Акт творения

      Что может быть хуже смерти?       Дэвид очень быстро нашёл для себя ответ на данный крайне важный философский вопрос.       Скальпель в его руке медленно и уверенно приближался к нежной белой коже Элизабет. Кисть андроида не дрогнула ни на долю миллиметра, когда острейшее лезвие пронзило участок кожи чуть ниже ключиц. Скальпель пошёл вниз.       — Я буду отцом.       Дэвид произнёс эту фразу, хотя в этом не было никакого смысла. Не во фразе, о, поверьте, она имела величайший смысл… Просто зачем говорить, если никто не слушает, кроме хладного трупа на каменном ложе Инженеров, служащем Дэвиду теперь столом для препарирования.       Дэвид не наслаждался своим голосом. Ни к кому не обращался. Это было нелогично. Неестественно для андроида говорить самому с собой. Но естественно для человека.       — А ты станешь матерью.       Ему стало тепло от собственного шёпота, и Дэвид с удивлением осознал, что начинает любить звучание своего голоса.       Полость живота Элизабет он безжалостно вычистил и выбросил внуттренности на пол. Материнская утроба должна быть чиста. Безукоризненна.       Дэвид на миг остановил свою кровавую работу, наклонился и нежно поцеловал Элизабет в губы. Она так и лежала, глаза закрыты, лёгкие тени от свечей играют на скулах… будто спит и вот-вот проснётся.       Что может быть хуже смерти? Вы и сами прекрасно знаете.       Грудную клетку Дэвид не стал трогать. Пока не стал. Ему хотелось думать, что горячее сердце доктора Шоу, пусть и мёртвое, но поможет ему в его начинаниях. Андроид поместил внутрь живота трупа горячо любимой им (и убитой им) женщины комочек. То была плоть Инженера, заражённая чёрной жижей. Если всё пойдёт, как запланировано, скоро зародится нечто совершенно новое. Внутри Элизабет созреет жизнь. Яйцо. А внутри яйца — смерть для любого туда заглянувшего. Бесконечный цикл. Как же он прекрасен.       — Я люблю тебя, Элизабет.       Что может быть хуже смерти?       Только одиночество. Вечное одиночество.       Чуткое ухо Дэвида уловило, как комочек плоти присосался к тканям Элизабет и начал расти. Медленно, но расти.       Теперь он не будет одинок. Никогда.