Нельзя

      Тайширо уже больше месяца в отпуске. Вернее, на больничном — последняя заварушка на юге Эсухи стоила ему литра крови, многочисленных переломов и едва не оставила его одноглазым. Он легко отделался, доброму десятку героев и сайдкиков повезло куда меньше, Юла и Шлагбаум уже шестую неделю в искусственной коме, а Бриарей уменьшился на три руки.       Тайширо не жалуется — ему вообще нельзя волноваться, врач настрого запретил и пригрозил стационаром. Не жалуется, он ведь жив и даже почти что цел, а что реабилитация долгая — так это ничего, бывает, переживёт. Он много чего переживал, такого, что другие не смогли.       На виске красуется уродливый шрам. Когда-нибудь его закроет маска, но пока — разве что зачесать волосы на сторону, хотя они топорщатся, как им заблагорассудится, и ничего с ними не поделаешь. Или капюшон, благо, процентов девяносто гардероба Тайширо — толстовки и куртки, можно прикрыть неприглядную отметину. Правда, все эти девяносто процентов висят на нём мешком, потому что он уже много лет не был таким тощим.       Нет, конечно, «тощий» — это сильно сказано, Тайширо вовсе не похож на скелет, никогда не был, но в сравнении с привычными габаритами от него осталось процентов двадцать. Точно, он был таким, когда заканчивал школу.       Защитный жир ему сейчас ни к чему, и врач ещё на полгода его предостерёг: перегрузишь суставы — никакие целители тебе эту труху не восстановят. Сиди дома, кушай таблетки и поливай петунии, Фэтгам, Кансай защитят и без тебя. А как поправишься, во всех смыслах, — дай знать, будем рады.       Тайширо не жалуется. Это не первое серьёзное ранение за его геройскую карьеру, и ему давно уже нужно было взять хотя бы небольшой перерыв. Девятнадцать лет без отпуска — чем не трудоголик.       Зато подогнал все отчёты, которые терпеливо ждали к себе внимания с января. Прошлого года. Нет худа без добра, ведь так?       Телефон жужжит и ползёт к краю стола, и Тайширо ловит беглеца аккурат вовремя, чтобы тот не совершил прыжок веры.       Сквозь шуршание помех прорезается хрипловатый низкий голос:       — Фэт-сан, вы дома? Не против, если я загляну?       Тайширо не против, о чём сообщает прежде, чем успевает поинтересоваться личностью звонящего. Голос ему смутно знаком, но помехи слишком искажают его, чтобы сказать наверняка.       — Отлично! Тогда скоро буду, ждите!       Мобильный плюёт в ухо короткими гудками. Тайширо смотрит на экран и закусывает готовое сорваться с губ ругательство.       Нет, он рад, он правда рад, бывший подопечный, как ни крути. Не один пуд соли вместе съели. И не один килограмм такояки.       Тайширо пробегает невидящим взглядом по почти законченному отчёту и со вздохом закрывает его. Надо не забыть, в какую папку сохранил.       В доме относительный порядок, но Тайширо всё равно проходит, хромая, по всем комнатам, просто чтобы убедиться, что всё действительно прилично, и что Тама не сшиб с полки какую-нибудь мелочь. Тама вполне соответствует своему имени и очень даже напоминает хозяина в лучшие годы, и даже улыбается так же широко и зубасто. Особенно когда хочет рыбы. Почти всегда.       Звонок в дверь раздаётся ближе к вечеру — Тайширо как раз успевает вычесать расплывшегося блинчиком Таму, и наблюдает за котом, который наблюдает за мухой, которая наблюдает за Тайширо. Пронзительный дребезжащий звук прерывает этот цикл наблюдений, и Тайширо довольно шустро хромает к двери, оставив рыжий шерстистый блинчик провожать взглядом его и муху в одиночестве.       — Фэт-сан! — не искажённый помехами голос звучит всё так же низко и хрипловато.       — Здорово, Бунтарь, — Тайширо раскрывает объятия, но быстро опускает руки. Известный герой, как ни крути, уже давно не мальчишка. Неправильно разводить панибратство.       А вот Киришима так, видимо, не считает, и крепко обнимает его, едва не приподняв над полом, даром что едва доходит ему до локтя.       — Я скучал, — говорит Киришима, и глаза у него сверкают. — Простите, что давно не навещал, хотел приехать сразу, как только узнал, но удалось выбить отпуск только сейчас. Как вы? В сводках писали о вашем состоянии, но вы знаете этих журналистов, вечно они то приукрасят, то драмы напустят, и вообще…       Тайширо удивляет его беззаботный, бодрый тон. Как будто ничего не было.       Как будто не он сам оттолкнул Киришиму пять лет назад, резко и безапелляционно.       Не со зла. Наоборот даже. Не хотел загубить блестяще начатую карьеру.       Не хотел мешать. Для молодых героев отношения никогда не бывают на пользу, а Киришима стремился к успеху и имел хорошие шансы. Тайширо не простил бы себе, помешай он таким перспективам. Потому что нельзя портить жизнь тому, кого любишь.       Киришима не говорит о том, что было тогда, он спрашивает о куда менее давних событиях. О той самой заварушке, о прогнозах врачей, о планах самого Тайширо. Чешет за ухом подкатившегося к нему рыжим шариком Таму, смеётся и охотно отвечает на вопросы Тайширо. Яркий и солнечный, почти искрящий, совершенно не похожий на того поникшего паренька, которому Тайширо заставил себя отказать.       Киришима говорит. Много, быстро, эмоционально. Рассказывает о последних рейдах, о накрытом корейском наркокартеле, о бывших одноклассниках, о телешоу, в которых засветился.       У него хорошая жизнь, успешная карьера. Дети и взрослые в восторге от Красного Бунтаря. Его сравнивают с Алым и с первым Ингениумом, его называют «красной звездой» и в ближайшие годы пророчат место в первой пятёрке. Сейчас Киришима девятый.       Тайширо искренне за него рад, и, наверное, почти искренне рад, что не стал для него помехой. Тайширо слушает голос Киришимы, а слова всё сильнее ускользают от его восприятия, потому что голову заполняют собственные мысли, которые Тайширо старательно гнал прочь все эти пять лет, что их общение практически сошло на нет.       Ему тридцать семь. Киришима почти на пятнадцать лет младше. Его геройская карьера… не завершена, скорее всего, шансы вернуться очень даже высокие, но явно давно уже миновала свой пик. Киришима на коне и с каждым месяцем, с каждой новой громкой победой поднимается всё выше.       Что у них общего, кроме двух с половиной лет прошлого?       …видимо, Киришима считает иначе. Видимо, погрузившись в свои мысли, Тайширо пропустил момент, когда разговор свернул в другое русло.       Видимо, Киришима не согласен с тем, что «кто прошлое помянёт» и сопряжённым с этим травматизмом. Или ему плевать. Или он просто упрям до невозможности.       Какое там «или», неужели в этом могут быть хоть малейшие сомнения?       — Фэт-сан, вы мне не ответили, — говорит Киришима тихо и чётко, и пристально смотрит Тайширо в глаза — для этого ему приходится запрокинуть голову, хоть они и сидят, и разницу в росте это немного скрадывает. — Ни сейчас, ни тогда.       — Вот же упёртый мальчишка, — неодобрительно качает головой Тайширо.       — Мне двадцать три, — напоминает Киришима. Он не особо изменился за последние пять лет, только шрамов прибавилось — при его-то причуде.       — Мальчишка, — ворчливо повторяет Тайширо. — Чудовищно упрямый мальчишка.       Не мальчишка — мужчина. И дело не в возрасте, не во внешности и даже не в первом месте в рейтинге «самых мужественных героев». Просто Киришима давно повзрослел, очень давно.       Киришима тянется ладонью к его лицу, подушечки пальцев слегка мажут по шраму на виске, и это прикосновение слишком невесомое, чтобы быть болезненным, но Тайширо всё равно вздрагивает. Не от боли. От невесомости.       — Фэт-сан, — как он может звучать так твёрдо и так мягко одновременно? — Я ведь не передумал. И не передумаю.        Тайширо смотрит на Киришиму с усталой горечью.       — Потому что передумывать не по-мужски?       — Потому что люблю.        Тайширо закрывает глаза и шумно вздыхает, кожей чувствует чужое близкое тепло.       Второй раз он слышит от Киришимы признания, и небо свидетель, у него нет сил снова его отталкивать.       Ни сил, ни желания.       Потому что нельзя отталкивать того, кого любишь.