Падшие

Холодный ветер приходит ночью, Когда ты выжат и обесточен

Терпкий, горьковатый привкус жженого сахара на растрескавшихся губах. Удушливый, сладкий дым и ощущение безнадёжного удовольствия. Здесь никогда ничего не меняется: жара, сырость и безвольные, лишённые искры разума тела по углам, лишь тянущиеся за новой дозой. Здесь сборище наркоманов, дом алкоголиков, сердце разврата. Здесь тёмное ликование падшего духа. Он тоже часть всего этого. Вдох-выдох. Горькое отвращение к себе и окружающей обстановке ядом разливается по венам, но Алиаскар лишь делает следующий вдох, зажмуриваясь. Блаженная нега находит сведённые судорогой кончики пальцев. Завтра ему будет плохо, но по крайней мере какое-то время больше не станет мучить постоянная, тупая боль в голове, лишающая координации. Вдох-выдох. В замусоленной поверхности серебряной курильной трубки со странными искажениями отражается лицо юноши: остро выпирающие скулы, бледность, глубоко запавшие глаза с тёмной радужкой и расширенными до предела зрачками. Безумные. Дикие. В нём никогда не узнают того мирного художника, что с восторгом, со страстью поэта отдаётся своему делу солнечным днём, творя красоту. В нём никогда не узнают талантливого сына известного государственного деятеля, кой знал о неизбежности своего близкого конца и предпочел уйти из дома самому, чтобы не причинять родителям боли. Человек, скрытый клубами наркотического дурмана, нынче ночью не Кямаль и не Алиаскар. Из-за приоткрытой очередным посетителем двери тянет ночной прохладой. Липкая чёрная пустота на секунду рассеиваится, и юноша рвано глотает свежий воздух, отталкивая трубку и сжимая пальцами гудящие виски. Расфокусированный взгляд блуждает по помещению, пока наконец не останавливается на движущихся в его сторону фигурах. В одной с трудом Алиаскар узнает хозяйку притона, другая же — хрупкая, тонкокостная и невысокая, лица не разглядеть под капюшоном и из-за космической дозы наркотика, не дающей художнику сосредоточиться. Спотыкаясь, фигура летит прямо на него. Это всё дурман, сладкая галлюцинация воспалённого мозга. Здесь, в обители зла и порока, не может появиться кого-то столь прекрасного, кого-то еще столь светлого для этого гиблого места. У неё тёплые ладони и перепуганный взгляд, когда незнакомка отшатывается от него и быстро следует за хозяйкой. Алиаскар знает, что у него тяжёлый взгляд, и всё же следит за ней, постепенно возвращая себе контроль над ослабевшим телом и разумом. Он видит блеснувшую в свете огарка свечи колбу, заполненную мутной жидкостью, когда та кочует из рук падшей женщины в узкие ладони девочки, и ему хочется заорать, встряхнуть её за плечи: «Что же ты делаешь, зачем губишь себя?!» Он отворачивается, склоняясь обратно к трубке, когда она проходит обратно мимо него, но всё же успевает почувствовать запах жженого сахара, пропитавший её одежду. Поддавшись порыву, Алиаскар вытряхивает на стойку несколько сребренников на сумму приобретённого опиума и, пряча под полами тёмного плаща драгоценный наркотик, следует на воздух вслед за девушкой. Его слегка шатает, мысли путаются, но взгляд уже зорко высматривает в ночи едва знакомую шуструю фигурку девочки. Он хочет знать, кто она. Он хочет объяснить ей, что нельзя вгонять себя в могилу ради развлечения и минутного удовольствия, а если же она такая же, как он, умирающая, спасающаяся от неизбежной боли, он хочет найти в ней родственную душу. Он следует за ней, держась в тени, с каждым шагом всё более уверенно и бесшумно, ибо сладкий дурман постепенно отпускает сознание. Он следует за ней до самого дворца. Что ж, сегодня звёзды на его стороне. И он найдёт её завтра, раз уж судьба свела их под одними сводами.