07 сентября 1533 г.
. Высокая, черноволосая женщина тридцати лет достаточно бодро, насколько ей позволяло ее положение, двигалась по камням, что образовывали не слишком широкую дорогу сада, по сторонам которой разрастались нежные, аккуратно подстриженные, розовые кусты. Она была облачена в довольно простое, но широкое платье — когда впервые она надела наряд подобного кроя, Король Генрих VIII не мог не воздать хвалу Господу, — черного цвета, на рукавах и корсаже которого поблескивали бледным мерцаниям маленькие камни, подобные каплям росы, порой выпадавшей слезами на стеблях травы, прорастающей в саду. Единственным ярким акцентом в облике Королевы Анны — а именно таковым было ее имя — было лишь довольное массивное ожерелье, на котором таинственно блистали несколько больших темно-зеленых изумрудов: точно такие же камни красовались своими непревзойденными переливами в серьгах и в кольце женщины. В целом, ее сложно был назвать красавицей: довольно худощавая и высокая, она была обладательницей кожи оливкового цвета, которая совершенно не подходила под общепринятый канон. Однако было в ее внешности что-то притягательное, а именно — черные блестящие глаза, окаймленные ореолом темных выразительных ресниц, и бархатные, густые угольно-черные волосы, которые всегда получали восхищенные, пусть и молчаливые оценки. Но, конечно, не природные дары считала своими достоинствами Анна Болейн, поскольку она вполне заслуженно принимала в качестве своих положительных характеристик те черты, над которыми она работала так скрупулезно, как работает ювелир над очередным маленьким и изящным произведением своего дела, а именно над острым умом и весьма подвешенным языком, ибо на каждое сказанное ей слово она находила быстрый и ироничный ответ. Анна Болейн придержала живот, который значительно виднелся, несмотря на широкую юбку платья, и улыбка украсила ее тонкие губы. Она была убеждена, что совсем скоро подарит Англии и ее Королю сына, здорового крепкого мальчика, которому через некоторое время будет суждено взойти на престол. Конечно, как мать и как женщина она бы любила ребенка любого пола, но как Королева, как весьма амбициозная Королева, которая стремилась к власти, она желала иметь сына, поскольку Англия нуждалась в сыне. Генрих никогда бы не простил ее, если бы она родила ему дочь: одна дочь от первого брака у него уже была, а долгожданных сыновей Екатерина Арагонская так и не смогла воспроизвести на свет. Король переложил эту задачу на плечи второй своей супруги, ради которой был вынужден порвать с Римом и полностью реформировать страну. Внезапно Королева Анна почувствовала, точно по ее ногам устремился поток жидкости, изливающейся из чрева. Она обхватила одной рукой живот и обернулась к очаровательным фрейлинам, которые сопровождали ее на прогулке. Лицо Болейн исказила гримаса ужаса, и пронзительная боль, охватившая сперва поясницу, начала смещаться, растекаясь по всему телу. Женщина, махнув рукой, дала знак своей камеристке, чтобы та, что есть силы, помчалась за несколькими полотенцами и немедленно привела помощь. Фрейлины окружили свою черноволосую госпожу, и, придерживая ее под руки, повели Королеву в ее покои. Медленно, но уверенно, толпа, окружившая Анну, помогла ей выйти из сада — благо, она отошла не на излишне далекое расстояние от дворца — и подняться вверх по слабо освещенной лестнице. Затем фрейлины, которые, может быть, и не отличались целомудрием, но, самое главное, были верны своей Королеве и были одними из тех людей при дворе, которые искренне ее любили, помогли ей избавиться от ее черного элегантного наряда и переодеться в белую сорочку, подол которой был искусно вышит растительным узором зеленого цвета. Несколько девушек осторожно помогли Анне прилечь на очень большую дубовую кровать и поднесли к ее губам кубок, наполненный вином, чтобы немного притупить боль, однако она не чувствовала тяги к этой темно-бордовой жидкости. Шло время, и болевые ощущения, сопровождающие каждую схватку, усиливались, и Анна содрогалась, точно от безжалостных ударов. Ее сознание было слишком воспалено, и на мгновение она вообразила себе, что же чувствуют все те несчастные, которым довелось оказаться на не щадящей никого дыбе. Женщина несколько раз из стороны в сторону помотала головой, пытаясь изгнать из нее эти ужасные образы. Локон цвета вороного крыла прилип к ее лбу, пропитанному потом, и одна из служанок спешно промокнула ее лицо белым чистым полотенцем, что источало чистоту. И все-таки, Болейн была в силах терпеть эти муки, воображая, как вскоре возьмет на руки своего сына, принца Англии, о котором так мечтал ее венценосный супруг. Легкая улыбка тронула ее бледные уста, однако вскоре восторженно мечтательное настроение женщины было омрачено приступом тупой боли. Королева подавила в себе стон, сжав кулаки, отчего повитуха недовольно поморщилась. Анна понимала, конечно, что ей было бы немного легче, позволь она крику вырваться из ее недр, однако одна мысль о том, что ее сын появится на свет под полные страдания крики матери не вызывала у нее восторга. Конечно, рассуждала королевская супруга, Бог был несправедлив, создавая женщину, поскольку именно на ее плечи падает груз всех тягот и испытаний, в то время как мужчина получает удовольствие — и ее совершенно не пугало богохульствие этой мысли. Ей хотелось как можно скорее освободиться от своей ноши, отпустить фрейлин и прислугу, и, оставшись в одиночестве, распахнуть окно своих покоев настежь. Но все это было невозможно: Анне казалось, точно в глазах ее все померкло, хотя в этом довольно просторном помещении было и без того очень темно и душно, потому что окна плотно были закрыты ставнями и завешены опущенными темно-бордовыми шторами. Прислуга то и дело старалась разжечь огонь в камине посильнее, отчего Королева из рода Болейн покрывалась еще большей испариной. В то время, как черноволосая английская Королева истязала свое тело муками болей, за дверями ее запертых изнутри покоев переминался с ногу на ногу Генрих VIII. Этот полноватый рыжеволосый мужчина пугал своим внешним видом не только слуг, но и своих приближенных, хотя те видели его в различных ипостасях. Наверное, он переживал ничуть не меньше своей жены, так как ему хотелось немедленно, прямо сейчас взять на руки своего долгожданного сына. Англии нужен был наследник, и Король был уверен: Анна непременно исполнит свой долг и продлит род Тюдоров. Несмотря на грозную наружность, на самом деле Генрих тоже умел сопереживать, и в его сердце был отведен отдельный уголок для умерших крох, рожденных от первого брака с Екатериной Арагонской. Он страстно желал появления на свет наследника от Анны Болейн, так как эта кареглазая женщина клялась ему, что всенепременно исполнит свой долг, и что именно их сын в будущем займет престол, укрепив мощь Династии Тюдоров. Анна, будучи здоровой женщиной, начинала чувствовать, будто ее силы почти на исходе. Она, думающая, как сохранить свое королевское достоинство, отныне не боялась выпускать на волю стоны, раздирающие ее иссохшее горло. Ее тело опухло, и Болейн казалось, что еще чуть-чуть — и она разойдется, как лопнувший кожаный мяч. Однако, совершив последнюю потугу, она почувствовала, как окровавленный комок выскользнул из нее прямо в руки к повитухе. Королева вздохнула с каким-то облегчением, уронив голову на подушки. Она убрала назад слипшиеся от пота угольные волосы и улыбнулась, протянув руки навстречу к коренастой повитухе, что держала на руках ее завернутое в дорогие вышитые пеленки дитя, плачущее так, будто это пищал котенок. — Скорее, дайте мне моего сына, моего принца, — нетерпеливо, точно ребенок, промолвила Королева, — я должна увидеть его. — Простите, Ваше Величество, но вы стали матерью прекрасной здоровой девочки, — спокойно и умиротворенно произнесла розовощекая повитуха. На мгновение Анне Болейн показалось, точно ее маленький мир рухнул, разлетелся на тысячи прозрачных осколков, что так колюще впивались в обнаженный бархат кожи. Она протерла лицо рукой, будто уронив голову в руки: какая-то волна разочарования, только нахлынув на нее, внезапно отхлынула обратно. Да, она не справилась со своим долгом на этот раз, но ведь Генрих любит ее, а, следовательно, сможет ее поддержать и любовно отнесется к своей второй дочери, рожденной его любимой женщиной. Спустя мгновение, Болейн уже прижимала к себе крохотное создание, завернутое в вышитые золотом пеленки, любовно рассматривая миниатюрные черты лица своей дочери. Она верила, что ее дочь будет жить жизнью, отличной от той, которой жила Мария — дочь Генриха от первого брака, объявленная бастардом. Но монарх считал иначе. Наконец, щеколда с глухим лязгом поднялась вверх, и двери в покои Королевы Анны распахнулись. На пороге возник сам рыжебородый Тюдор, и Болейн поняла, что, судя по разъяренному выражению его лица, ему обо все доложили. Подперев бока руками, он широким шагом направился к постели, на которой в положении полусидя пребывала его черноволосая жена. Анна испугалась, но не подала вида, инстинктивно прижав защитным жестом к себе свою дочь. Она совершенно спокойно взглянула на Генриха и лаконично, скупясь на красивые витиеватые слова, произнесла: — Извини меня, Генрих. Я уверенна, что в следующий раз у меня все получится. — Ничего, — точно сквозь зубы процедил Король, злобно блеснув глазами в сторону женщины, — мы с тобой вдвоем еще молоды, и у нас еще будут дети. Однако вторая девчонка мне ни к чему. Развернувшись на каблуках, рыжеволосый мужчина стремительно покинув покои, оставил Болейн наедине с ее переживаниями. Она чувствовала обиду, тихую, молчаливую обиду на несдержанного на эмоции, вспыльчивого супруга. Конечно, она научилась мириться с его необузданной натурой, но сейчас сложилась не та ситуация, в которой можно было смиренно реагировать на очередной «выпад» Тюдора. Женщина всхлипнула носом, чувствуя, как ее щеки заливает до неприличия красная краска стыда, и прижалась губами ко лбу своей новорожденной дочери. И все же, как было печально, что ни Анна Болейн, ни ее охваченный совершенно не праведным гневом муж, даже не догадывались, что этой девочке, чья голова была покрыта золотистым пушком, судьбой предначертано в будущем стать одной из величайших женщин Англии.***
Май, 1536 г.
Анна Болейн чувствовала, точно она неспешно продвигается по острию сверкающего серебряными переливами беспощадного меча умелого и искусного палача. Нутром она ощущала приближение своего конца, своего падения, которое бы последовало за столь блестящим и стремительным возвышением. Королева после рождения своей золотоволосой дочери, которая получила имя в честь одной из своих бабушек — Элизабет Болейн или Елизаветы Йоркской — совершила две попытки подарить Англии наследника, но обе они имели плохой исход, а именно — выкидыш. Генрих был зол, и порой он напоминал Анне загнанного в угол яростного хищного зверя, поскольку он точно так же готовился к нападению, и женщина искренне боялась за себя, не зная, с какой стороны ожидать удар. Ситуация в государстве отличалась крайней нестабильностью: Англия точно застыла на пороге гражданской войны, и монарх, желая сохранить покой, пусть и мнимый, был вынужден прибегнуть к тирании. Болейн чувствовала, как ненависть, которую испытывали к ней многие люди как в народе, так и при дворе, возрастала с каждым днем, совсем немного — и она достигнет своего предела. И все-таки, с глаз Анны постепенно опускалась пелена, которая долгое время не позволяла ей действительно трезвым взглядом посмотреть на Генриха Тюдора. Он был жесток — это была истинная правда — и, глядя на то, как он в свое время поступил со своей первой супругой Екатериной Арагонской и старшей дочерью Марией, она мысленно подтверждала жестокость Короля, несмотря на то, что к названным особам она была враждебно настроена. Единственным, что отвлекало Анну Болейн от угнетающих мыслей была забота о ее дочери. Она любила свою Елизавету всем сердцем, и ее привязанность к девочке росла с каждым днем. Принцесса была ее отдушиной, ее лучом света, ее сердцем и смыслом ее существования. Маленькая Бесси точно вдохновляла женщину цепляться еще сильнее за жизнь, потому что ей было страшно представить, что же станется с этой золотоволосой девочкой, если та останется без материнской защиты, поскольку Генрих не пощадил даже свою первую по старшинству дочь. Королева не раз мысленно называла своего мужа чудовищем, и ее душа по-прежнему полыхала адовым пламенем злобы и отвращения, когда она воспроизводила в памяти образ ее фрейлины Джейн Сеймур, этой бледной, как называла ее Болейн, тени, сидящей на коленях Короля Генриха: и именно эта вероломная картина спровоцировала выкидыш недавней беременности черноволосой. Но мужчина считал, что именно его жена виновна во всех те бедах, которые обрушились на него, на его государство, и порой он даже прибегал к мысли, что Анна вполне может быть причастна к колдовству, ведь он бросил эту страну к ее ногам, растерзав ее, точно стервятник мертвую плоть, не получив в замен ничего ровным счетом. Общественность порицала Королеву за невозможность подарить Королю наследника, и женщина все больше уходила в себя, не в силах объяснить, что нет в этом ее вины. А отношения с мужем, тем не менее, с каждым днем становились все хуже, они рассыпались, как песчаные замки, построенные на теплом прибрежном берегу. Анна Болейн желала реформ, желала коренных изменений, многие из которых были совершены с ее легкой руки. Однако при дворе она имела мощного противника, который когда-то пусть и являлся ее бывшим союзником — Томаса Кромвеля. Будучи прямолинейной, она ясно давала знать Томасу, что не согласна с ним в его политике распределения конфискованного церковного имущества. Природный ум и прекрасная образованность давала о себе знать, и Королева стремилась не только привить любовь к учению у своей трогательно любимой дочери, но и у собственных подданных, поскольку ее целью было распространение образования. Проведя значительную часть своей жизни при французском дворе, который славился вольностью нравов, Болейн настаивала на союзе с Францией, но Кромвель не тяготел к ее стремлениям, предпочитая выступить за сохранение конфискованного имущества в казне, после чего часть которого перешла бы в его владение. Кроме частых столкновений с Томасом Кромвелем, который был человеком острого ума и большой дальновидности, обладающим расположением и доверием к нему Короля Генриха VIII, Анна еще больше прочувствовала всю шаткость своего положения, когда несколько дней назад, в последние апрельские дни, что предсказывали приближение лета своей более-менее установившейся теплой мягкой погодой, было арестовано пятеро мужчин, среди котрых находился и Джордж, брат Королевы. Все они обвинялись в том, что вступали в любовную связь с Королевой, а Генрих при этом утверждал, что заключил с ней брак, находясь под тлетворным и разрушающим влиянием магических сил. Узнав об этом, Анна не смогла сдержать чувства, и, закрыв лицо руками, расплакалась, что было сил. Выпустив на волю все, что так долго стремилась запрятать поглубже в своей душе, она принялась нервно блуждать по комнате, будучи уверенной, что жестокие люди Генриха всенепременно прибегнут к пыткам, стараясь заполучить признание арестантов во всех их провинностях. Среди схваченных оказался и Марк Смитон, придворный музыкант Болейн, который был вынужден солгать о своей связи с Королевой ради обещанной ему свободы. Это означало лишь одно: от пропасти женщину отделял всего лишь один шаг. И во что бы то ни стало, она должна была сделать все, чтобы отойти от этой зияющей чернотой пропасти на несколько шагов назад. Все эти мысли роем назойливых пчел роились в голове черноволосой Королевы, которая стремясь отвлечь себя от всего того скверного, что за последнее время случилось в ее жизни, отправилась на прогулку по саду, взяв на руки свою почти трехлетнюю дочь. Это рыжеволосое создание, конечно, даже не догадывалось о том, какая буря властвует в душе ее матери, которая с такой любовью смотрела на нее своими влажными от слез темными глазами. Однако прогулки у Анны и Елизаветы не вышло: увидев вдалеке очертания Генриха, Болейн поспешила к супругу, расценив его появление как последний шанс на оправдание. Прижав дочь к себе крепче, шурша подолами юбок из дорогих роскошных тканей, женщина вышла навстречу к мужу. Увидев супругу, мужчина тотчас же изменился в лице, ясно дав ей понять, что не чувствует к ней ничего, кроме презрения. В его голове всплывали фразы, касающиеся показаний против Анны Болейн. И сейчас он ненавидел эту женщину со всей неподдающейся объяснению силой. Тюдор развернулся, чтобы отправиться в другую сторону, но Королева перегородила ему путь, сильнее прижав к себе девочку. — Генри, пожалуйста, позволь мне объясниться, — ее голос дрожал и срывался, а глаза вновь наполнились солоноватыми слезами, и сейчас Болейн не была похожа на себя обычную, — все, о чем тебе на меня донесли, не более, чем клевета. Генрих презрительно сморщил нос и, поджав губы, собрался уходить, круто развернувшись на каблуках, однако женщина его остановила, вцепившись пальцами в ворот его одежд. — Генри, прошу тебя, ради любви к нашему ребенку, к нашей Елизавете, выслушай меня, дай мне шанс — последний шанс. Я всегда любила тебя, одного тебя, и продолжаю тебя любить, ни на что невзирая. — Ты лгала мне! — Разразился криком рыжеволосый Король, ткнув пальцем в сторону супруги, отчего она испугалась и пожелала закрыть свои уши, чтобы больше не слышать его разъяренных, полных яда, слов. — Ты вышла за меня, не будучи девственной, потому что ты и твоя семья все подстроила! Королева Анна закрыла рот одной рукой, чтобы не закричать от ужаса, охватившего ее. Она никогда не видела своего мужа таким, и теперь она понимала: случилось то, чего она так опасалась все время — Генрих проявил к ней такое же жестокосердие, какое когда-то довелось испытать от него несчастной Екатерине Арагонской. Ей до конца не хотелось принимать во внимание то, что этот человек, горой возвышающийся перед ней, когда-то заверял женщину в своей всеобъемлющей любви к ней. Теперь же он готов был испепелить ее своим полным глухой ярости взглядом. Бросив последний красноречивый взгляд на Анну и на дочь, которая испуганно глядела по сторонам, не понимая, отчего ее венценосные родители так страшно кричат друг на друга, Генрих Тюдор свернул на другую дорогу сада, стараясь не пересекаться больше с неприятной ему до омерзения женой. Тем же вечером он распорядился, чтобы Королеву арестовали и доставили в Тауэр.***
Февраль, 1542 г.
Со дня казни «изменщицы» Анны Болейн прошло почти шесть лет, и Генрих Тюдор за этот период времени успел жениться еще трижды. Заполучив долгожданного наследника, принца Эдварда, матерью которого была умершая в родильной горячке Джейн Сеймур, Король, однако, не успокоился. Больше всего на свете покойная Анна не желала, чтобы ее единственная дочь повторила судьбу своей сводной сестры Марии, однако ее самые страшные предположения сбылись: Елизавета по воле своего отца была объявлена незаконнорожденной, однако в отличие от Марии, она не была намерена смириться со своей судьбой. Принцессе исполнилось девять лет, и она проживала в поместье Хэтфилд-хаус в окружении совсем немногочисленной прислуги. Она унаследовала от матери природную тягу к знаниям и острый ум, который совсем еще юная особа верно использовала по назначению. Несмотря на положение бастарда, учителями Елизаветы стали видные ученые, имена которых на века вписались на страницы истории, благодаря их блестящим мыслям. Принцесса слабо помнила свою мать, но порой в ее голове всплывали отдельные, сказанные ею несколько лет назад, фразы, и юное сердце Бесс сжималось от переполнявших ее чувств. И это не мешало ей думать о том, что Анна всенепременно наблюдала за своей рыжеволосой дочерью, оберегая ее от напастей судьбы. Наверняка черноволосая Болейн гордилась бы Елизаветой, видя, какие успехи делает эта смелая волевая девочка в науках. Кроме того, принцесса изучала латынь, греческий и итальянский, чтобы наслаждаться произведениями некоторых мыслителей в оригинале. Генрих тоже был вполне доволен успехами дочери, хотя и не показывал вида, поскольку держался мнения, что ни к чему женщине быть образованной, будто она ученый. Однако наполненные покоем дни завершились страшной вестью: Король Генрих VIII приказал казнить свою пятую жену, девятнадцатилетнюю Кэтрин Говард, по обвинению в супружеской измене. Пусть Елизавета и была мала для того, чтобы понимать какие-то особенные взрослые истины, однако страшная смерть ее юной, задорной мачехи стала для нее настоящим ударом. Да, она уважала своего отца, однако его отношение к своим женам, да и к женщинам в целом, ее поражало — в дурном смысле. Генрих и сам был подавлен: вместо привычной звериной ярости он выказал лишь немое разочарование и даже отчаяние, поскольку задавался одним лишь вопросом: отчего же его жены либо умирают, либо совершают измены, либо просто отвратительны? Ответ на этот вопрос, который так сильно мучил его, мужчина найти не мог, но и осознавать, что причина всего с ним происходящего кроится в нем, он не желал по очевидным причинам. Сейчас, лишив жизни свою пятую жену, Тюдор начинал верить в то, что существовало какое-то проклятие рода Болейн, иначе как объяснить то, что смерти Анны и Кэтрин были настолько схожи, и, к тому же, обе они приходились друг другу кузинами? Елизавете было больно наблюдать за тем, как ее отец изводил своих жен, и обида за судьбу матери живой раной саднилась с каждым разом все сильнее. Мысленно она часто возвращалась к тому моменту, когда она, февральским утром, проводила время, занимаясь переводом одного из произведений с греческого языка на родной английский. Золотые лучи ясного зимнего солнца украдкой пробирались сквозь не до конца задернутые плотные ночные шторы из алого бархата и создавали веселые блики на медных волосах принцессы, которые при ярком дневном свете вспыхивали цветом пламени. Тогда в ее покои постучалась верная Кэт Эшли, ее воспитательница и особо приближенная дама, которая осторожно, укрывая некоторые подробности от девочки, поведала Бесс о казни ее молодой мачехи. Услышав эту скорбную весть, принцесса побледнела и зашлась крупной дрожью, после чего с ней приключилась жуткая истерика, которая напугала всех тех, кто прислуживал королевской дочери. Тогда, лежа мертвенно-бледной в своей постели, с разметавшимися по подушкам длинными медными волосами, Елизавета испытала стойкую неприязнь к браку и приняла решение, которому она оставалась верна до конца своих дней: она никогда не выйдет замуж, и не будет зависеть ни от одного мужчины на свете, кем бы он ни был.***
Май, 1548 г.
Четырнадцатилетняя Елизавета Тюдор словно расцветала, войдя в пору своей беспокойной юности. Без сомнений, она была хороша собой, и в ее внешности, как и в характере, легко улавливались как фамильные черты Тюдоров, так и те, что она унаследовала от рода Болейн. Принцесса была стройна и высока, и почти на целую голову превосходила ростом свою сводную сестру Марию. Кроме того, она была обладательницей длинных, прямых и довольно жестких волос медного цвета, которые при плохой погоде казались немного желтоватого цвета, однако при ярком солнце они полыхали прекрасным темно-рыжим оттенком, который невольно притягивал к себе взоры окружающих. У девушки были темные, почти черные глаза матери, которые смотрели строго и пронзительно, и сам Генрих при жизни порой боялся заглядывать в них. Конечно, в силу своего молодого возраста и благодаря своей сдержанной изящной красоте, Бесс имела одного очень настойчивого поклонника, который крайне ее пугал и настораживал. Принцесса Елизавета сидела на скамейке в небольшом, но ухоженном саду поместья Честнат, держа на коленях раскрытую Библию на английском языке, страницы которой, как бы играя, переворачивал достаточно теплый майский воздух. Именно эта книга была у нее в руках, когда она услышала новость о том, что ее венценосный отец отправился в мир иной, уступив корону своему единственному, но весьма болезненному сыну Эдуарду, матерью которого была скончавшаяся в родильной горячке Джейн Сеймур — главная соперница Анны Болейн в свое время. Услышав эту весть, девушка от неожиданности крепко прижала к себе книгу, а по ее лицу заструились солоноватые дорожки слез. Однако, всхлипнув, она мгновенно вытерла эту жидкость со своих щек, после чего на молочно-белой коже принцессы выступили едва заметные алые следы от раздражения: она ведь обещала себе быть сильной, а это означало, что Елизавета, которая придавала огромное значение словам, сказанным когда-то, просто не могла, не имела права отчаиваться. Перед ней сейчас стояла непростая задача, а именно постараться держаться в стороне от политических интриг, которые непременно паучьей сетью начнут плестись вокруг юного Эдуарда VI c легкой подачи знати, что рвалась к большей власти. Со смертью Генриха будто бы пали оковы, которые несколько лет плотно врезывались в кожу лодыжек Екатерины Парр — его шестой жены и любимой мачехи Елизаветы. Она была хороша собой, моложава, образованна и приветлива, но тайная симпатия к одной из конфессий едва не стоила женщине жизни, вынуждая ее каждый день шагать точно по обнаженному топору палача. Елизавета Тюдор любила свою мачеху, которая относилась к ней с наибольшим теплом, а потому и отправилась вместе с ней и сводной сестрой Марией в поместье Екатерины, оставив английский королевский двор. При мысли о мачехе у Бесс точно засосало под ложечкой, и она испытала порыв очередной тоски по этой высокой красавице с каштаново-рыжеватыми волосами. Ей захотелось вернуться в собственные, пусть и не достаточно просторные, но зато светлые и уютные покои, очутиться за массивным столом из алого дерева и, коснувшись пером чистого бумажного листа, излить на нем душу и поведать Екатерине обо всем, что произошло с ней за недолгое время, которое принцесса провела Честнате. Хотя, конечно, в ее памяти все еще был жив и расцветал яркими красками скандал, который минул несколько недель назад. Вновь вспомнив об этом неприятном событии, принцесса Елизавета поморщилась и убрала назад мешающую ей прядь, светло-рыжие волосы которой так и норовились попасть ей в глаза. Устремив свой взгляд в зеленеющую даль, девушка вновь подумала о том, что ей было бы неплохо вернуться в свои покои и все же написать мачехе хотя бы пару слов, ведь между ними обеими царило взаимопонимание, и обе они испытывали друг к другу теплые чувства. Однако единственное, что так и не давало Елизавете покоя — это брак Екатерины Парр с Томасом Сеймуром, который она заключила после того, как стала вдовой покойного Короля Генриха. Именно этот человек, бывший братом третьей королевской жены, несмотря на то, что обременил себя женитьбой, не мог удержаться от ухаживаний за юной принцессой. Он сразу не понравился Елизавете, поскольку она сразу разгадала его тайные мотивы, которые касались его будущего. Он желал власти, он любил власть, и слыл самым главным интриганом английского двора. Адмирал Сеймур сватался и к Елизавете, и к Марии, однако, получив отказы от обеих принцесс, предпочел жениться на вдове покойного Короля. Как только Елизавета перебралась жить в поместье мачехи, она сразу же почувствовала на себе обжигающий взгляд совершенно пустых и равнодушных темных глаз Сеймура. Этот человек испугал ее и заставил немедленно отвернуться от него. Однако все последующее время, которое девушка проводила в Челси, она не могла отделаться от ощущения, что адмирал преследует ее, чтобы после, разговорив ее, неустанно осыпать молодую принцессу весьма неоднозначными намеками. Больше всего в сложившейся ситуации Бесс испытывала обиду за Екатерину, которая фактически заменила юной особе мать. Ведь эта женщина совершенно души не чаяла в своем муже — она действительно любила его и была счастлива потому, что наконец-то вышла замуж за того человека, который не только подходил ей по возрасту, но и был любим ею. Елизавете было трудно, невыносимо трудно стараться делать вид, будто бы ничего не произошло, и, к тому же, она испытывала невыносимое чувство стыда перед своей мачехой, которая вынашивала их с Сеймуром ребенка. Последней каплей терпения рыжеволосой девушки стала привычка адмирала вторгаться рано утром в ее покои и будить ее при помощи щекотки. При этом Томас совершенно не стеснялся ни слуг, ни верной принцессе Кэт Эшли, которая, сгорая со стыда, настойчиво провожала этого мужчину за двери, ни того, что Елизавета, облаченная в ночную рубашку, расшитую белой тесьмой, находилась отнюдь не в том виде, в котором можно было бы встречать посетителей. Сеймур ходил по краю пропасти, откровенно приставая к своей падчерице, пока однажды до Екатерины не дошла весть о поведении ее мужа. Она находилась не в том возрасте, в котором беременность протекает относительно спокойно, посему похождения адмирала Сеймура стали для женщины едва ли не ударом, который на несколько дней свалил ее в постель. В целях не только своего благополучия, но и благополучия своей любимицы Бесс, Екатерина Парр была вынуждена сослать принцессу в поместье Честнат, после того, как этот громкий скандал понемногу начал утихать. Обе они плакали при прощании, поскольку справедливо считали, что обе они — единственные люди в мире, которые есть у них обеих. Елизавета считала, что, не появись при дворе этот интриган, никто бы не смел лишить ее любящих людей, которыми принцесса начинала вот-вот постепенно обзаводиться. Ей бы очень хотелось открыть глаза Парр на того человека, которого она называла своим супругом, но не могла, потому что в этом отдаленном поместье руки ее были связаны, а больших возможностей девушка просто не имела. Однако были и достоинства в ее небольшой ссылке, поскольку сейчас Бесс стала учиться под началом Рождера Эшема, человека, которого она не могла не боготворить из-за поистине энциклопедических знаний, которыми он обладал. Но не долгим был покой принцессы Елизаветы, которая находилась вдалеке от коварного Томаса Сеймура: за два дня до ее пятнадцатилетия, Екатерина Парр скончалась в родильной горячке, подарив жизнь девочке по имени Мэри. Узнав об этом, девушка разразилась ужасной истерикой: она падала на колени и со всей охватившей ее ненавистью отрывала жемчужины, которые украшали ворот и корсаж ее кораллового платья. На этот раз она не могла смириться с потерей женщины, которая по-настоящему стала ей матерью. Отказавшись от еды, рыжеволосая девушка вновь подорвала свое здоровье, отчего состояние ее женского самочувствия ухудшилось. И снова Елизавета сделала для себя вывод, который предопределил ее будущее: она поняла, что любая женщина, даже Королева, не застрахована от долгой и мучительной смерти от родильной горячки, и, если когда-нибудь у нее получится править, ее ребенком станет английский народ.***
Зима, 1554 г.
«Государственная изменница», «бастард», «дочь шлюхи Нэн» — каждый раз Елизавете Тюдор, которая с гордостью носила эту фамилию, приходилось проглатывать обиду, слыша сказанные ей в спину подобные слова. Однако злые языки неустанно старались придумать о ней все новые и новые подробности, совершенно не понимая, что благодаря таким их выходкам рыжеволосая становилась сильнее. Наполненные покоем и умиротворение недолгие дни остались позади, и для принцессы наступила пора метаний. Подумав об этом, девушка саркастично усмехнулась, ведь она, принцесса по крови, была заточена в Тауэр, как преступница, пусть и преступница с выгодным положением. Ее сводная сестра Мария нынче правила Англией, и молодая, полная энергии протестантка королевских кровей была ей рядом ни к чему. И Елизавету, как и ее мать, заточили в одну из камер башен Тауэра, оставив ее наедине c ее мыслями и переживаниями. Единственной радостью принцессы была прогулка во внутреннем дворике Тауэра. Пусть это и не было длительным развлечением, в этот момент Елизавета пыталась почувствовать себя более свободной. Порой, поднимая голову, она видела в окне одной из башен силуэт Роберта Дадли — своего друга детства, который также оказался здесь по политическим мотивам. Иногда молодые люди махали друг другу рукой, и на том их «общение» заканчивалось. Хотя от умудренной жизненным опытом Кэт Эшли не скрылось то, что ее горячо любимая воспитанница была влюблена в этого человека весьма приятной наружности, но при этом оставалась верна своему обещанию, которое дала себе пару лет назад. Для принцессы из рода Тюдор начиналась пора метаний и сомнений. Около года она провела в страхе, что Томас Сеймур, который лицемерно проливал слезы над состоянием умершей в родильной горячке Екатерины Парр, боясь, что адмирал принудит Елизавету выйти за него замуж. Однако ее страхи развеялись песком по ветру, когда этот интригана арестовали по обвинению в попытке государственного переворота. Зная, что Сеймур проявлял к своей рыжеволосой падчерице отнюдь не дружественные чувства, Тайный Совет не мог не проверить и Елизавету на причастность к заговору. Она смогла оправдаться, и сейчас она пыталась точно таким же образом сохранить свою жизнь. Свою веру девушке пришлось скрывать еще более тщательно. Смерть юного Короля Эдуарда, приход к власти ее шестнадцатилетней кузины Джейн Грей, за которым последовало низложение и казнь, восстание протестантов, которое также оказалось слишком опасным для принцессы — все это значительно сказалось на ее физическом здоровье, но морально Елизавета чувствовала себя сильнее. Она знала, что когда-нибудь придет ее время, и она воспрянет духом, поднимет с колен Англию, которая была охвачена кострами: Королева Мария слишком строго относилась к людям, которые не исповедовали католическую веру. Завидев вдали своего тюремщика — насколько это ей позволили ее близорукие глаза, — рыжая девушка ободряюще улыбнулась своей наставнице, и, спрятав руки поглубже в меховую муфту, она устремилась к нему навстречу. Под серым небом, которое куталось в металлически холодные снеговые облака, она казалась лучом света, посланницей теплых июльских дней. Пушистые снежинки крепились к ее распущенным медным волосам, и, таяв, струились каплями по ее локонам. Приблизившись к тюремщику, Елизавета бодро, что, впрочем, было свойственно ее манере, произнесла, глядя в глаза невысокому мужчине средних лет: — Надеюсь, вы принесли мне добрую весть? — Уголок тонкой губы принцессы поднялся вверх в полуухмылке. — Боюсь, миледи, — замялся тюремщик, — что разочарую вас, но Ее Величество приказывает освободить вас из стен Тауэра, однако по ее приказу тюремное заточение для вас заменяется ссылкой в Вудсток. Елизавета Тюдор побледнела, и ее нижняя губа презрительно изогнулась. Она развернулась к Кэт, отметив, что женщина также в ужасе. Обе они припомнили сырой климат Вудстока, который был противопоказан девушке — он медленно бы ее уничтожил. И все-таки, Бесс была дочерью своей вечно несдающейся матери, и, значит, ей нельзя было отчаиваться. Это значило лишь одно: ее время еще не пришло.***
Ноябрь, 1558 г.
Англия замерла, затаив дыхание: Королева Мария Тюдор, правление которой было недолгим, но кровавым, подходило к своему завершению. Она была слишком упряма для того, чтобы подчиниться воле более мудрых людей, и отказывалась передавать престол сестре, будучи бесплодной. Королева почему-то была уверена в том, что ее сестра Бесс наверняка вернет в Англию так ненавистный ею протестантизм после всех тех лет насаждения католицизма, которые ознаменовались насилием и безжалостностью. Но у Марии не было иного выхода, кроме как сдаться. Ссылка Елизаветы в сырой Вудсток, пропитанный гнилыми сквозняками, значительно подорвала и без того слабое физическое здоровье девушки, и завершилась тем, что Ее Величество, Королева Мария, с каких-то щедрот передала ей вновь отобранный у нее несколько лет назад Хэтфилд-хаус. Скромный двор этого поместья начал постепенно заполняться молодыми аристократами, взгляды которых отличались прогрессивностью. Елизавета чувствовала, будто с каждым днем она становилась все сильнее и могущественней. По крайней мере, у нее уже были сторонники, и по собственному опыту рыжая знала, что для совершенно любой фигуры — не только на государственной доске — нужны были единомышленники, которые бы, в свою очередь, оказали бы поддержку, если бы в этом возникла необходимость. Девушка понимала: еще немного — настанет ее время после двадцати пяти лет метаний и беспокойств. Однако она и подумать не могла, что вскоре все завершится более чем удачно. Промозглым ноябрьским днем, когда мокрая трава слишком низко склонилась к земле под тяжестью дождевых капель, Елизавета нервно измеряла комнату, заламывая руки. До нее дошли вести, что Королева Мэри совсем плоха, еще немного — и она отправится вслед за своей матерью, умершей много лет назад. Взор карих глаз принцессы упал на кольцо с печаткой, инкрустированное алыми рубинами. На мгновение Бесс улыбнулась, любовно коснувшись пальчиком своего украшения. Сие ювелирное изделие было слишком дорого для нее, поскольку печатка его обладала небольшим секретом: кольцо открывалось, и внутри него хранилось миниатюрное изображение Анны Болейн. Таким образом, девушке всегда казалось, будто мать все время находится с ней рядом. Прошло немного времени с тех пор, как двери в покои, которые измеряла шагом Бесс, отворились, и на пороге возник изрядно замерзший гонец. Он чувствовал себя неловко, ощущая на себе тяжелый взгляд темноглазой принцессы, однако, немного постояв на месте, он произнес, несмело глядя на девушку: — Миледи, Королева Мария скончалась — да простит Господь ее грехи — отныне, английская корона, как и английский престол, принадлежит вам. — Господь так решил. Чудны дела Его в наших глазах, — пожала плечами Елизавета, взглянув на свою верную Кэт, которая так гордилась своей воспитанницей, будто собственной дочерью. Теперь она, та, которую все время считали бастардом, являлась полноправной владелицей английской королевой. Она знала, что теперь, с ее легкой руки, эта страна воспрянет, поднимется, встанет с колен, чтобы еще пережить свой расцвет, свой Золотой век. Вздохнув, Елизавета переступила порог своих покоев, чтобы направиться к ожидавшему ее экипажу и пуститься в дорогу к Лондону, ведь отныне этот город принадлежал ей, только ей. И почему-то она была уверена, что сейчас ее родители наблюдали за ней, за молодой повелительницей, которая ясно доказала собой, что такая дочь лучше любого наследника.