Осень ненавидит Лето. Ненавидит, листая ветхий учебник алгебры и вдыхая запах пожелтевших страниц, потому что в нем ей чудится такой полюбившийся аромат полыни и прелых ягод. Ненавидит, глядя в чащобы ельника, ведь перед взором мелькает родной блеск невероятно зеленых глаз. Ненавидит сочные краски рассветов, потому что помнит взмахи кисти в умелой руке художника, оставляющие малиновые мазки на холсте. Ненавидит, за то что обескуражил ее своей белозубой улыбкой, звонким голосом, безбашенным характером и жаркой натурой, а потом ушел, оставив после себя лишь высушенный букетик ромашек, перевязанных атласной ленточкой.
Он был только ее Летом. Личным, теплым, смеющимся. Заставившим украдкой ронять хрустальные слезы на парту, скрывая заплаканное лицо под капюшоном кофты от глаз профессоров и одногруппников, вспоминая страшную дату на сером надгробии маленькой невзрачной могилки. Тридцать первое августа. День, когда мир Осени рухнул в бездну.
Коридоры колледжа, полные радующимися жизнью студентами кажутся Осени невероятно пустыми и холодными. Она никогда не доверяла кому-либо, но Лето стал исключением. И большой ошибкой.
Спускаться с лестницы, глядя в окно, по которому барабанит дождь, бездумно шататься по учреждению, не обращая внимания ни на преподавателей, делающих замечания по поводу внешнего вида, ни на подколы учеников. Осень опустела, поблекла, утратила все свои краски. На уроках ее буравят воспоминания, не давая измученному сердцу покоя. Уткнувшись в книгу и пропуская мимо ушей монотонный голос профессора, Осень накручивает на палец одну из заметно отросших рыжих прядей и закрывает холодные ореховые глаза, пробуждая в памяти прикосновения теплых запястий, то как примыкали к ее губам сладкие уста, вкус которых она так долго и стеснительно мечтала почувствовать, шепот, ударяющий в уши и провозглашающий ее своей и только своей. Во время долгожданного и первого в жизни настоящего поцелуя, в натуре Осени что-то со звоном разбивается, разливая приятное тепло по всему телу, давая осознать, что она не одиночка. На самом деле не такая, какой привыкла считать себя на протяжении долгих лет.
Осень не помнит, где реальность, а где ее фантазия. Она и не хочет понимать, что улыбка Лета, ямочки на его щеках, каштановые кудри, собранные в небрежный пучок канули в прошлое, оставив лишь отголоски воспоминаний.
Нет, не во сне, а где-то около, Осень видела сладкий хмель ускользающих очертаний знакомого лица, слышала пьянящий голос, чувствовала вкус можжевелового меда на Его губах. Каждую ночь ей хотелось навсегда провалиться в сновидения и каждое утро, Осень словно теряла зрение, ощущая холодные фьорды одиночества, вырастающие вокруг нее.
Осень и Лето всегда были крайне разными. Она была замкнутым в себе социофобом, скрывающимся ото всех в своем маленьком мирке, любила дождливую погоду, белесые покрывала туманов, яркие багровые одежды сентябрьских лесов, пожухшие травы и серебристый утренний иней. У Осени не было особых талантов. Единственное искусство которым ей удалось овладеть было умение заваривать вкуснейший чай. Ее страстью была учеба и книги, она являлась любимицей профессоров.
Лето же не видел своего существования без общества. Он был талантливым художником, которому всегда требовалась стимуляция в виде похвалы и оценки со стороны окружения. Он обладал странной эгоистической манерой пропадать на несколько дней, иногда даже недель неизвестно куда и не присылать о себе каких-либо вестей, а потом снова неожиданно врываться в жизнь Осени.
Лето был романтиком. Он мог просто так заявиться ровно в полночь с огромным букетом полевых цветов, только потому что «так романтичней». И еще Лето любил звезды. Он знал множество созвездий, но увы, не всегда умел находить их на небосводе. Частенько светлыми ночами он и Осень вот так просто сидели на какой-нибудь забытой богом полянке и просто молчали. Каждый о чем-то своем.
Осень плетет венок из сухого белого вереска. Лето ткет чернильное небесное полотно, исполненное запахом трав. Осень вплетает в цветы шелковые перья птиц, которые скоро покинут эти края. Лето вырисовывает умелой рукой скопления звезд, что будут светить в безграничном пространстве все отведенное бесконечности время.
— Ты видишь созвездие Лебедя? — спрашивает Лето, выключая маленький фонарик, освещающий альбомные листы.
Осень поднимает на друга взгляд. В глазах Лета отражается чистый и далекий звездный свет, не знающий границ и пробивающийся сквозь пространство космоса, чтобы светить здесь. Для них. Для двух элементов какой-нибудь крупицы колоссально величайшей эпопеи вселенной. Но все-таки эти два элемента есть. Вопреки всему, вопреки множеству временных параллелей и миллиардам миллиардов чисел, они имеют место быть в своей собственной маленькой галактике.
— Прости, я не разбираюсь в звездах. — робко улыбается Осень.
— Ну и ладно, отложим науку в сторонку. Какое скопление по-твоему больше всего похоже на лебедя?
— Ну… — Осень ложится на траву, устремляя взгляд в небо. — Вон то, наверное. — Она обводит пальцем «новое созвездие», которое по мнению Осени напоминает длинный изящный изгиб шеи и крылья, покрытые легким покрывалом оперенья.
Осень лениво переворачивает страницу учебника, игнорируя просьбу преподавателя записать что-то там в тетради. Она закрывает лицо книгой и продолжает купаться в море воспоминаний.
Одна половина небосвода обагрена краской заходящего за горизонт солнца. Со второй на землю уже глядит бледный лик луны, не ведающий ни радости, ни печали, каждый месяц умирая и каждый месяц рождаясь снова.
Пшеничные колосья белым золотом клонятся к земле, вглядываясь в синие глаза увядающих васильков, тихо шепчется березовая роща на окраине хлебного поля. И ни души.
Осень вплетает искусно вычеканенные природой колоски в пряди волос задремавшего на ее коленях Лета, завязывая узлами ломкие соломинки.
Шелковые, как нити ковыля, волосы струятся в ее пальцах, складываясь в затейливо сложную пятигранную косичку на виске.
Лицо Лета выглядит непривычно печальным и уставшим. В последнее время он вообще начал сильно меняться: побледнел, осунулся, стал реже выходить на улицу. Но продолжал улыбаться. Чисто, открыто и всей душой, так как умеет улыбаться только он.
Странно, но Осень всегда считала Лето своей болезнью. Вирусом, проникающим в каждую клеточку ее души. Но судьба, иронично усмехнувшись, решила иначе. Это Осень стала персональным ядом Лета, наркотиком, сладкой отравой, которую он бездумно глотал, убивая самого себя. И желая лишь того, чтобы в чаше с ядом не было дна.
Радужка в глазах Лета словно подернулась ледяной коркой, зрачки расширились от боли, пожирающей его изнутри. Каштановые волосы, в которых затерялись белесые пряди, окутанные серебристой посыпкой инея, разметались по подушке. На бледном лице выступила холодная испарина. Обескровленные губы обрывисто ловили последние в жизни, ускользающие глотки кислорода.
Осень не хочет узнавать Лето. Не хочет сейчас видеть на смертном одре того, кого за долгие годы своего существования смогла полюбить, наивно раскрыла дверку в сердце, дала растопить в нем маленькую, но колкую и холодную ледышку.
Нет! Не нужно боли! Ей хочется вылететь из палаты, забыть эту картину как страшный сон, выкинуть из головы три проклятых, но черт возьми, самых счастливых месяца в ее жизни.
Но Осень, переступая через себя, медленно, на подкашивающихся ногах подходит к койке.
— Ну наконец-то. Думал не дождусь. — Лето с трудом поворачивает голову в сторону подруги. Он пытается улыбнуться, но у него выходит лишь хрипло раскашляться.
Осень не желает слышать пиликанье аппарата, считающего замедляющийся с каждой минутой пульс. Она просто хочет, чтобы время остановилось на минувшем дне, когда все было хорошо. Когда Лето ходил, смеялся, зарисовывал очередной набросок. Когда она сама была счастлива.
Но время оказалось слишком жестоко, точно в насмешку растягивая минуты смерти Лета и вечность мучений Осени. Говорят, что оно должно лечить, но на самом деле, время лишь подсыпает в старые загноившиеся раны, на исполосованной кинжалом трагедий душе горсти соли, с садистским любопытством желая узнать, а как же жертва будет страдать дальше?
— Осень, ну же, улыбнись! Я так редко вижу твою улыбку… — хрипит Лето, глядя Осени в глаза.
Его слова пробиваются сквозь помутившееся сознание, зарождая в груди болезненное покалывающее чувство.
— Осень, ты прости, что так вышло. Не хотел я вот так вот слечь… Прощаешь? — Лето умоляюще смотрит на подругу, надеясь, что хотя бы одно мимолетное слово сорвется с ее губ.
Но Осень молчит, чувствуя как горло сдавливают ледяные оковы рвущегося наружу крика.
— Осень, пожалуйста, говори со мной! Мне страшно… — лицо Лета искажает гримаса боли. Он со стоном стискивает простыню, до побеления костяшек в пальцах.
— Я тебя ненавижу! — слетают с губ Осени предательски дрогнувшие слова. Она рукавом утирает скатывающиеся по щекам соленные кристаллы, оставляющие на лице влажные дорожки, и вылетает прочь из палаты.
— Осень… — шепчет Лето, глядя на затухающий в его взоре потолок сквозь пелену слез. — За что ты так со мной?
***
Тридцать первое августа. Двенадцать ноль ноль. Ясное небо за окном больницы усыпано звездами. Перед глазами Лета, Осень плетет венок из сухого белого вереска и шелковых перьев покидающих родные края птиц. Она чертит по небосводу запястьем, составляя из звезд «нового Лебедя». Ее рыжие кудрявые волосы волнами ложатся на плечи, а ореховые глаза греют робким теплом…
… Раздаётся тревожный писк кардиомонитора, оповещающий о смерти пациента. Лета больше нет. Он ушел, а жизнь текла дальше.
Где-то на соседней улице, в маленькой, но уютной квартире, мама смотрела любимый сериал, бросая гордые, но взволнованные взгляды на спящего сына, который завтра пойдет в первый класс. Она ждала любимого мужа, что скоро уставший, но довольный собой, вернется из офиса.
Целовалась влюбленная парочка в сквере, укрывшись под кронами кудрявых кленов, в которых уже пробивались золотые и багряные ручьи осыпающихся листьев.
Возвращались домой блудные подвыпившие подростки, решившие сполна испытать хмель последнего свободного от учебы, теплого денька.
Лето умер тихо и незаметно. Его смерть воспринималась всеми как нечто должное и не влияющее ни на чью судьбу.
***
Осень, задремавшую в потоке собственных воспоминаний, отрезвляет звонок, оповещающий об окончании последней пары.
Ученики жужжащей кучей высыпаются из кабинета, профессор перебирает какие-то бумаги… Все как обычно. И это злит Осень.
Она понимает, что всегда была эгоисткой. Понимает и не хочет с собой бороться. Все, хватит, она устала. Отдалась течению судьбы, плывя по нему как безвольный палый листок, не обладающий собственной волей, которого лишь швыряет с одного речного порога на другой, схлестывает с холодными камнями, прибивает к берегу и снова несет в неизвестном направлении.
***
Сегодня Осенний Бал. Ее день. Сегодня она будет проклятой Королевой проклятого празднества.
Осень находится в своеобразной гримерке за сценой актового зала учреждения. Знакомые девчушки бережно расчесывают всклоченную шевелюру и укладывают ее в сложную прическу, осыпая Осень восторженными комплиментами. Они наносят легкий макияж, пудрят и без того бледное лицо, скрывая яркие веснушки, оранжевым цветом подводят тени у глаз. Картину дополняет бордовое вечернее платье, простенького покроя, но подчеркивающее все достоинства фигуры Осени и скрывающие ее недостатки. Наряд свободно струится по туловищу и ногам, кончаясь чуть выше щиколоток.
Осень прохладно глядит на незнакомую девушку, отражающуюся в мутноватой зеркальной поверхности. Незнакомка и впрямь прекрасна и по-королевски хладнокровна. Но одной лишь Осени известна боль от разъеденной кислотой потери души, скрывающаяся под этой маской.
Осень выходит на сцену первым номером, сразу после вступительной речи ведущих.
Пару недель назад она записалась на уроки танцев чтобы хоть как-то скоротать тянущееся серой канителью время. У нее начало неплохо получаться и прознавший об этом куратор тут же предложил ей принять участие в концерте. Осень безразлично согласилась. Ей тогда, как и сейчас было плевать на свою нелюбовь к публике.
Зал стих, как только пространство наполнилось нитями пения скрипки и фортепиано, сплетающимися в незамысловатою мелодию.
Осень делает первый шаг, второй. Простые движения ног, корпуса, взмахи кисти, узоры, сотканные изящными рывками пальцев рождают танец.
Осень вкладывает в каждое движения все свои чувства. Она закрывает глаза, снова представляя перед собой ясную изумрудную радужку глаз, видит, как ветер играет темными прядями.
Осень изящно взмахивает рукой, ощущая на запястьях знакомое тепло ладоней.
«Не умирай раньше времени, Осень. Живи для тех, кому еще суждено жить. Живи для себя! Ты ведь была такой живой, Осень! Так что же с тобой случилось?»
Осень выводит последние движение и останавливается, втягивая воздух в разгоряченные танцем легкие. Зал взрывается свистом и бурными аплодисментами. Но Осень не кланяется, не благодарит зрителей за внимание. Она быстро уходит со сцены, на ходу расплетая волосы. В гримерке она переодевается в свою обычную повседневную одежду и бежит прочь из актового зала, игнорируя непонимающие вопли студентов.
— Ты сегодня Королева! Останься, пожалуйста!
Осень покидает актовый зал и со всех ног несется по пустующим коридорам колледжа. Впервые за долгое время на ее губах сияет улыбка. Печальная, которую едва ли можно назвать теплой, но именно такая, какой всегда улыбалась Осень.
Она надевает сменные кеды, красную ветровку, накидывает на плечо портфель и по-тихому выходит из дверей учреждения, надеясь, что никто из профессоров ее не заметил. Не то чтобы она боялась, нет. Просто ей хотелось сейчас побыть одной, без сопровождения лишних глаз.
По улицам снуют люди. Кто-то спешит на важные совещания, кто-то на встречу с любимым человеком, а кто-то стремится просто насладиться возможно последним светлым днем в этом году.
Играет и радостно визжит на детских площадках ребятня, мамаши обсуждают самые различные тематики, какие только можно придумать, исходя из обычной повседневной жизни счастливой семьи. Подростки, у которых учебный день давно закончился, слушают музыку в каком-нибудь малолюдном переулке, пьют колу, рассказывают пошленькие шуточки и наслаждаются жизнью, до тех самых пор, пока какая-нибудь суровая старушка не настучит им по лбам своей клюкой и не отправит в другое место, осыпая репликами: «А вот я, да в ваши годы, бездельники!...»
Осень идет на знакомую могилку, находящуюся где-то на окраине большого хмурого кладбища. Вопреки долгим дождям, сквозь пелену туч пробиваются теплые лучи солнца. Они скользят по серому надгробию, отражаясь в выгравированной дате смерти.
Мало кто бывает здесь, за исключением Осени. Сегодня в ее руках пышный букет ярких листьев и последних высушенных цветов, старательно выбранных из гербария.
Осень устраивается на лавочке рядом с могилой. Она старательно плетет новый венок, вкладывая в него все мысли, все что осталось не сказанным. Нет, этот венок будет живее и громче тысячи тысяч слов. Осень знает это.
***
Венок, оставленный на могиле Лета, присыпал первый ноябрьский снег. Лужи на тропках кладбища покрылись ледяной коркой. Не пели птицы, не шумела листва.
А Осень ждет встречи со своим Летом.
Огонек надежды будет гореть в ней до последнего вздоха. Они встретятся в мае, в новой счастливой жизни.
А ведь декабрь уже не за горами…
