительные движения губ на члене компенсировали все. — Ясенев, сука… — прохрипел Лёша, прекращая ласкать одногруппника и дрожащими руками раскатывая презерватив по каменно стоящему члену. По хорошему надо было бы растянуть этого ненормального девственника получше, но терпения уже просто не было. Сжав руками худые, но упругие бедра, Лёша с хриплым рыком толкнулся в подготовленное разгоряченное тело, входя сразу и на всю длину. — Ааа, блять! Леонтьев, урод! — Из карих глаз непроизвольно брызнули слезы, и Артур зажмурился, машинально сжимаясь, извиваясь на неудобной жесткой парте. Леонтьев огладил руками его бедра, успокаивающе касаясь губами щек, зацеловывая, казалось, каждую веснушку в отдельности: — Тш… Потерпи немного… Станет легче, если ты расслабишься… Доверься мне, пожалуйста, станет легче… — Вдобавок Лёша осторожно поглаживал полуопавший член любовника, стремясь сгладить первые болезненные ощущения. Спустя пару минут дискомфорт отошел на второй план, уступив место слабым отголоскам удовольствия. Чувство непонятной заполненности казалось странным, но не больным, и Артур незаметно кивнул, позволяя двигаться. Алексей с хриплым стоном сделал первый толчок, медленный и размеренный, чтобы не сделать больно рыжему недоразумению, просто сходя с ума от того, как узкие девственные стеночки обхватывали его член, даря массу головокружительных ощущений. Но больше всего удовольствия доставлял тот факт, кто под ним — горячий, стонущий в голос и смущенный рыжий Ясенев, разметавшийся на парте, цепляющийся за края парты и дико смущающийся собственных ног на плечах одногруппника, развратный, невинный… «Мой», — Леша снова застонал, срываясь на более быстрый темп и постоянно меняя угол проникновения. В какое-то мгновение Артур распахнул глаза и зашелся в беззвучном крике, изгибая спину и сам дернув бедрами, насаживаясь на член одногруппника. Горячая волна удовольствия, разливающаяся по телу рыжего, была невыносимо приятной и сплеталась с тянущей болью, создавая причудливый коктейль эмоций. Вид Леонтьева, яростно и жестко вбивающегося в податливое тело под ним, пошлое хлюпанье смазки и хриплые гортанные стоны, запах смазки и пота, скрип парты под ним… С каждым бешеным толчком Артур уплывал, срывая голос в развратном крике. Кто бы мог подумать, что он будет так стонать и извиваться, пока его будет трахать парень?.. — Леееееш… — хриплый, полный наслаждения стон был последней каплей для Леонтьева, и Алексей собственническим поцелуем впился в дрожащие в немом крике наслаждения губы, глуша обоюдные стоны, сопровождающие оргазм; они кончили одновременно: Артур с тихим скулежом выгнулся, пачкая спермой руку Леши, отчаянно ласкающую его член, а Леонтьев с хриплым рыком кончил, вжимаясь в узкие бедра рыжего. — Какой же ты мудак, — выдохнул потрясенно Алексей, когда после всего с трудом смог натянуть штаны и сесть на парту рядом с рыжим провокатором; тот только отвел глаза, упрямо сжав губы и пока даже не удосужившись надеть штаны. Леша вздохнул, достав упаковку влажных салфеток и принявшись вытирать следы смазки и спермы с живота и бедер своего вредного любовника — Артур только плечом повел. — Не мог по нормальному сказать, да? Обязательно было протаскивать меня через все стадии ненависти к тебе, рыжий уебок? Ясенев надул губы, пряча покрасневшие уши за спутанными рыжими прядями: — Как умею. Я, знаешь ли, с парнями не трахаюсь. Не трахался… Леонтьев усмехнулся, запуская пальцы в непослушные волосы парня, встречая полный смутной надежды взгляд. «Попал так попал», — понял он, любуясь невероятными золотыми бликами на дне карих глаз своего личного пиздеца. — Ты не трахаешься, — проговорил он, со вздохом притянув к себе рыжую макушку. — Ты занимаешься любовью.