Идеальный мужчина

Когда это начинается — Тони пять. Говард приходит домой пьяный, рыча и фыркая как разъярённый бык. Тони смотрит на нависшее над ним покрасневшее лицо, раздувающиеся от гнева ноздри и яростный взгляд. — Несносный невежественный подонок! — кричит он, брызгая на Тони слюной. — Не знаю, почему твоя мать родила тебя. Я должен был вытащить тебя, когда ты был просто зародышем в её животе, и скормить собакам. Или убить, как только ты родился. Тони сжимается в углу дивана, зная, что должен бежать, но не видя никакого спасения от Говарда. Он не понимает всего, что говорит мужчина, но слышит угрозу в его голосе. Угроза существует всегда, сколько помнит себя Тони, даже когда он был младше и Говард сажал его к себе на колени, пока он разговаривал с матерью и тихим шёпотом рассказывал, что он бросил его и смотрел, как он падает на пол. Услышав шум на лестнице, он поворачивает голову и видит поднимающуюся, стараясь не смотреть в его сторону, мать. Она достигает последней ступеньки и собирается уйти в одну из многочисленных комнат наверху, Тони кричит, просит, чтобы она помогла ему, спасла… Он замолкает, когда кулак Говарда врезается в его челюсть, посылая волны боли. Он плачет и сворачивается в клубок, ему хочется попросить Говарда остановиться, но челюсть слишком болит, и он не может произнести ни слова. Он сжимается, закрывает глаза, удары Говарда сыплются на него, словно град. Мужчина что-то кричит, но Тони не может разобрать. Слишком много и слишком запутано для его маленького сознания. Остановись, папа, пожалуйста! Я ничего не понимаю, позволь мне всё исправить, я обещаю, обещаю, я стану лучше! Проходит, казалось бы, вечность, когда боль прекращается, он хочет открыть глаза, чтобы увидеть, здесь ли Говард, когда чувствует, как что-то мокрое и липкое ударяет его по щеке. Он ждёт, пока наконец не слышит стук тяжёлых сапог о деревянный пол, Говард уходит. Он наконец стирает слюну Говарда со своей щеки, вытирая её об обивку дивана. Затем открывает глаза и растерянно проходит взглядом по комнате, едва ли будучи в состоянии сосредоточиться на чём-либо. Слёз больше нет. Он усвоил урок. Идеальные мужчины не плачут. На его десятый день рождения Говард спускается на кухню, заложив руки за спину, что-то пряча. — У меня для те-бя подарок! — пропел он приторно сладким, как кленовый сироп на блинчиках, что сделал ему Джарвис по случаю дня рождения, голосом. Тони знает, что не должен доверять Говарду и что он ни в коем случае не должен открывать его подарок, не важно, как заманчиво это выглядит. Но другая его часть, которая жаждет похвалы Говарда, говорит ему сделать что-то, чтобы доказать, что он хороший сын. Эта его часть игнорирует побои, оставляя его невинным и наивным, уговаривая: может быть, Говард увидел, что он не разочарование, что он достоин внимания. Он обходит большой дубовый обеденный стол, его глаза светятся восторгом от предвкушения подарка. От своего отца. Его сердце быстро бьётся в груди в надежде, что, может быть, Говард увидел, что Тони хороший? — Закрой глаза и протяни руки ладонями вверх, — сказал Говард, и Тони охотно подчинился. Он слышал, как Говард приблизился. Тони взволнованно улыбается, представляя себе подарок. — Сожми руку в кулак, — говорит ему Говард, и он с энтузиазмом делает это, сжимая руки так сильно, как может, и он… Кричит. Лезвие глубоко врезалось в мягкую плоть его пальцев и ладони. Он вздрагивает и чувствует, как лезвие проходит по руке, разжигая пламя боли. — Можешь открыть глаза, — говорит Говард, и Тони повинуется. Распахнув глаза, он смотрит на кровоточащие ладони. Он держит двухклинковый нож с острым лезвием и чёрной матовой ручкой. Кровь капает на пол и стол. — Посмотри на себя, — насмешливо говорит Говард. — Ты ничтожество. Ты недостоин даже смотреть на меня. Видишь кровь, Тони? Видишь? Кровь означает неудачу. Такие люди никому не нужны. Тони парализован от шока и боли. Его руки и ноги словно свинец, и он не сопротивляется, когда Говард хватает его за волосы и толкает лицом в красную лужу на столе. Он слышит треск, и лицо пронзает боль. Он не может дышать. Говард толкает его лицом в кровь, крутит его головой, а затем приподнимает её на пару сантиметров. — Лижи, — требует мужчина, Тони рыдает, солёные слёзы капают на стол. Он не видит никакого выхода из ситуации, так что высовывает язык и как собака слизывает бордовую жидкость. Он продолжает, пока лужа не исчезает, затем Говард тащит его за стол. — Ты слышишь меня, Тони? Кровь — слабость, — взгляд Говарда кажется удивительно осознанным через призму слёз, застилающих глаза Тони, это странно. Говарду нравится замешательство Тони. — Чувствуешь вкус крови, Тони? Чувствуешь? Это вкус неудачи. Не забывай этот вкус, Тони. Кровь означает слабость, ты никому не должен показывать свою слабость. Если ты слаб, тебя уничтожат. Люди должны бояться тебя, а не ты их. Когда Говард выходит, Тони делает глубокий вдох и осмысливает сказанное, сердце разрывается от боли и понимания лжи, которой он верил все эти годы. Идеальные мужчины не кровоточат. В пятнадцать Тони всё ещё не любит брать вещи из рук. Нож хранится в ящике в его комнате, завёрнутый в газету. Напоминание. Издевательства Говарда продолжаются, и Тони выдерживает их, как дерево выдерживает шторм, только ветки его давно лишились листьев. У Говарда грубый голос. Когда взглядом он натыкается на Тони, он захлопывает дверь и взмахивает бутылкой водки. — Я заплатил за всё это дерьмо! — рычит он, идя к кровати, на которой сидит Тони. — И что ты даёшь мне взамен? Ничего! Ты ничего не дал мне взамен, ублюдок! Почему бы тебе не внести свой вклад в моё дело, ты ничего не стоишь! Ты думаешь, папа будет платить за всё? Жизнь устроена не так. Если кто-то даёт тебе в долг, ты отдаёшь этот долг! Ты тратишь мои деньги и ничего не отдаёшь взамен. Ты заплатишь за всё. Заплатишь! Говард бросается к Тони, и тот съёживается на кровати, отвернувшись, когда бутылка ударяет его по спине, разбиваясь с глухим хрустом, словно раздавленный ботинком жук. Спину пронзает боль тысячи игл, и он с ужасом ждёт следующего удара. Он задыхается, лёгкие будто онемели от шока. Он слышит, что Говард над ним рычит, словно дикий зверь, а затем раздаётся глухой стук, означающий, что мужчина ломает его вещи. Через несколько минут он уходит, хлопнув дверью. Тони поворачивается, желая увидеть масштаб повреждений; не обращая внимания на боль, он анализирует разрушения, оставленные мужчиной. Он не плачет, когда видит, что модель самолёта, которую он, Джарвис и Мария построили вместе, когда ему было три, свален в бесформенную кучу. Он не плачет, когда мать пинцетом вытаскивает из спины осколки стекла и холодные капли водки попадают в его раны. Он не плачет, ибо Говард научил его, что слёзы — это слабость. Идеальные мужчины не проявляют милосердие. Тони двадцать один, он человек со шрамами, которые расскажут его историю лучше тысячи таблоидов. Сегодня он оружие, нож, режущий людей, как никакое другое лезвие. В ту ночь он проходит череду бесконечных рукопожатий и улыбок, представляя собой воплощение вежливости со взглядом змеи, готовой к убийству. Он следит за двумя людьми, с которыми делит дом и кровь, — людьми с такими чужими глазами. Когда сил оставаться в зале больше нет, он думает о пустом полу в своей спальне и шраме на нижней части позвоночника под пиджаком. Он вспоминает уроки. Они возвращаются с вечера на Лонг-Айленде. Говард за рулём своего Ferrari F40 позволяет холодному ночному воздуху отрезвить себя после выпитого ранее скотча. Тони наблюдает за ним из своего Acura NSX, вцепившись пальцами в руль, поглядывая на родителей, освещённых морозным сиянием луны. На повороте, в тени небольшой группы сосен, слышится громкий удар, когда одна из передних шин Говарда лопается. Следует второй удар, Тони улыбается и тормозит недалеко от Ferrari, оставляя на асфальте тёмные полосы от шин. С таким звуком, словно мнут алюминиевую фольгу, только в сто раз громче, Ferrari врезается в деревья. Тони ждёт минуту, прежде чем выйти из машины и подойти к месту аварии. Это даже лучше, чем он надеялся. Ветка разбила лобовое стекло. Он видит тонкую нить крови на лице Марии. Он несколько мгновений безразлично наблюдает за ней и с довольной улыбкой идёт в сторону водителя. Говард стонет, когда Тони толкает его, и глаза мужчины распахиваются, когда Тони вонзает в его плечо осколок стекла. Его руки слабо хватаются за руль, словно он по-прежнему ведёт машину, но вскоре падают на сиденье. Говард поворачивает голову в сторону Тони, и зрачки его расширяются от паники и боли. В Тони борются желание помочь и стремление увидеть эту боль. Тони хватает телефон Говарда из нагрудного кармана и бросает его на землю, придавив ботинком. Говард беззвучно открывает и закрывает рот, напоминая Тони золотых рыбок, что он когда-то видел в лаборатории. Их в его присутствии опускали в стакан с соляной кислотой, чтобы продемонстрировать её действие на плоть. Тони вытаскивает стекло из плеча Говарда, раздаётся стон, полный страданий, который продолжается, когда Тони хватает его за правую руку и сжимает в ней стекло. Говард смотрит, как Тони слизывает с пальца кровь, словно маленький ребёнок с мороженым. — Разве ты не говорил мне никому не показывать свою слабость, Говард? — издевается он. — Ты сказал, что кровь на вкус как неудача. Но для меня… Я думаю, что это вкус победы. Это отсутствие твоего голоса в моей жизни. Знаешь, я ненавижу твой голос. Он действует мне на нервы. Сейчас твоё молчание словно песнь в мои уши. Говард выглядит ошеломлённым, словно не может поверить, что Тони — слабый, беззащитный, покорный Тони — может пойти против него. Но этого недостаточно. Он хочет видеть признание в его глазах, хочет видеть его слабость. Он хочет, чтобы Говард видел, что он усвоил все его уроки. — Посмотри на себя, Говард. Посмотри, как ты пал. Чувствуешь слёзы, Говард? Хочешь плакать? Не волнуйся, я буду здесь и утешу тебя, дам тебе эту иллюзию комфорта. Ты никому не нравишься, Говард, люди целуют твою бесполезную задницу, так как знают, что могут использовать тебя в качестве удобной ступеньки на корпоративной лестнице. — Знаешь, почему люди ненавидят тебя, Говард? Потому что ты эгоистичный, эгоцентричный придурок, который не задумываясь рушит всё для достижения своих целей. Ты правил с кнутом в руках, считая людей животными и принимая боль как способ достижения цели. На самом деле ты умирающая звезда, затмевающая свет солнца. Тебя уже заждались в аду, и было бы верхом грубости заставлять их ждать. Говард до сих пор не сказал ни слова, лицо его бледное, и безмолвные губы изредка подрагивают. Он всё ещё в сознании, хотя, похоже, готов провалиться в беспамятство в любой момент. — Знаешь, я мог бы сделать всё, о чём говорил. Но с одной разницей. На устах людей не будет имени Говард. Только Тони. С этими словами Тони подходит к соснам у края дороги. Через несколько минут что-то маленькое и чёрное пролетает в воздухе и приземляется в нескольких сантиметрах от его левой ноги. Тони наклоняется и поднимает кольт, снимает его с предохранителя. Тщательно прицелившись, он стреляет в топливный бак, создавая несколько дыр, из которых на землю льётся бензин. Тони тянет белую зажигалку из кармана и щелкает ей. — Знаешь ли ты, Говард, что сорок семь это старость? Беспокоит ли тебя то, что тебе не угнаться за молодыми и знаменитыми? Ты превосходно манипулируешь людьми и знаешь, как работает толпа. Все любили твой сарказм, что словно яд стекал с твоих губ. Они будут рады видеть тебя в своём гнезде порока и разврата. Он бросает зажигалку в бензин и смотрит, как огонь мгновенно приближается к машине, поглощая её. Он убегает в чащу, пока не решает, что ушёл достаточно далеко, прежде чем повернуть к своей машине, видя вдалеке большой золотой огненный шар, словно тёмный феникс освещает мрак ночи. Звуки в деревьях привлекают внимание Тони, и он оборачивается, чтобы увидеть высокого мужчину, которого ГИДРа называет Активом. Актив не двигается, когда Тони приближается к нему, но рассматривает Старка взглядом хищника, ища слабости и собирая информацию. Актив стоит словно каменная статуя, когда Тони осторожно прикасается к уголкам его глаз. Затем он убирает руку и рассматривает пальцы. Ни намека на влагу. Идеальные мужчины не плачут. Он разглядывает Актива, но не видит никаких следов, ни единой царапины от веток, среди которых он прятался для завершения миссии. Затем он смотрит на себя, проводит рукой по его лицу. Ни ран, ни крови. Идеальные мужчины не кровоточат. Он смотрит в лицо Актива, но это пустая, бесчувственная маска. Тони пытается прочитать его по глазам, но это то же самое, что пытаться найти дорогу в пургу. Гладкая, пустая маска. Анализируя свои чувства при воспоминании о пожаре, мысли о том, как, возможно, кричал Говард, он ничего не чувствует. Никакого раскаяния. Только чистое, нефильтрованное знание того, что он наконец-то сделал что-то правильно. Идеальные мужчины не проявляют милосердие. — Ты прекрасен, — шепчет он. — Неудивительно, что они видят так много способов применения для тебя. Он достаёт нож, спрятанный под его рубашкой, и передаёт его Активу, лезвием вперёд. Вызов. Тот принимает его, делая шаг вперёд и взяв лезвие металлической рукой. — Спасибо, — говорит он и разворачивается, возвращаясь к своей машине. Он идеален. Через несколько дней Тони Старк создал сложную, но прекрасную в своей простоте ложь, а СМИ как всегда всё проплатили. «Я так и не попрощался со своим отцом. Есть много вопросов, которые я бы хотел задать ему. Я бы спросил его, что он думает о будущем компании и сомневался ли он когда-либо в том, что делает. Или, может быть, он останется человеком, которого мы помним по кинохронике». Много лет спустя. Тони ковыряется в своей мастерской, и Баки ничего не говорит, пока идёт к «комнате отдыха», ожидая, что гений последует за ним. Когда приходит Тони, Баки смотрит в окно на горизонт Нью-Йорка, освещённый тысячей мерцающих огней, светящихся в ночи, как нейроны и синапсы в мозге. — У меня немного воспоминаний о времени, когда я был Активом, — осторожно говорит Баки. — Но есть одно воспоминание, столь же ясное, как солнце в летнем Бруклине. Он оборачивается, и в руках его нож. Простой, двухклинковый нож с матовой чёрной ручкой. Баки передает его Старку рукояткой вперед, сжимая нож металлической рукой. Тони берёт его и кивает головой. Баки кивает в ответ.